Фрачная месть

Генрих Шмеркин

 

ФРАЧНАЯ МЕСТЬ

кинокомедия, литературный сценарий

 

Немолодой концертирующий пианист, ненавидящий свою профессию, возвращается в отчий дом – в детство и юность – чтобы отомстить родителям за исковерканную жизнь…

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

КОНЦЕРТАНТ, известный пианист Борис Левитанский. Худощавый мужчина старше шестидесяти; седой, с веснушчатым лицом и бородкой-эспаньолкой. В неизменном концертном фраке и при бабочке.

     // БОРЬКА – Концертант в возрасте 10 лет. //

     // БУСЯ – Концертант в возрасте 5 лет. //

МАЙЯ, мать концертанта. Женщина тридцати двух лет – на протяжение всего действа. В домашнем халате и в шлёпанцах на босу ногу.

ПЁТР, отец Концертанта, первый муж Майи. Барабанщик циркового оркестра; крепкий, основательный мужчина сорока лет – на протяжение всего действа. С чёрной повязкой на глазу, в галифе из диагоналевой ткани защитного цвета и в нижней «кальсонной» рубашке. Иногда поверх рубашки надет китель сталинского образца.

     // ПЕТЮН – Пётр в юношестве. //

    // ОБОРВАНЕЦ – Пётр в возрасте шести лет. //

БЕЛЛА, преподаватель фортепиано Белла Романовна Брауде, 37 лет.

     // ТОРТИЛЛА – Белла Романовна Брауде в возрасте 95 лет. //

ЛЮСЬЕНА, очаровательная обнажённая девица 22 лет.

АНАТОЛИЙ, гребец, спасатель лодочной станции. Симпатичный молодой человек спортивного телосложения.

МУЖИК, заведующий топливным складом Константин Николаевич Дрыкин. Толстяк лет шестидесяти, второй муж Майи (женившийся на ней после смерти Петра).

АЛИНА, учительница младших классов Алина Семёновна Волобуева, 30 лет.

АРТУР, учитель русской литературы Артур Валерьевич Лозанов, чуть старше тридцати.

ПОСТУЧАВШИЙСЯ, Степан Волобуев, муж Алины.

ДИРЕКТРИСА, Милиция Фёдоровна Свеженцева, директор школы. Грузная, царственная женщина в жакете и с галстучком.

СКИБНЕВИЧ, профессор консерватории Мстислав Сергеевич Скибневич (фортепиано). Семидесятилетний старик с едва заметным тремором в руках.

ДОКУКИН, доцент консерватории Николай Акимович Докукин, 55 лет.

ЖЕГАЛОВ, старший оперуполномоченный угрозыска, капитан в кожаной куртке, с хриплым «песенным» голосом.

ШАРАПИС, оперуполномоченный угрозыска, старший лейтенант в военной гимнастёрке.

ДОКТОР, полнеющий мужчина 38 лет, большой баловник и остроумец.

ЗИНОЧКА, медсестра. Девица лет тридцати, не понимающая тонких шуток.

СУПРУГА, жена Концертанта. Малосимпатичная женщина шестидесяти лет, с угристым мясистым носом. Имя неизвестно, но, скорей всего, зовут её – Инна.

ЦИКА, ученица 4-А класса Инна Цекановская, одноклассница Борьки. Нескладная, неказистая девчонка с таким же угристым, мясистым носом, как и у Супруги.

КЛАДОВЩИК.

БУФЕТЧИЦА.

КРАСАВЧЕГ, один их зрителей, типаж с неординарной, запоминающейся внешностью.

ОХРАННИК.

ПОВАРИХА, толстомордая баба лет 50.

ИРМА, худющая чёрная кошка.

ДЖОРДЖЕТТА, цирковая лошадь. Наряжена в балетную пачку.

Милиционеры, следователи, соседи, понятые, пляжники, гардеробщики, вахтёры, билетёрши, циркачи, музыканты, дети, школьники, учителя, барышни, щёголи, толстяки, публика в зрительных залах, извозчики, нэпманы, колонисты, прохожие, беспризорники, консерваторские преподаватели и студенты; вороны, воробьи, собаки, мошки, гусеницы и др.

 

 

ЭПИЗОД I\«Афиша»

Чёрный экран. В кромешной тьме ожесточённо поскрипывают кроватные пружины. Через некоторое время раздаются робкие звуки пианино. Койка мгновенно смолкает, кто-то сбивчиво – одним пальчиком – пробует сыграть Гимн Советского Союза.

