Журналист Нина Астафьева. Памяти Анатолия Наймана

Журналист Нина Астафьева. Памяти Анатолия Наймана

Умер большой поэт Анатолий Найман. Свой литературный путь он начинал в Ленинграде, был литературным секретарем Анны Ахматовой, другом Иосифа Бродского.  Две недели назад он выступал с докладом о Мандельштаме на конференции в ВШЭ. Успел сказать всего несколько предложений, именно тогда и случился инсульт. «О значительности и поразительности того, что это произошло тогда, когда он говорил о Мандельштаме, я, может еще когда-нибудь напишу, если силы будут», — сказала тогда его приемная  дочь Анна Наринская.

Найман начал писать стихи в 18 лет, а в 23 стал заниматься этим профессионально. Анатолий Генрихович поначалу пробовал себя в детских стихах и в переводах, потом пошел на сценарные курсы. Он был известен как один из самых ярких представителей литературного бомонда. «В нашей компании он был звездой, — вспоминает о Наймане писатель Валерий Попов. — Светский лев советского времени, и даже став секретарем Ахматовой, он был при ней отнюдь не мальчиком на побегушках, а постоянным собеседником».

К собственным литературным переводам Найман относился с некоторым скепсисом (свидетельство Валерия Попова). Звездными часами Наймана считаются, все-таки, его работа в ленинградских литературных объединениях. Уехав в Москву, вспоминают его друзья, он стал сиять как-то иначе, не так ярко. Тот же Валерий Попов поясняет: «Там нужны этакие люди-трибуны, а не любители тонкой иронии». «В Наймане уникальной была именно ирония, […], которую не могли почувствовать те, кто его плохо знает», — вспоминает режиссер Александр Орлов. Лично для него, Орлова, Найман так и остался «интеллектуальным и духовным наставником».

Источник: газета «Петербургский дневник» № 11-12 (2708-2709), Нина Астафьева.

Анатолий Найман. «Сопрано дикое и слабое…»                                                                          Сопрано дикое и слабое,
и сборный катится концерт
к финалу, к пику, к танцу с саблями.
Искусство густо, но без черт.

Потерт и я. Но место знаемо,
годов прошло всего полста.
Вокал. И март точь-в-точь, ни дна ему,
ни крыш: капель и маета.

И та, что пела в безголосице
земли, одну в виду держа
преджизнь, как горсть огня уносится,
как Шуберта ручей,                                                                                                                                                   душа.

 

 

Добавить комментарий