Гасан Гусейнов. СТРАННОЕ ОБАЯНИЕ ОТВРАТИТЕЛЬНОГО

Слова «русский» и «российский» мешают друг другу не первое десятилетие и даже не первый век. Возможно, это происходит потому, что в английском языке это — одно слово. Как с «синим» и «голубым»: европейцы считают их одним цветом, а русские дурью маются со своей струей светлей лазури. Так и тут.

В конце августа 1991 года я написал первую свою антиельцинскую заметку по итогам путча. Я тогда не справился с пониманием того, что отвратительный хамский тон, которым липовый демократ Ельцин заговорил со своими подданными, это подготовка к воцарению чекистов. Что мне было тогда понятно? Что российское демократическое может переродиться в русское национальное движение. В журнале «Век ХХ и мир», в первом послепутчевом номере я писал даже резче об «отчетливо замаячившей угрозе деградации российского демократического в русское национальное движение» и о превращении «августовской победы» (тогда многим вообще казалось, что эти слова, этот эпитет «августовский», войдет в словари), о превращении этой самой «августовской победы» в пародию на послереволюционные события 1917 года.

Не успели большевики взять власть в свои руки в 1917, как им пришлось создать параллельное государство — ЧК. В 1991, не успев взять власть в свои руки, Ельцин создает предпосылки для воссоздания чекистского правления, уже к середине 1990-х не оставив никаких шансов российскому демократическому движению.

За двадцатый век сложился новый русский язык управления и культурного господства, который успешно прятался за языком русской литературы и науки, как Сталин в 1937 году прятал свое истинное лицо под маской покойника Пушкина, столетие со дня смерти которого стало важнейшим национальным праздником. Сталин очень ловко расставил вехи: русского поэта убил коварный иноземец. Со Сталиным и его слугами в культуру двадцатого века шагнул хам, почти тот самый, о котором предупреждал Мережковский. В Ельцине, а потом в Путине он нашел свое эстетическое завершение.

Многие, очень многие тогда, в августе 1991, почувствовали отвращение к муляжу императорских инсигний, к насквозь фальшивому благословению Ельцина на царство главами трех конфессий — православных христиан, мусульман-суннитов и евреев, которые, прямо как три волхва прибыли к месту рождения большого дяди российской демократии. Но людям было неудобно, неловко высказываться. Потом они втянутся в работу, создадут отличную конституцию, научатся жить при этой странной конституционной монархии. Но в 1999 все это веселье закончится, и начнется инволюция под крышей чекистской реконкисты. К власти в РФ придет то, что в современном русском языке для ясности называют «вот это вот все» или даже просто «вот это все».

Конечно, никакого политического перевода для «этого вот всего» не существует. Когда нет политики, как найдешь политический перевод? Даже внятно описать, например, войну, которую Путин и его банда начали 24 февраля 2022 года, довольно трудно. Восстановлением СССР это назвать нельзя, потому что Союз ССР хотя бы номинально был союзом разных народов. А эти говорят о восстановлении России и о «русском мире». Может быть, это война за восстановление Российской империи до 1913 года? Тоже не получается: как раз в 1912 в тогдашнем государстве российском приступили было к реформам, которые остановила первая мировая война. Так что если тут и есть попытка «возвращения», то это — возвращение в состояние накануне новой мировой войны. Ничего себе государство, которое стремится к самоуничтожению! Русско-российские убийцы-самоубийцы против Украины — украинско-русской, и крымско-татарской, и венгерско-словацкой, и польской. Другая страна, где есть и русское, но не твое, другое, чужое.

Тот язык, на котором русско-российский человек путинской эпохи говорит со своими соотечественниками и с остальным миром, это отвратительные прибаутки хама о «жевании соплей» или «обрезании всего лишнего, чтобы больше не выросло». Это — торжество эстетики отвратительного, которую несколько десятилетий пытается объяснить своим читателям Владимир Сорокин, но всё никак не может добиться у него успеха.

