Сергей Чупринин. КАВЕРИН ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ (ЗИЛЬБЕР ВЕНИАМИН АБЕЛЕВИЧ) (1902—1989)

Литературная биография К. безупречна: в ней нет ни строк, ни поступков, которых он мог бы стыдиться. И, надо сказать, его современников это даже смущало: «Бог, — завистливо говорит Е. Шварц, — послал ему ровную, на редкость счастливую судьбу, похожую на шоссейную дорогу, по которой катится не телега его жизни, а ее легковой автомобиль».

Конечно, на этой «прямой-прямой асфальтированной Вениной дорожке» случались и неприятности, в том числе крупные, однако же не катастрофы. Рептильные критики его били, но не добивали, ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ за ним послеживали, и, — напоминает Б. Фрезинский, — «в 1941-м НКВД угрожающе пыталось завербовать его в стукачи; только скоропалительный отъезд из Ленинграда избавил его от опасных домогательств…»

Однако без ареста, без тюрьмы и лагерей все-таки обошлось. И более того, даже обычная для тех десятилетий «двойная жизнь литературы – одну рукопись в редакцию, другую в письменный стол» и та его минула: пусть не вдруг, пусть с вынужденными уступками редакторским и цензурным требованиям, но все книги К. были изданы при жизни писателя, многие из них инсценированы и экранизированы, а роман «Два капитана», отмеченный Сталинской премией 2-й степени (1946), тотчас введен в состав советской классики.

Уже прощаясь в «Эпилоге» с читателями, К. эту «благосклонность судьбы» склонен был объяснять собственным осторожничаньем, «тем “скольжением” мимо происходивших в стране событий, как это было сделано в “Двух капитанах”».
Вероятно, это так, и никаких покушений на устои власти в его книгах действительно нет. Нельзя, впрочем, не принять во внимание, что, удерживаясь в своих художественных произведениях от прямой крамолы, К., как мало кто из его современников, сумел удержаться и от славословий тирании и уж тем более лично товарищу Сталину. Его герои – отнюдь не строители коммунизма, но по преимуществу писатели, художники, ученые, путешественники, бескорыстные романтики, и в этом смысле, — процитируем датированную 1950 годом дневниковую запись В. Конецкого, — «все книги В. Каверина похожи одна на другую, но все одинаково возобновляют глохнущую любовь к жизни и не просто жизни, а жизни осмысленной и целеустремленной, наполняют верой во что-то лучшее в будущем…»

«Что-то лучшее» наступило (или показалось, что наступило) только после смерти Сталина, когда повеяло духом «идеологического нэпа», и аполитичный вроде бы К. требует суровой кары для Берия и его сообщников (Литературная газета, 22 декабря 1953 года), подписывает обращение «Товарищам по работе» с предложениями о перестройке Союза писателей, «превратившегося из творческой организации в некий департамент по литературным делам» (Литературная газета, 26 октября 1954 года), а выступая на 2-м съезде писателей отважно напоминает и о «талантливом» романе В. Гроссмана «За правое дело», и о том, «что сделал Юрий Тынянов для нашего исторического романа и что сделал Михаил Булгаков для нашей драматургии».

Понятно, что, едва летом 1955 года возникли толки о возможности хотя бы относительно свободных «кооперативных» изданий, К. вошел в редколлегию сборника «Литературная Москва», напечатал во втором его выпуске роман «Поиски и надежды» (ноябрь 1956 года), а когда весной-летом 1957-м на альманашников спустили всю идеологическую свору, «только два члена редколлегии – Паустовский и я – не покаялись. Паустовский отказался, — рассказывает К., — а мне как неисправимо порочному это даже не предложили».

Со смелыми мечтаниями – поместить в третий, остановленный на полпути выпуск булгаковскую «Жизнь Мольера», стихи А. Ахматовой и Б. Пастернака, на кооперативных началах издать отдельными книгами «Доктора Живаго» и «Чукоккалу», однотомники М. Зощенко, А. Платонова, Н. Эрдмана, О. Мандельштама, Б. Житкова – пришлось проститься. Но долг перед памятью оклеветанных и умерщвленных, как его понимает Брат Алхимик, верный «Серапионовой клятве», от этого не умаляется, и К. в марте 1956 года, сразу же после XX съезда, ходатайствует перед Президиумом ЦК КПСС «о восстановлении доброго имени Михаила Михайловича Зощенко», хлопочет об издании пьес и прозы М. Булгакова, книг Ю. Тынянова, пишет и годами пробивает в печать воспоминания и статьи о своих «товарищах по работе».

«Литературные интересы всегда заслоняли для меня интересы политические», — сказал он как-то. Однако же и те, и другие интересы в XX веке сплетены столь неразъемно, что все 1960-е годы из уютной переделкинской дачи К. идут не только новые романы, повести, рассказы, но и открытые письма: в защиту преследуемых А. Синявского и Ю. Даниэля, А. Солженицына, А. Некрича, Ж. Медведева и в поддержку А. Твардовского, с протестом против ресталинизации и цензуры, с требованием изъять политические статьи из Уголовного кодекса и дать волю самиздату, «этой новой, не желающей лгать и притворяться литературе».

