Татьяна Хохрина ко дню рождения Владимира Высоцкого

Сегодня под утро исполнится 42 года со дня смерти Владимира Семеновича Высоцкого. То, что столько лет прошло, в голове не укладывается. И потому, что я, как вчера, слышу в половине седьмого утра телефонный звонок, который сразу ударил поддых и прострелил эту дату в календаре, как яблочко на мишени, и потому, что все эти 42 года я двадцать пятого июля мгновенно становлюсь растерянной девочкой, накрытой этой общей бедой, и потому, что в тот день везде навстречу мне шли самые разные люди с опрокинутыми и заплаканными лицами и можно было не спрашивать причины, и потому что я и сегодня помню каждый миг этих похорон, и потому, что даже сейчас, прожив бОльшую часть жизни и проводив тем же путем многих дорогих и близких мне людей, я не могу смириться с несправедливостью его такого раннего, такого жестокого ухода.

Он был индикатором таланта и честности тогда, остался бы им и сейчас, потому что место его остается пустым, и все эти жалкие и бездарные клоуны, камлающие с его песнями на устах и зарабатывающие на его памяти и имени, только подтверждают его незаменимость и свою ничтожность. И ничего не понимают про него те, кто с гаденькой улыбкой говорит, что неизвестно, с кем бы он был сегодня. Это им не известно. А каждый, кто увидел не только масштаб, но и чистоту его, таким глупым вопросом не задается.

Такой невысокий, невидный, грешный, неправильный человек возвышается над толпой, им же воспетой, непокоренной вершиной. Он был Пришелец и Посланник, уж простите меня за эти пошловатые и цветистые определения, но обычные эпитеты не о нём. Он был сделан из другого, неизвестного здесь материала, как Пушкин или Бродский. Может, поэтому и жили они не по местному времени и возраст их, пропорциональный тому, что они сделали и что они значили, исчисляется по другим формулам.

Высоцкий был источником неизвестного нам излучения, от него исходило удивительное человеческое тепло и одновременно жар недосягаемого таланта, высшего, но милосердного знания о себе и о нас. Забыть или не проникнуться его словом невозможно. По крайней мере если ты — человек.