Весь видеоряд – до конца эпизода – проходит под это музыкальное (Гимн СССР) сопровождение.

На экране появляется изображение (в цвете). Одна из центральных улиц провинциального германского городка, XXI век. Жмущиеся друг к другу 3-этажные домики с готическими крышами, вывески на немецком языке, лавки, кафешки с вынесенными на тротуар столиками, католическая кирха – памятник архитектуры, монастырская стена, сработанная ещё рабами Рима… Тёплая осенняя погода. Вечереет; помигивают рекламы айфонов и андроидов, вдоль тротуаров припаркованы крутые «тачки». Сквер, слегка припорошенный жёлтыми листьями, в нём – двухэтажное здание с неоновой вывеской «Musikhalle» над козырьком, что-то типа местного Гранд-опера. Публика проходит внутрь, предстоит какое-то зрелище. На почтительном расстоянии от входа – несколько курительных урн, вокруг них – дюжина курильщиков. Чуть поодаль – замысловатая скульптурка из металла, изображающая то ли модель атома, то ли земной шар, и массивная афишная тумба с красочным анонсом (крупный план):

 

«Musikhalle, 15. September, 2010, Anfang 20:00.

BORIS LEVITANSKY

Tschaikowsky – Konzert Nr. 1 für Klavier und Orchester»

 

Из группы курильщиков камера выхватывает «КРАСАВЧЕГА» – типажа с неординарной, запоминающейся внешностью. Красавчег докуривает сигарету и тут же прикуривает от неё следующую.

 

ЭПИЗОД II\«Musikhalle»

Гимн СССР обрывается, камера проезжает внутрь – мимо билетёрш и гардероба, минует вестибюль и попадает в зрительный зал. Гомон публики, немецкая речь. Общий план: нордические лица, относительно невысокие потолки, свободных мест почти нет. Подмостки пусты – на них лишь стулья, пюпитры и рояль, выдвинутый на авансцену.

 

ЭПИЗОД III\«Гримёрка»

Мёртвая тишина, гримёрная комната. Крупным планом: висящая на плечиках концертная фрачная пара чёрного цвета – с ослепительно белой манишкой и с такой же, ослепительно белой, бабочкой. Камера «любуется» фраком, разглядывая его то с одного боку, то с другого, нежно прикасаясь к его воротнику, рукавам, лацканам, пуговицам, петлицам… Соскальзывает на гримёрный столик, затем – на стоящего перед платяным шкафом худощавого, раздетого до трусов мужчину старше шестидесяти, с веснушчатым лицом и бородкой-эспаньолкой. Дверца шкафа приоткрыта, на ней висят плечики с упомянутым выше «фрачным» гардеробом. Хмурый старик пристраивает в шкаф только что снятые джинсы и начинает одеваться. Надевает белую футболку. Затем, привстав на цыпочки, снимает фрак с плечиков и вешает на стул. Тянется за манишкой, надевает её и бабочку. Поправляет «на автопилоте» бабочку и вдруг начинает строить перед зеркалом рожи, пытаясь себя рассмешить…

 

ЭПИЗОД IV\«Пролог»

Снова зал, гомон публики, свободных мест нет. На сцену выходят музыканты, народ выключает телефоны. Оркестранты рассаживаются.

Появляется КОНЦЕРТАНТ[1] – во фраке и при бабочке. Аплодисменты. Концертант обозначает поклон и усаживается за рояль. Долго и нудно ёрзает на оттоманке, ища положение поудобней, оправляет фалды фрака и кивает дирижёру. Мгновение тишины, взмах дирижёрской палочки; звучит Концерт №1 Чайковского для фортепиано с оркестром, вступление.

Игра скрипачей, духовой группы. Руки пианиста, прыгающие по клавишам.

Камера скользит по потолку над оркестром, являя зрителю техническое оснащение подмостков: тросы, блоки, электротельфер, прожектора со светофильтрами.

Виртуозная игра пианиста (съёмка со спины), вдохновенное лицо дирижёра.

Концертант – крупным планом. Седая прядь волос, ниспадающая на лоб. Страдальческая гримаса. Лицо подёргивается в такт музыке. Каждый аккорд, каждая нота, извлекаемая из инструмента, отдаются в глазах Концертанта болью и отвращением.