Особенно жесткими, до нетерпимости становятся каверинские интонации, когда он обращается к тем, с кем разошлись общие некогда пути-дороги: уличает в «недостоверности» и «нравственной фальши» книгу В. Катаева «Алмазный мой венец», одергивает – «Тень, знай свое место!» — Н. Мандельштам, срамит К. Федина за предательство идеалов их юности.

Смолоду эстет и артист, мастер интеллектуальных и художественных провокаций, К., как это и случается обыкновенно с русскими писателями, ближе к склону лет становится моралистом, и – особенно когда дело касается былого — моралистом атакующим. Его ориентиры теперь не столько имманентно эстетические, сколько этические – честь, благородство и достоинство, а его внутренняя задача – восстановить правду во всем ее объеме и многозвучии.

Тут пригодились и навыки профессионального филолога, еще в 1929 году защитившего кандидатскую диссертацию, и вкус к работе с документами, и, прежде всего, сказочно цепкая память. Поэтому, как по-разному ни относись к беллетристическим сочинениям К., его поздние книги о писателях и о литературе, понятой как собственная судьба, — «Здравствуй, брат, писать очень трудно…» (1966), «Собеседник» (1973), «Вечерний день» (1980), «Письменный стол» (1985), «Литератор» (1988), «Счастье таланта» (1989), «Эпилог» (1989) — навсегда останутся памятником и отечественному литературоцентризму, и отечественному вольнодумству.

Счастливая жизнь и завершиться должна была достойно. Так что К. успел увидеть и одобрить ростки перемен в нашей стране, написал (вместе с Вл. Новиковым) книгу «Новое зрение» о Ю. Тынянове (1988) и даже дал согласие возглавить редакционный совет первого после долгого перерыва кооперативного альманаха «Весть» (1989).

А главное – его книги и сейчас переиздают, их и сейчас читают.

Соч.: Собрание сочинений в 8 тт. М., 1980-1983; Эпилог. М., 2002.
Лит.: Новикова О., Новиков В. Вл. Каверин: Критический очерк. М., 1986; «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»: К 100-летию со дня рождения В. А. Каверина. М., 2002; Каждая книга – поступок»: Воспоминания о Вениамине Каверине. М., 2007.

2 комментария для “Сергей Чупринин. КАВЕРИН ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ (ЗИЛЬБЕР ВЕНИАМИН АБЕЛЕВИЧ) (1902—1989)

  1. Я не отдавал себе отчета, что Паустовский был не единственным, кто сумел сохранить порядочность и верность высокой литературе в тех страшных условиях. И Каверину, как еврею, это было труднее. А я бы мог знать лучше, потому что во второй моей статье о 1953 годе был приведен такой диалог из мемуаров Каверина. Над ним стоит Маринин и хочет его подписи под проектом известного письма именитых евреев в «Правду»:

    «Маринин… терпеливо ждал, когда будет закончено чтение, ждал долго, потому что, стараясь успокоиться, я прочитал длинное письмо два раза. — Ну, как ваше мнение? — спросил он, глядя мне прямо в глаза невинными, заинтересованными глазами. — Не правда ли, убедительный документ? Его уже подписали Гроссман, Антокольский. И он назвал ряд других известных фамилий. — Гроссман? — Да. Это было непостижимо.
    — А Эренбург?
    — С Ильей Григорьевичем согласовано, — небрежно сказал Маринин. — Он подпишет. Хорошо зная Эренбурга, я сразу не поверил этому «согласовано».
    Маринин не мог так нагло лгать, прекрасно зная, что Каверин проверит у Эренбурга.

    В приложении к моей статье приведены два варианта письма и два комплекта подписей. Под обоими, в конечном счете, стоят подписи всех «отказников», включая Эренбурга. Нет подписи Каверина.

  2. Сергей Чупринин. КАВЕРИН ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ (ЗИЛЬБЕР ВЕНИАМИН АБЕЛЕВИЧ) (1902—1989)

    Литературная биография К. безупречна: в ней нет ни строк, ни поступков, которых он мог бы стыдиться. И, надо сказать, его современников это даже смущало: «Бог, — завистливо говорит Е. Шварц, — послал ему ровную, на редкость счастливую судьбу, похожую на шоссейную дорогу, по которой катится не телега его жизни, а ее легковой автомобиль».

    Конечно, на этой «прямой-прямой асфальтированной Вениной дорожке» случались и неприятности, в том числе крупные, однако же не катастрофы. Рептильные критики его били, но не добивали, ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ за ним послеживали, и, — напоминает Б. Фрезинский, — «в 1941-м НКВД угрожающе пыталось завербовать его в стукачи; только скоропалительный отъезд из Ленинграда избавил его от опасных домогательств…»

    Однако без ареста, без тюрьмы и лагерей все-таки обошлось. И более того, даже обычная для тех десятилетий «двойная жизнь литературы – одну рукопись в редакцию, другую в письменный стол» и та его минула: пусть не вдруг, пусть с вынужденными уступками редакторским и цензурным требованиям, но все книги К. были изданы при жизни писателя, многие из них инсценированы и экранизированы, а роман «Два капитана», отмеченный Сталинской премией 2-й степени (1946), тотчас введен в состав советской классики.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий