Гасан Гусейнов. СТИХИ О ВОЙНЕ ЗА РОССИЙСКОЕ НАСЛЕДСТВО

Язык войны меняет людей. Отчетливее всего эти перемены не в лозунгах поджигателей войны, ни в словах тех, кто покорился, ни в речи тех, кто сопротивляется агрессору. Многословная поэзия текущей эпохи содержит в себе и политический комментарий, и вступление к предстоящим судебным речам обвинителей и защитников Кремля. Гасан Гусейнов в своей еженедельной колонке разбирает несколько таких военных стихотворений.

Три строфы — три ступеньки: с верхней я отрицаю принцип, спускаюсь на вторую ступеньку, где как раз орудует очевидный убийца, спрятавшийся за этим принципом, но вот внизу, на первой ступеньке, там, где собрались мы все, вроде бы совсем ни в чем не виноватые, оказывается, что до истины не добраться — все показывают друг на друга пальцем. За этим спором исчезает и истина, продолжает свое дело убийца. Но это ли не доказательство «коллективной вины»? Так бывает: поэт хочет сказать одно, а муза диктует нечто противоположное. Да, только от отчаянья можно отказаться от чувства коллективной вины.

Из-за «стены Кавказа» пишет другая поэтесса о тех несчастных, кто попал в категорию потерявших на войне в Украине сыновей. После сюжета российского ТВ о родителях российского убитого солдата, купивших на так называемые гробовые за сына его давнюю мечту — белый автомобиль «Лада-гранта», появился новый мем: «Спасибо сыну за машину!» Парный прежнему «Спасибо деду за победу!» мем этот делает очевидным как раз коллективный, семейный характер вины за украинский поход путинского воинства. Поэтесса и журналистка, оставившая родной Петербург от горя и стыда, Татьяна Вольтская, реконструирует горе матери как продукт вполне коллективного действия.

Она, конечно, будет тосковать

И падать на кровать, и гладить кубик

И пирамидку — так любил играть —

Но семь лимонов — как же их не брать.

Квартиру купит.

И комнату получит младший брат,

И домик — бабушка.

Мясной отдел, плакат

В советском гастрономе, где корова

Расчерчена на множество частей:

Грудинка, голень, толстый край, филей —

А сколько заплатили ей

За каплю крови?

За первый шаг и — бух! Устал? Я понесу,

Подую, за веснушки на носу,

За цыпки на руках, за где опять тетрадки

За круглый подбородок, первый пух,

За где ты был, я не спала до двух,

За это — мам, да ладно, все в порядке.

Она молчит и смотрит в потолок.

Поделен сын, как жертвенный телок —

Колени, плечи, грудь, вчерашний сухпаек

И голова в пятнистой кепке, то ли

В бейсболке. Все на празднике, и вот —

Всем причитается, и каждый ест и пьет.

Она ушла бы…

Только не уйдёт —

Поскольку в доле.

Вы могли не заметить эту категорию людей. Потому что ведь и сами власти признаются: «Нет-нет, эту войну мы начали не для того, чтобы защитить свою родину, а для того, чтобы захватить чужую — чужую землю, чужое имущество, которым мы с вами обязательно и поделимся». Вот, в меру сил, конечно, и поделились.

Одна загвоздка: захватить хитростью, как Крым в 2014 году, не получилось. Сколько еще это продлится, никто сказать не может. Подданным поручено погодить, не голосить. В соцсетях постить котиков, тихие дачные радости. Зажмуриться и подождать, пока все снова не вернется в норму. Таков, видимо, самый распространенный тип отношения к происходящему. Но и он отливается в поэтическом тексте. Краснодарская поэтесса Дарина Никонова откликается на этот зов — неважно чей, власти или глубинного народа:

Я пишу: «Вот, пеку пирог и варю компот».

В комментариях мне отвечают:

— Вот!

У тебя, значит, мирная жизнь, компот,

А ты знаешь, что в мире война идет?

Я пишу: «Посмотрите, вот это — кот.

Он смешной и ужасно себя ведет…»

В комментариях мне отвечают:

— Чёрт!

Как ты можешь?

Там-то и там-то погиб народ!

Я пишу: «Я кормила птенца дрозда.

Еле выжил, поскольку упал из гнезда».

А мне пишут:

— Какого такого дрозда?

— Ты, наверное, с глузду съехала, да?

Ты не знаешь, что с рельсов сошли поезда,

Есть ли дело нам до птенца дрозда?

И напишешь однажды: «Лежу в траве,

Мысли глупые скачут в моей голове…»

И внезапно на это придет ответ:

«Я считал, что я мёртв. Оказалось, нет»;

«Я читал про кота, про дрозда, компот»…

Это значит, что жизнь у других идет.

Это значит: ещё существует шанс.

Для таких, как мы.

Для меня.

Для нас.

Драгоценное признание Дарины Никоновой — я сознательно изображаю другую, фиктивную жизнь котов и дроздов, чтобы наши убийцы не отчаивались. Чтобы вернулись с победой и поймали этот шанс за хвост. Пока где-то там убивают соседей, мы греем душевный очаг, варим борщи и кормим котиков. А кто не с нами, тот против нас.