Ноги, нажимающие на педали рояля. Крупным планом: модные лакированные туфли пианиста – чёрные, лёгкие, с острыми носами. Снова лицо. Взгляд устремлён ввысь, вдохновенная прядь дрожит на ветру; вместо потолка над ним – ночное зимнее небо с редкими поблескивающими звёздами.

 

ЭПИЗОД V\«Майя»

Музыка продолжается, камера переводится с неба на землю: городская окраина, середина пятидесятых. Поверх мёрзлых сугробов стелется позёмка. Гололёд, тусклый свет фонарей, табличка: «ул. Стахановская». К музыке примешивается вой ветра и лай собак. По скользкой обледеневшей грунтовке – мимо покосившихся халуп с закрытыми на ночь ставнями, мимо одноэтажных кирпичных домиков со стереотипной надписью «МИН НЕТ ИВАНОВ» – шествует одинокая цирковая лошадь, выряженная в балетную пачку. Иногда лошадь поскальзывается, опрокидывается на спину, затем, совершив ряд заученных движений, встаёт на ноги и продолжает своё шествие. За ней – словно идущий по проволоке циркач – пошатываясь и раскинув руки для баланса (дабы не поскользнуться?) – поспешает наш Концертант во фрачной паре и при бабочке[2], с непокрытой головой и без пальто. Старик ослабляет бабочку, расстёгивает верх манишки. На лице, подёргивающемся в такт музыке – всё та же страдальческая гримаса.

Перед Концертантом возникает низенький, занесенный снегом домишко с единственным окном. Маленький дворик. Нужник, дощатый сарай. Над трубой вьётся дым, в окошке горит свет. Занавеска отдёргивается, в оконном проёме – промельк чьего-то лица. Дверь распахивается, во двор выбегает женщина лет тридцати двух, в домашнем халате и в шлёпанцах на босу ногу (это – МАЙЯ).

Музыка обрывается.

Камера перескакивает с Майи на Концертанта. Старик останавливается, молча опускает взгляд, руки по-прежнему раскинуты в стороны.

МАЙЯ. (Недоуменно.) Ты???

КОНЦЕРТАНТ. Привет…

Далее, по мере их диалога – камера мечется от одного говорящего к другому (только лица, крупным планом; старик смотрит сверху вниз, Майя – снизу вверх).

МАЙЯ. Зачем?!

КОНЦЕРТАНТ. Что?

МАЙЯ. Так рано?

КОНЦЕРТАНТ. Ты не рада?

МАЙЯ. Что случилось?

КОНЦЕРТАНТ. (Недоуменно.) А что должно было случиться?

МАЙЯ. (Озабоченно.) Ой!.. Без шубы?!

КОНЦЕРТАНТ. Не холодно.

МАЙЯ. Простудишься… Опять…

КОНЦЕРТАНТ. (Не отрывая глаз от Майи.) Не холодно, говорю.

МАЙЯ. (Всплеснув руками.) Ой, Боренька… Куда ты… по белью?!

Крупным планом: лёгкие концертные туфли старика (чёрные, лакированные, с острыми носами, см. предыдущий эпизод) заляпаны грязью. Съёмка снизу: на подошвах – глина вперемешку со снегом. Старик, как заправский канатоходец, стоит «в воздухе» – балансируя на бельевой верёвке, висящей во дворе. На верёвке развешены задубевшие кальсоны, простыни, пододеяльники. Всё бельё позади Концертанта – с грязными следами его подошв. Один конец верёвки крепится к простенку дома, другой – неизвестно куда и уходит за пределы экрана.

МАЙЯ. (Сокрушённо.) Вся стирка… насмарку…

КОНЦЕРТАНТ. (Сконфуженно смотрит себе под ноги.) Прости… Не видел.

МАЙЯ. Воду отец… аж с Нетеченской таскает…

КОНЦЕРТАНТ. Я помню.

МАЙЯ. Есть будешь?

КОНЦЕРТАНТ. Пирогом твоим… с ревенём… пахнет… (От дверей тем временем отделяется мужская фигура.)

МАЙЯ. (К Концертанту.) Проходи…

Крупным планом: крепкая мужская рука резко «передёргивает» верёвку. Концертант вскидывает руки, срывается вниз.

ТИХИЙ МУЖСКОЙ ГОЛОС. (Злобно, с издёвкой.) Ревеня захотелось, да?.. Щас получишь… у меня ревеня!

Над валяющимся на снегу стариком возвышается крепкий, основательный мужчина лет сорока – с чёрной повязкой на глазу, в галифе из диагоналевой ткани защитного цвета и в нижней «кальсонной» рубашке (это ПЁТР).

