Марина Гарбер о всепрощении

Разговоры о всепрощении обычно ведутся не изнутри, а со стороны катастрофы, из т.н. тыла. Никого не потерявшие, ничего не лишившиеся беседуют о том, как разрушительна и примитивна ненависть, при этом снова и снова цитируя слова Померанца про «пену на губах ангела». Она-де не требует внутренней работы над собой: живи себе и ненавидь кого хочешь да сколько влезет…

Ненависть действительно разрушительна, однако в подобных высказываниях причина ненависти и, собственно, боль, которая ее порождает, автоматически отодвигаются сторонним наблюдателем на второй план. Именно отстранённость обеспечивает роскошь безопасного, легкого и щедрого всепрощения. И если ненависти противостоит любовь, то за не-ненавистью, на которой зиждутся подобные разговоры, стоит не-любовь.

О вселюбви и всепрощении можно говорить исключительно с позиции жертвы, которая прошла испытание ненавистью через боль конкретной потери, смогла перерасти ее и, возможно, простить. Говорить об этих — бесспорно замечательных — вещах с позиции стороннего наблюдателя, мягко говоря, жестоко, поскольку вне настоящей потери подобный подход оборачивается салонным разговором  об абстрактном, лишенном стен и черт мире, и об отвлеченной, лишенной людей, любви. Для стороннего наблюдателя такой подход не подразумевает сколько-нибудь глубокой внутренней работы, как бы тот ни убеждал себя в обратном. Скорее, такой подход подчеркивает ее отсутствие, иллюзию внутреннего труда, и предстаёт простейшим механизмом самозащиты и самосохранения, ибо — повторю, с позиции стороннего наблюдателя — является наилегчайшим из путей.

Сторонний изначально не испытывает того, что испытывает непосредственно вовлеченный. И потому призыв стороннего ко всепрощению, обращённый к жертве, видится кощунственным. А вот Иисус, которого, как Померанца с его ангелом, тоже любят поминать в подобных беседах, имел право прощать, поскольку право сие можно заслужить исключительно с позиции жертвы.