Повторяется удивительная история доктора Чехова. Гнивший от чахотки самый лаконичный русский писатель наблюдал за самим собой и за русско-российским человеком и делился добытым знанием с ближними и дальними. В позднесоветское время в советской интеллигентской среде стал почему-то популярен жестоко обкусанный цензурой катехизис «воспитанного человека», который А.П. Чехов изложил в письме брату — с издевкой, самоиронией, всем этим фаршем, поперченным и собственным — даже для того времени — варварством (слово самого Чехова).

Вот текст этого письма брату Николаю — сначала в отцензурованном виде:

Март 1886 г. Москва.

Маленький Забелин!

Мне передавали, что ты оскорблен моими и шехтелевскими насмешками… Способность оскорбляться есть достояние только душ благородных, но тем не менее, если можно смеяться над Иваненко, надо мной, над Мишкой, над Неллой, то почему же нельзя смеяться над тобой? Это несправедливо… Впрочем, если ты не шутишь и в самом деле чувствуешь себя оскорбленным, то спешу извиниться.

Смеются только над тем, что смешно или чего не понимают… Выбирай любое из двух.

Второе, конечно, более лестно, но — увы! — для меня лично ты не составляешь загадки. Нетрудно понять человека, с которым делил сладость татарских шапок, Вучины, латыни и, наконец, московского жития. И к тому же твоя жизнь есть нечто такое психологически несложное, что понятно даже не бывшим в семинарии. Буду из уважения к тебе откровенен. Ты сердишься, оскорблен… но дело не в насмешках и не в благодушно болтающем Долгове… Дело в том, что ты сам, как порядочный человек, чувствуешь себя на ложной почве, а кто мнит себя виноватым, тот всегда ищет себе оправдания извне: пьяница ссылается на горе, Путята на цензуру, убегающий с Якиманки ради блуда ссылается на холод в зале, на насмешки и проч. … Брось я сейчас семью на произвол судьбы, я старался бы найти себе извинение в характере матери, в кровохаркании и проч. Это естественно и извинительно. Такова уж натура человеческая. А что ты чувствуешь себя на ложной почве, это тоже верно, иначе бы я не называл тебя порядочным человеком. Пропадет порядочность, ну тогда другое дело: помиришься и перестанешь чувствовать ложь…

Что ты для меня не составляешь загадки, что бываешь иногда варварски смешон, тоже верно. Ведь ты простой смертный, а все мы, смертные, загадочны только тогда, когда глупы, и смешны в течение 48 недель в году… Не правда ли?

Ты часто жаловался мне, что тебя «не понимают!!». На это даже Гёте и Ньютон не жаловались… Жаловался только Христос, но тот говорил не о своем «я», а о своем учении… Тебя отлично понимают… Если же ты сам себя не понимаешь, то это не вина других…

Уверяю тебя, что как брат и близкий к тебе человек я тебя понимаю и от всей души тебе сочувствую… Все твои хорошие качества я знаю, как свои пять пальцев, ценю их и отношусь к ним с самым глубоким уважением. Я, если хочешь, в доказательство того, что понимаю тебя, могу даже перечислить эти качества. По-моему, ты добр до тряпичности, великодушен, не эгоист, поделяешься последней копейкой, искренен; ты чужд зависти и ненависти, простодушен, жалеешь людей и животных, не ехиден, не злопамятен, доверчив… Ты одарен свыше тем, чего нет у других: у тебя талант. Этот талант ставит тебя выше миллионов людей, ибо на земле один художник приходится только на 2000000… Талант ставит тебя в обособленное положение: будь ты жабой или тарантулом, то и тогда бы тебя уважали, ибо таланту всё прощается.