Крупным планом: глаза Концертанта, исполненные страха.

МАЙЯ. (За кадром.) Петя, что ты…

Пётр склоняется к старику, хватает его за ухо, поднимает на ноги и тащит в дом.

МАЙЯ. (За кадром.) Не трогай его, Петя… прошу…

 

ЭПИЗОД VI\«Дрессура»

Цирковые репетиционные будни. Пустые балконы, пустой амфитеатр. На арене – молодая норовистая лошадка в балетной пачке и брутально подчиняющий её себе БЕРЕЙТОР (дрессировщик лошадей). Он учит её делать стойку (удерживать равновесие, встав на дыбы), выполнять трюк «вставание на ноги», который зритель наблюдал только что, в предыдущем эпизоде. Рутинные занятия, изнуряющие и дрессировщика, и животное…

 

ЭПИЗОД VII\«Синема»

Немое кино, ролик №1

Чёрно-белое нервно-дёрганое изображение.

Нарочито комичное, типичное для немого кино музыкальное сопровождение на расстроенном ф-но.

Двадцатые годы. Безлюдная городская улица, мощёная мостовая, поздний зимний вечер. Продуктовые лавки, витрины, вывески: «Конфекты-марцыпаны», «Стрижка-брижка компресс-массаж», «Галантерейный парадиз Вайнблат», «Греческие товары Макс Полулях» (орфографию и синтаксис сохранить). На мусорных баках копошатся обнаглевшие крысы, на ветру полощется плакат «Да здравствует новая экономическая политика партии большевиков – путь к изобилию и процветанию!». У купеческого дома останавливается пролётка. Густой пар из ноздрей лошади и возницы. Из пролётки вылазит попыхивающий сигарой НЭПМАН в шубе и меховой шапке. В руках – туго набитый саквояж на застёжках; нэпман рассчитывается с извозчиком и торопливо направляется к парадному, пролётка трогается. От стены отделяется малолетний ОБОРВАНЕЦ, он что-то говорит нэпману. Титр: «– Братан, закурить не найдётся?». Нэпман что-то отвечает, недобро усмехаясь. Титр: «– Мал ещё смолить, сосунок». Из подворотни вразвалочку вываливают четверо беспризорников постарше. Они тут же обступают мироеда, один что-то произносит. Титр: «– Почто сироту обижаешь?!». Короткая потасовка, беспризорники разбегаются. Нэпман поднимается с мостовой; на нём лишь нижнее бельё, он босиком, без саквояжа и с синяком под глазом.

 

Немое кино, ролик №2

Фортепиано делает модуляцию на полтона вверх.

Полдень, оживлённая улица, вывеска «Коммерческий банк Шанс». Из дверей банка выходит ТОЛСТЯК с чемоданчиком. Его поджидает уже знакомый зрителю Оборванец. Титр: «– Дядя, дай двадцать копеек». Ответ (титр): «– Пошёл вон!». Оборванец пятится назад, затем взвивается и с разбегу таранит толстяка головой в живот. Появляется уже знакомая зрителю четвёрка подельников. Потасовка, всё повторяется по накатанной схеме. Прохожие старательно отворачиваются. Итог: на тротуаре лежит раздетый толстяк, без чемоданчика и с «фирменным» фингалом под глазом. Трагический аккорд, музыка идёт на коду. Затемнение.

 

ЭПИЗОД VIII\«Дом»

Снова цветное.

Концертант (фрак), Майя (халат, шлёпанцы), Пётр (галифе, нижняя рубаха).

Дом на ул. Стахановской, продолжение эпизода V\«Майя». Просторная (и единственная!) комната. Печь-голландка с булькающим на плите чугунком, рядом – охапка дров, корыто с углем, в углу – куча какого-то хлама. Убогая мебель: умывальник типа Мойдодыр, платяной шкаф, буфет, диван, никелированная кровать-полуторка, обеденный стол, пианино. На стене – «иконостас» семейных фотографий, радиорепродуктор. На противоположной стене – аляповатый фотопортрет молодой супружеской пары (Майя + Пётр); супруги нежно смотрят друг на друга. На крышке пианино растянулась Ирма – худющая чёрная кошка.

Пётр втаскивает старика за ухо в дом, отвешивает ему пощёчину. Старик вскрикивает, Ирма соскакивает на пол и ретируется в сени. Пётр, со словами «С ремнём, а не с ревенём!», выдёргивает из брюк ремешок и швыряет Концертанта на диван. Укладывает лицом вниз, задирает фалды фрака и спускает с него брюки.

