Дмитрий Быков

Нет, не на честных и подлых делятся люди живые:
Есть поселенья оседлых,
Есть племена кочевые.
Мы же из горьких, из третьих,
Чуждых окрестному люду:
Только теперь рассмотреть их время, когда они всюду.

Прежде мы жили оседло, но из пустыни на город
Ринулось черное кодло, выгнало в холод и голод –
И побрело по дорогам в сумраке сером и сиром
Племя оставленных Богом и вытесняемых миром:
Беженцы! Сколько их ныне! Пыльные их вереницы
Прут по дорогам Волыни, Кракова и Катовицы.
Племя лишившихся крова, всех, кто в убожестве хижин
Мнил, что рожден для другого, а оказался унижен,
А оказался бредущим по продуваемым чащам,
По облетающим кущам
В виде своем настоящем.

Плачемся новым соседям на монотонные нужды.
Странникам и домоседам мы одинаково чужды.
Бродим, незваные гости, в вечном позоре изгнанья,
В прахе, парше и коросте. Что же, не знал я? Да знал я.
То-то таранилась смута в самые мирные строфы,
То-то в болотце уюта виделись мне катастрофы!
Правила кармы коварны. Ветер грядущего режущ.
Сыну ли эвакуантки веровать в прочность убежищ?
Вот они, деды и внуки в дреме ночного вокзала:
Всех предвкушением муки новая участь связала.
В детстве бежал от фашиста, старцем бежит от рашиста –
То ли в прорамме ошибка, то ли в сознанье прошивка.

Выстелись, стань незаметен – всех эта участь догонит.
Ветер, продымленный ветер, ветер огней и агоний,
Новым прикрывшийся измом, гонит со свистом и визгом
Всех, кто единожды избран, всех, кто единожжы изгнан.
Вырастут новые внуки, выроют новые норки,
Их под обстрелы и вьюги выгонят новые орки.
Сколь ни лепи себе кома, сколь ни копи себе долга,
Сколько ни строй себе дома – все это так ненадолго!

То-то я так и на месте, чувствуя странную радость
В мире без цели и лести, в мире, где некуда падать –
В сиплом дыхании жалком душной толпы в Перемышле,
Спящей вповалку по лавкам
В том же, в чем из дому вышли.