Недостаток же у тебя только один. В нем и твоя ложная почва, и твое горе, и твой катар кишок. Это — твоя крайняя невоспитанность. Извини, пожалуйста, но veritas magis amicitiae… Дело в том, что жизнь имеет свои условия… Чтобы чувствовать себя в своей тарелке в интеллигентной среде, чтобы не быть среди нее чужим и самому не тяготиться ею, нужно быть известным образом воспитанным… Талант занес тебя в эту среду, ты принадлежишь ей, но… тебя тянет от нее, и тебе приходится балансировать между культурной публикой и жильцами vis-а-vis. Сказывается плоть мещанская, выросшая на розгах, у ренскового погреба, на подачках. Победить ее трудно, ужасно трудно!

Воспитанные люди, по моему мнению, должны удовлетворять след. условиям:

1) Они уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы… Они не бунтуют из-за молотка или пропавшей резинки; живя с кем-нибудь, они не делают из этого одолжения, а уходя, не говорят: с вами жить нельзя! Они прощают и шум, и холод, и пережаренное мясо, и остроты, и присутствие в их жилье посторонних…

2) Они сострадательны не к одним только нищим и кошкам. Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом. Так, например, если Петр знает, что отец и мать седеют от тоски и ночей не спят, благодаря тому что они редко видят Петра (а если видят, то пьяным), то он поспешит к ним и наплюет на водку. Они ночей не спят, чтобы помогать Полеваевым, платить за братьев-студентов, одевать мать…

3) Они уважают чужую собственность, а потому и платят долги.

4) Они чистосердечны и боятся лжи, как огня. Не лгут они даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на улице также, как дома, не пускают пыли в глаза меньшей братии… Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают… Из уважения к чужим ушам, они чаще молчат.

5) Они не уничижают себя с тою целью, чтобы вызвать в другом сочувствие. Они не играют на струнах чужих душ, чтоб в ответ им вздыхали и нянчились с ними. Они не говорят: «Меня не понимают!» или: «Я разменялся на мелкую монету! Я б<…>!!.», потому что все это бьет на дешевый эффект, пошло, старо, фальшиво..»

6) Они не суетны. Их не занимают такие фальшивые бриллианты, как знакомства с знаменитостями, рукопожатие пьяного Плевако, восторг встречного в Salon’e, известность по портерным… Они смеются над фразой: «Я представитель печати!!», которая к лицу только Родзевичам и Левенбергам. Делая на грош, они не носятся со своей папкой на сто рублей и не хвастают тем, что их пустили туда, куда других не пустили… Истинные таланты всегда сидят в потёмках, в толпе, подальше от выставки… Даже Крылов сказал, что пустую бочку слышнее, чем полную…

7) Если они имеют в себе талант, то уважают его. Они жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой… Они горды своим талантом. Так, они не пьянствуют с надзирателями мещанского училища и с гостями Скворцова, сознавая, что они призваны не жить с ними, а воспитывающе влиять на них. К тому же они брезгливы…

8) Они воспитывают в себе эстетику. Они не могут уснуть в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать дрянным воздухом, шагать по оплеванному полу, питаться из керосинки. Они стараются возможно укротить и облагородить половой инстинкт… Спать с бабой, дышать ей в рот <…> выносить ее логику, не отходить от нее ни на шаг — и всё это из-за чего! Воспитанные же в этом отношении не так кухонны. Им нужны от женщины не постель, не лошадиный пот, <…> не ум, выражающийся в уменье надуть фальшивой беременностью и лгать без устали… Им, особливо художникам, нужны свежесть, изящество, человечность, способность быть не <…>, а матерью… Они не трескают походя водку, не нюхают шкафов, ибо они знают, что они не свиньи. Пьют они только, когда свободны, при случае… Ибо им нужна mens sana in corpore sano.