ПЁТР. Что, на отдых потянуло? (Огревает старика ремнём по заднице.)

КОНЦЕРТАНТ. (Испуганно.) Не-ет!

ПЁТР. Будешь знать, как шляться без шубы, скотина! (Снова бьёт.)

КОНЦЕРТАНТ. Я не хотел!

ПЁТР. Шубу ему, дармоеду… цигейковую справил! За триста рублей!.. За ушанку… литр водки отдал!.. (Снова удар.)

КОНЦЕРТАНТ. Правда, не хотел!

ПЁТР. Воспаление лёгких решил подхватить?! Опять? Чтоб слечь? И байдыки бить? (Снова удар ремнём.)

КОНЦЕРТАНТ. (Страдая от боли.) Это не я…

ПЁТР. Ах, не ты??? А кто??? (Снова удар.)

КОНЦЕРТАНТ. Меня послали!

ПЁТР. Кто? (Ещё удар.)

КОНЦЕРТАНТ. Алина…

ПЁТР. Не ври!

КОНЦЕРТАНТ. (Со слезами на глазах.) Я не вру!

Появляется Майя.

ПЁТР. (К концертанту.) Делать твоей Алинушке больше нечего… как раздетого раздолбая… на мороз выгонять!

КОНЦЕРТАНТ. Честное слово!

ПЁТР. (Распаляясь ещё больше.) Сказал – не ври! (Снова удар.)

МАЙЯ. (К Петру; неодобрительно качая головой.) Давно не говорили по душам? (Вздыхает.)

ПЁТР. Тебя не спрашивают!

МАЙЯ. Я сказала, отцепись от него!

ПЁТР. (В сердцах.) Я? «Отцепись»?! Тунеядец, нахлебник! (Растерянно.) Да я… В его годы… Разве я… такое имел?!

Тяжёлый вздох Петра. Он отводит страдальческий взгляд от Майи и смотрит в окно. Снова возникает чисто «тапёрная», комически рваная музыка. За окном – далеко во мраке – колеблется светящаяся точка. Наезд: точка превращается в подрагивающий на ветру фонарь, снова начинается немое кино.

 

ЭПИЗОД IX\«Зонтик»

Немое кино, ролик №3

(Чёрно-белое). Подрагивающий на ветру фонарь (см. окончание предыдущего эпизода) «обрастает» подробностями городского пейзажа: поздний весенний вечер, парк культуры и отдыха. Увитый плющом павильон с вывеской «Пикантные блюда».

Из дверей выходит подвыпивший усатый щёголь с барышней, оба в модных демисезонных пальто, у барышни пышная замысловатая причёска, щёголь – с зонтом-тростью. От куста отделяется чья-то тень, это всё тот же Оборванец. Снова титр: «– Товарищ, закурить не найдётся?». Щёголь достаёт из кармана пачку папирос, протягивает оборванцу… Удар головой в живот, появление подельников, потасовка, свалка. Щёголь суёт в рот свисток и раздувает щёки (фортепианная трель). Титр: «Свистит». Через несколько мгновений грабители бросаются врассыпную, на земле сидят «фингалированный» щёголь – в семейных трусах, без свистка, и раздетая барышня – лысая, как бильярдный шар. Рядом валяется её причёска, оказавшаяся дамским паричком, а также зонт-трость кавалера и его пухлое портмоне.

Барышня приподнимается на колени и ползёт к портмоне; к нему же устремляется Оборванец; он уже наклонился, чтобы его подхватить… Острие зонта вонзается мальцу в глаз. Кровь заливает лицо, Оборванец орёт от боли. Барышня орёт от ужаса, в руке у неё – зонт с окровавленным остриём. Крупным планом: искажённое ужасом лицо кавалера, увидевшего лысину барышни.

К месту происшествия со всех ног бегут милиционеры. И сразу же – пляшущее изображение большого мрачного здания с огромными окнами и толстенными стенами, отделанными гранитом; на барельефе – красная звезда с серпом и молотом. Внутри – мраморные лестницы, паркет, просторные лифты с лифтёрами, по коридорам ходят люди в портупеях, с папками. Оборванец с перевязанным лбом и бинтовой повязкой на глазу даёт показания в кабинете у следователя.

