Автор: Приношу свою благодарность сотрудникам организации “Мемориал” вообще за всё и в частности за то, что отвечали на мои вопросы.
Как-то случайно вдруг подумала, что некоторые мои родственники и знакомые вернулись из лагеря ровно семьдесят лет назад, потому что 2024-1954=70. Другие вернулись в другие годы — не на волне массового возвращения. Некоторые не вернулись вообще. Но сейчас про них не будем. И не будем про ужасы лагерей — не потому что я о них не помню, а просто сейчас не о том.
Мне хочется сосредоточиться на этом семидесятилетнем юбилее. До столетия вряд ли доживем, так что надо бы семидесятилетие отпраздновать, вспомнить, как это было.
Сносок на использованную литературу не даю, потому что читала много и исследований, и воспоминаний, а надо бы прочесть еще много-много больше.
Наверное, в моем тексте есть какие-то неточности, но это не от моей недобросовестности, а просто не все историки или мемуаристы совпадают в деталях. Кроме того в разные годы и в разных местах всё было немножко по-разному.
Начну с примера несовпадений. В автобиографическом рассказе Б. Окуджавы “Девушка моей мечты” сын (явно сам Окуджава) спрашивает свою мать, показывали ли им в лагере какие-нибудь фильмы “хотя бы изредка”. Он сразу понимает полную неуместность своего вопроса, и мы, читатели, сразу и навсегда тоже думаем: “да уж, ничего себе ляпнул молодой студент”. И вот проходит много-много лет и в опубликованных в журнале “Звезда” воспоминаниях о лагере известного литературоведа И.З. Сермана читаем, что “по каким-то непонятным замыслам Колыма была поставлена в первую категорию по киноснабжению, наравне с Москвой. Поэтому [в лагере] мы смотрели многие из трофейных фильмов…” А у кого-то еще читаю, что в других лагерях — Воркутлаг — такие шедевры, как “У стен Малапаги”, в отличие от Магадана, не показывали, но в клуб по вечерам водили, и примерно раз в неделю крутили кино. Только не надо думать, что благодаря этому в лагере было хорошо — ужасно было.
Арабист И.М. Фильштинский, заканчивая свои воспоминания о лагере и о невероятных трудностях начала “новой жизни”, считает, что нельзя поддаваться желанию забыть о чудовищном. Процитирую: “Постепенно жизнь налаживается, меня наконец реабилитируют. Те же люди, которые однажды дали моей диссертации положительную характеристику, а затем, когда меня арестовали, ту же самую диссертацию оценили отрицательно, ныне, в новых условиях, подтвердили свой первоначальный положительный отзыв, и мне возвращают степень. Судьба сводит меня с моей будущей женой. Отходит злость, и ко мне возвращается присущее мне от природы благодушие. Но я гоню его от себя прочь. Я не имею права так легко и просто забыть о доносчиках, о мучивших меня во время ночных допросов следователях, о лагерных надзирателях, о чиновниках, отказывавших мне после освобождения в работе. Кто из них хитрый мерзавец, использующий свое служебное положение в корыстных целях, а кто — оболваненный идиот, ломавший жизнь людям, но для себя не извлекавший из этого занятия большой пользы? Я еще не знаю, что и в моей последующей жизни подобным людям суждено будет сыграть немалую роль. Я не люблю, когда бывшие зека, из числа тех, кому не пришлось хлебнуть тяжкого лагерного труда, говорят, что в лагере было неплохо, они там читали, занимались языками и общались с себе подобными интеллектуалами. Это лишь свидетельствует об их душевной сухости и моральной ущербности. Мне повезло. Я вернулся из лагеря живым и сравнительно здоровым, но я не имею права забывать о тех, кому там сломали жизнь.”
Читать дальше здесь:
Ирина Роскина, Иерусалим (Израиль). Непокоренные
Приношу свою благодарность сотрудникам организации “Мемориал” вообще за всё и в частности за то, что отвечали на мои вопросы.
Как-то случайно вдруг подумала, что некоторые мои родственники и знакомые вернулись из лагеря ровно семьдесят лет назад, потому что 2024-1954=70. Другие вернулись в другие годы — не на волне массового возвращения. Некоторые не вернулись вообще. Но сейчас про них не будем. И не будем про ужасы лагерей — не потому что я о них не помню, а просто сейчас не о том.
Мне хочется сосредоточиться на этом семидесятилетнем юбилее. До столетия вряд ли доживем, так что надо бы семидесятилетие отпраздновать, вспомнить, как это было.
Сносок на использованную литературу не даю, потому что читала много и исследований, и воспоминаний, а надо бы прочесть еще много-много больше.
Наверное, в моем тексте есть какие-то неточности, но это не от моей недобросовестности, а просто не все историки или мемуаристы совпадают в деталях. Кроме того в разные годы и в разных местах всё было немножко по-разному.
Начну с примера несовпадений. В автобиографическом рассказе Б. Окуджавы “Девушка моей мечты” сын (явно сам Окуджава) спрашивает свою мать, показывали ли им в лагере какие-нибудь фильмы “хотя бы изредка”. Он сразу понимает полную неуместность своего вопроса, и мы, читатели, сразу и навсегда тоже думаем: “да уж, ничего себе ляпнул молодой студент”. И вот проходит много-много лет и в опубликованных в журнале “Звезда” воспоминаниях о лагере известного литературоведа И.З. Сермана читаем, что “по каким-то непонятным замыслам Колыма была поставлена в первую категорию по киноснабжению, наравне с Москвой. Поэтому [в лагере] мы смотрели многие из трофейных фильмов…” А у кого-то еще читаю, что в других лагерях — Воркутлаг — такие шедевры, как “У стен Малапаги”, в отличие от Магадана, не показывали, но в клуб по вечерам водили, и примерно раз в неделю крутили кино. Только не надо думать, что благодаря этому в лагере было хорошо — ужасно было.
Арабист И.М. Фильштинский, заканчивая свои воспоминания о лагере и о невероятных трудностях начала “новой жизни”, считает, что нельзя поддаваться желанию забыть о чудовищном. Процитирую: “Постепенно жизнь налаживается, меня наконец реабилитируют. Те же люди, которые однажды дали моей диссертации положительную характеристику, а затем, когда меня арестовали, ту же самую диссертацию оценили отрицательно, ныне, в новых условиях, подтвердили свой первоначальный положительный отзыв, и мне возвращают степень. Судьба сводит меня с моей будущей женой. Отходит злость, и ко мне возвращается присущее мне от природы благодушие. Но я гоню его от себя прочь. Я не имею права так легко и просто забыть о доносчиках, о мучивших меня во время ночных допросов следователях, о лагерных надзирателях, о чиновниках, отказывавших мне после освобождения в работе. Кто из них хитрый мерзавец, использующий свое служебное положение в корыстных целях, а кто — оболваненный идиот, ломавший жизнь людям, но для себя не извлекавший из этого занятия большой пользы? Я еще не знаю, что и в моей последующей жизни подобным людям суждено будет сыграть немалую роль. Я не люблю, когда бывшие зека, из числа тех, кому не пришлось хлебнуть тяжкого лагерного труда, говорят, что в лагере было неплохо, они там читали, занимались языками и общались с себе подобными интеллектуалами. Это лишь свидетельствует об их душевной сухости и моральной ущербности. Мне повезло. Я вернулся из лагеря живым и сравнительно здоровым, но я не имею права забывать о тех, кому там сломали жизнь.”
Читать дальше по ссылке, приведенной в блоге.