И т. д. Таковы воспитанные… Чтобы воспитаться и не стоять ниже уровня среды, в которую попал, недостаточно прочесть только Пикквика и вызубрить монолог из «Фауста». Недостаточно сесть на извозчика и поехать на Якиманку, чтобы через неделю удрать оттуда…

Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля… Тут дорог каждый час…

Поездки на Якиманку и обратно не помогут. Надо смело плюнуть и резко рвануть… Иди к нам, разбей графин с водкой и ложись читать… хотя бы Тургенева, которого ты не читал…

<…> самолюбие надо бросить, ибо ты не маленький… 30 лет скоро! Пора!

Жду… Все мы ждем…

Твой А. Чехов.

Как могла, вымарывала русская советская цензура из этого «кодекса чести интеллигента» словечки, которые считала проявлением невоспитанности и неинтеллигентности, всяческое сквернословие, противоречившее, с цензурной точки зрения, содержанию высказывания Чехова. Восстановлены выпущенные цензурой места были только в недавно вышедшей «Жизни Чехова», принадлежащей перу Дональда Рейфилда — британского ученого, специалиста по русским и грузинским языкам и культурам.

Остановлюсь только на одном цензурном выпуске, одновременно выпукло представляющем и чеховскую мизогинию, и нестерпимую открытость великого мастера слова всему человеческому. Тому самому, о котором надо знать для жизни, но которое совершенно не обязательно возводить в перл создания.

Итак, вот что в пункте 8 своего «кодекса» Антон Чехов писал брату Николаю:

«Они воспитывают в себе эстетику. Они не могут уснуть в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать дрянным воздухом, шагать по оплеванному полу, питаться из керосинки. Они стараются возможно укротить и облагородить половой инстинкт… Спать с бабой, дышать ей в рот, слышать вечно ее мочеиспускание, выносить ее логику, не отходить от нее ни на шаг — и все из-за чего! Воспитанные же в этом отношении не так кухонны. Им нужны от женщины не постель, не лошадиный пот, ни звуки мочеиспускания, ни ум, выражающийся в уменье надуть фальшивой беременностью и лгать без устали… Им, особливо художникам, нужны свежесть, изящество, человечность, способность быть не дыркой, а матерью… Они не трескают походя водку, не нюхают шкафов, ибо они знают, что они не свиньи. <…> Иди к нам, разбей графин с водкой и ложись читать… хотя бы Тургенева, которого ты не читал…»

Читая это письмо, ловишь себя только на одной мысли: а победу-то с тех пор одержал человек, который давным-давно притерпелся и к щели с клопами, и к дрянному воздуху, и к хождению по оплеванному полу, и к питанию «из керосинки». Ко всему тому, что советское сознание связывало с проклятым мещанством, с горьковским «дном», а оно прямо оттуда пробралось, отлежавшись в теплых цензурных скобках.

И вот вернулось через это самое мочеиспускание, или, может быть, через калоприемник в чемоданчике, прославивший главного чекиста на троне, эстетика дырки. Импортозамещение. Ельцинский рык вместо умного, взвешенного слова А.Д. Сахарова,  и вездесущий похабный лживый говорок Путина, Лаврова, Жириновского вместо прямого критического разговора С.А. Ковалева, А. Б. Рогинского, Александра Черкасова. А вместо Галины Старовойтовой, Анны Политковской или Натальи Эстемировой — Валентина Матвиенко, Людмила Путина-Очеретная или Ксения Собчак.

Эстетика отвратительного закрепляется, когда общество приноравливается к сосуществованию с тараканом в щели и — одновременно! — к отказу при всех произносить слово «мочеиспускание»: это же так некультурно! А уж начнешь обсуждать историческую мизогинию национального гения, огребешь еще и за русофобию. Ишь, чего вздумали! У нас же эстетика, все должно быть культурно, а тут — «мочеиспускание» какое-то.

Странное обаяние отвратительного за тридцать один год, прошедший от победы Ельцина над Горбачевым и ГКЧП, и стало, возможно, главным признаком эстетики, языка и духа сегодняшней РФ.