 

Немое кино, ролик №4

Рассвет, пустырь, заброшенное 1-этажное здание с незастеклёнными окнами и сломанной вывеской «Управление облпродскладами». Одно окошко заколочено досками, из него торчит труба печки-буржуйки. К зданию подъезжает грузовичок с крытым кузовом, из него вылазят оперативники. Они проникают внутрь, крадутся по коридору и останавливаются у закрытой двери с табличкой: «Завхоз тов. Мелехов А.Ф.»

Старший тихонько приотворяет дверь, включает фонарик: перед ним – кабинет с заколоченным окном. У буржуйки сушится одежда, на куче лохмотьев спят четверо подельников Оборванца. Оперативники бесшумно проникают в комнатку и по отмашке Старшего винтят спящих беспризорников.

 

ЭПИЗОД X\«Галифе»

Снова цветное.

Всё тот же «Musikhalle»[3], тот же оркестр, тот же исполнитель – за тем же роялем. Та же великолепная игра Концертанта, та же съёмка со спины (коротенько).

Камера переводится на зрительный зал, скользит по первому ряду и обнаруживает среди вполне прилично одетой публики – МАЙЮ в домашнем халате и шлёпанцах. Рядом ПЁТР, одетый в галифе и «кальсонную» рубашку, с той же повязкой на глазу. Он развалился в кресле и с умиротворённой улыбкой внимает игре пианиста, прикрыв свой единственный глаз…

 

ЭПИЗОД XI\«Путёвка в жизнь»

Духоподъёмная «тапёрная» музыка, марш социалистических бригад[4].

Чёрно-белые фотографии, одна за другой:

1. Высокий забор, дощатые ворота. Над воротами – «вывеска», выполненная буквами, сбитыми из берёзовых поленьев: «Куряжская трудовая коммуна для беспризорников и несовершеннолетних правонарушителей им. А.М. Горького».
2. Групповое, «постановочное» фото: группа юных воспитанников; по центру – А.С.Макаренко и А.М.Горький.
3. Воспитанники под непосредственным руководством А.С.Макаренко в поле на прополке.

 

Немое кино-dok («документальное»), ролик №5

Та же духоподъёмная музыка, коротенькие «документальные» отрывки:

1. Воспитанники в механическом цеху – обучаются токарному делу.
2. Спальный «кубрик», двухэтажные, аккуратно заправленные койки.
3. Воспитанники в школьном классе – обучаются грамоте, аккуратная надпись на доске: «Мы не рабы, рабы не мы!».
4. Столовка; воспитанники уплетают кашу за обе щеки. ПОВАРИХА (толстомордая баба лет 50) с разливной ложкой в руке с умилением смотрит на жующих деток.
5. Одноглазый воспитанник (с повязкой на глазу) обрабатывает напильником заготовку. Это – чертовски похожий на Оборванца (разве что чуть подросший) ПЕТЮН, он же Пётр в юношестве.

 

Немое кино-dok, ролик №6

Конец рабочего дня. Толстомордая повариха, нагруженная тяжёлой сумкой, покидает территорию коммуны. На улице у ворот громко выясняют отношения двое собутыльников в штатском, рядом стоит знакомый зрителю грузовичок с крытым кузовом (см. эпизод IX\«Зонтик», ролик №4). На проходной Повариха вытаскивает из сумки пакетик и протягивает Охраннику. Тот оглядывается и прячет его в тумбу стола. К ним подлетают «топтуны-собутыльники» и задерживают обоих. Из грузовичка выскакивают знакомые зрителю оперативники, вылазят двое понятых. В пакете, изъятом у охранника, обнаруживаются полфунта сахара-песка, полбуханки хлеба и 4 селёдочные головы; в сумке Поварихи – 2 фунта сахара, 2 буханки хлеба, 4 селёдки, 3 фунта отварной говядины, 4 фунта пшена и 2 фунта сливочного масла. Обоих сажают в грузовичок и увозят.

 

Немое кино-dok, ролик №7

Невысокая деревянная сцена под открытым небом, начало лета. Президиум, транспарант «Из Куряжа – в большую жизнь!». Пламенные выступления ораторов, духовой оркестр колонистов. «Тапёрная» музыка обозначает многократный туш. А.С. Макаренко с чувством глубокого воодушевления вручает выпускникам коммунарские аттестаты, поздравляет, жмёт руки. Он выкликает очередную фамилию (титры отсутствуют), на сцену устремляется Петюн. Получает аттестат и «ручкается» с Антоном Семёновичем.

