Александр Иличевский. Два фрагмента

Аббация — Опатия — скорее всего, Чехов имел в виду иронию: дорогостоящую апатию, овладевающую героиней «Ариадны». В то время как Набоков в «Весне в Фиальте» возносит эту никчемную курортную деревушку («с одной пованивающей улицей» — так пишет Чехов) до парадиза. Настолько же, насколько мне не нравится набоковский, полный безжизненной сентиментальности и натужной трагичности рассказ, я отношу совершенно незамеченную современниками «Ариадну» к вершинам мировой словесности.

То, что Мизинова ли, Кувшинникова, Яворская — или все вместе, что вероятней — являются прообразом Ариадны — это интересно, но не слишком важно. Бунин тоже владеет своей ариадновой нитью — так что получается непростой триумвират вокруг этого итальяно-хорватского Аббатства русской литературы. Напомню, что Лика Мизинова с женатым писателем Потапенко (прообраз смутного Тригорина) отправилась путешествовать по Европе, забеременела, и была покинута любовником в Париже по причине того, что жена его стала угрожать мужу самоубийством, в случае если он не вернется немедленно. О чем Чехов с ужасом узнал в Ницце. Недавно мне пришло в голову посмотреть, что же писал этот ловелас Потапенко, сын кантониста, который пережил и Чехова, и революцию, не обиделся за Тригорина — и был несравненно более популярен, чем Антон Павлович, у современников. Найти его труды оказалось несложно, и надо сказать, что это порядочная графомания. Впрочем, современность всегда слабоумна. Но задним числом иногда поучительна.

**************************************

Людей жалко больше, чем историю. Люди — мы все так или иначе стали беженцами. Мы все покинули раковины своих представлений и теперь болтаемся в мутной взвеси штормовой волны. А люди, которые смешали эвакуацию с эмиграцией — это особая часть несчастья. Ничего хорошего в этих приключениях нет. Как нет почти ничего полезного в эмиграции как таковой. Зато есть некий союз между тобой и судьбой, не всегда прочный, но сама возможность такого сотрудничества с провидением иногда тебя может вывести на новый уровень восприятия самого себя. В любом случае лучше сотрудничать с Богом, чем с властями.

Те же, кто остался, рано или поздно выедут на свои дачи, посадят огурцы и цветочки, станут ходить на речку купаться, любоваться лесами и полями — и постепенно забудут саму постановку проблемы. Так устроен человек — он не блоха, ко всему привыкнет. В этом есть отчетливая низость, конечно. Случались ситуации в истории, когда целые национальные культуры бывали исторгнуты прочь из своих земель. Но удивительным образом продолжали существовать в небесном своем качестве. Однако возможным это сохранение становилось только с помощью текста. Иными словами, сейчас невероятно важным для культуры становится текст. Ясно, что пока еще вопрос — время ли браться за клавиатуру, ибо скорбь всесильна и затыкает рот комом немоты. Но придет пора, когда сознание потребует от действительности прав на выживание — и тексты станут той движущей силой, благодаря которой начнет работать процесс воссоздания по крупицам того, что было поругано, растоптано, размолото, сожжено.