Праздничный концерт. Хор, акробатические этюды (тройки, пирамиды, звезда). В ворота колонии въезжает подвода, на подводе – пианино с крутящимся стульчиком; на краю подводы, свесив ноги, сидит пожилой ПИАНИСТ с одухотворённым лицом, в толстовке. Группа колонистов (среди них – Петюн) водружает пианино на сцену… Пианист исполняет что-то классическое – с большим чувством, вкладывая всю душу, одноглазый воспитанник сражён его игрой. Крупным планом: одухотворённое лицо Петюна, по щеке катится слеза. Аплодисменты, пианист раскланивается, Петюн со товарищи грузит пианино обратно на телегу. Телега трогается, исполнитель и инструмент покидают территорию колонии. Врубается духовой оркестр. Старательно выводящие мелодию трубачи-воспитанники. Петюн всё ещё под впечатлением, в воображении вновь – только что услышанная музыка, игра пианиста.

 

Немое кино-dok, ролик №8

На весь экран – титр заглавными буквами: «ПУТЁВКА В ЖИЗНЬ».

Петюн с вещмешком за плечами выходит из ворот колонии и направляется в музыкальный техникум. Вывеска, вестибюль, приёмная комиссия. На месте председателя – сидит ПИАНИСТ – в толстовке, тот самый, что играл у них в колонии на выпускном.

ПЕТЮН (здесь и далее – титры): «– Я вас знаю! Вы приезжали к нам, в коммуну!». ПИАНИСТ: «– Хотите обучаться у нас?». ПЕТЮН: «– Мечтаю! Как вы! На пианине!». ПИАНИСТ (усмехнувшись): «– На пианино, молодой человек, начинают в шесть лет, самое позднее. А вам уже шестнадцать». ПЕТЮН: «– Ну пожалуйста!». ПИАНИСТ: «– Только на ударных, товарищ. Согласны?»

Затемнение. Врубается медленный свинг в исполнении небольшого эстрадного оркестра.

 

ЭПИЗОД XII\«Цирк»

Музыка продолжается.

Снова цветное.

Старенький цирк. Общий план: полный зал, кое-как одетая публика (середина пятидесятых), оркестр на антресоли. МАЭСТРО дирижирует, отвернув голову от партитуры, следя за канатоходцем, расхаживающим в такт свингу по проволоке и вытворяющим немыслимые трюки.

Асы-оркестранты: контрабасист, пианист, трубач, саксофонист, два скрипача… Завораживающая игра барабанщика; он вдохновенно раздаёт звонкие удары налево и направо, лихо управляясь со своей многостаночной «кухней». На глазу у него – чёрная повязка, он в галифе и кителе сталинского образца, без погон (это Пётр)…

На служебном балкончике рядом с осветителем сидит БОРЬКА, щуплый рыжий мальчишка лет десяти, в школьной форме, с веснушчатым лицом. Покусывая от напряжения губы, он жадно наблюдает за работой циркача, руками и ногами стараясь повторить каждое его движение.

Оркестр идёт на коду, канатоходец выполняет эффектный соскок и под аплодисменты покидает арену, на манеж выходит шпрехшталмейстер и, оглядев публику, с невероятным чувством собственного достоинства провозглашает: «Антракт!».

Борька ещё не «отошёл» от номера. Он вскакивает со стула и, раскинув руки, чуть пошатываясь, начинает расхаживать по паркету балкончика – явно подражая акробату. Дверь на балкон открывается, появляется Пётр с газетным свёртком в руке.

ПЁТР. Что случилось? Ты лучше… ничего не придумал??

БОРЬКА. Папа… Хочу, как он… на канате…

ПЁТР. Боря, не морочь мне голову. Тебе бог – другой талант дал… Бутерброд… (протягивает газетный свёрток Борьке) не надумал?

БОРЬКА. Нет.

ПЁТР. На, возьми, вдруг захочешь…

Борька берёт свёрток, Пётр исчезает.

 

ЭПИЗОД XIII\«Раскинулось море»

Знакомая зрителю комната на Стахановской[5]; в ней никого, кроме Петра. На столе – опорожнённая четвертинка Московской, пустая стопка и тарелка с недоеденным куском селёдки и картофелиной. Заплаканный Пётр, в галифе и нижней рубашке – чисто по-любительски аккомпанируя себе на пианино – с большим чувством, от всей души – поёт в утёсовской манере:  

 

Раскинулось море широко И волны бушуют вдали. Товарищ, мы едем далёко, Подальше от родной земли.

 

«Товарищ, я вахту не в силах стоять, – Сказал кочегар кочегару, – Огни в моих топках совсем не горят, В котлах не сдержать больше пару».

 

«Ты вахты не кончил, не смеешь бросать, Механик тобой недоволен. Ты к доктору должен пойти и сказать – Лекарство он даст, если болен».

 

За поручни слабо хватаясь рукой, По трапу он вверх подымался, Идти за лекарством в приёмный покой Не мог, от жары задыхался.

 

К нему подбежали с холодной водой, Стараясь привесть его в чувство. Но доктор сказал, покачав головой: «Бессильно здесь наше искусство».

 

Всю ночь в лазарете покойный лежал В костюме матроса одетый. В руках восковую свечу он держал, Воск таял, жарою нагретый.

 

К ногам привязали ему колосник И саваном труп обернули. Пришел корабельный священник-старик, И слезы у многих блеснули.

 

Доску приподняли дрожащей рукой И в саване тело скользнуло. В пучине глубокой безвестной морской Навеки, плеснув, утонуло.

 

Напрасно старушка ждет сына домой, Ей скажут – она зарыдает, А волны бегут от винта за кормой И след их вдали пропадает…

 

Песня спета, Пётр делает замысловатую коду, берёт последний аккорд и, опустив голову, замирает перед инструментом. И вдруг – как бы спохватившись (что он не один и за ним подсматривают) – бросает смущённый, неприязненный взгляд на (кино)зрителя…

 

ЭПИЗОД XIV\«Искорки»

Абсолютно чёрный экран, и на его фоне – подрагивающие в такт музыке пятнышки и царапинки. Звучат «Искорки» М.Мошковского, виртуозный этюд для фортепиано – в мастерском исполнении. С пятнышек и царапин – на чёрной стенке пианино – камера переводится на исполнителя. Это позёвывающий десятилетний БОРЬКА в трусах и майке. На лице – чувство глубокого безразличия. Камера скользит дальше, зритель видит знакомую комнату[6]. Камера продолжает движение: та же печь, умывальник, диван, этажерка с нотами… Охапка дров и уголь отсутствуют – за окном лето. На примусе в чугунке варится картошка.

Внимательно слушающий игру сына Пётр – в неизменных галифе и нижней рубашке – тихонько, чтобы не помешать Борьке, вытаскивает из-под раковины умывальника наполненное до краёв помойное ведро, выносит во двор, выливает в помойную яму, заносит в дом и возвращает обратно, под сливное отверстие раковины. Снимает чугунок с примуса и, слив воду в умывальник, бесшумно ставит на стол. Затем присаживается и ждёт. Этюд заканчивается; сыгран он безупречно.

ПЁТР. (Достаёт из чугунка картофелину; обжигаясь, очищает от кожуры, откусывает.) Есть хочешь?

БОРЬКА. (Обрадованно.) Ага!

ПЁТР. Иди.

Борька вскакивает и бежит за стол.  

ПЁТР. (Кивая на чугунок.) Давай….

БОРЬКА. Горячая…

ПЁТР. (Жуя.) Уже остыла.

БОРЬКА. Нет.

ПЁТР. (Зло.) Тогда вперёд! (Кивает на пианино.) Черни, этюд.

БОРЬКА. Сейчас, поем…

ПЁТР. Ну так ешь!

БОРЬКА. Пусть остынет.

ПЁТР. (Вздыхает, качая головой.) Ой, Борька… Давно я тебя не лупцевал…

БОРЬКА. (С просительной интонацией.) Папа…

ПЁТР. (Берётся за ремень.) Прошу… по-хорошему… Либо ешь… либо этюд!

Борька достаёт из чугунка картофелину, начинает её чистить – медленно, с невероятным тщанием. Пётр вырывает у сына картофелину, мгновенно очищает и бросает ему в тарелку.

ПЁТР. Ешь, я сказал!

БОРЬКА. Папа… мне в туалет…

ПЁТР. Ты ж только ходил!

БОРЬКА. Хочу ещё…

Борька встаёт из-за стола, направляется во двор. Заходит в сортир, запирается и стоит, наблюдая через щёлку за происходящим во дворе (ворона, исследующая содержимое мусорного бака, мошки, вьющиеся над помойной ямой, гусеница, повисшая на кусте сирени, а рядом – скачущие воробьи и ходящая вокруг них на мягких лапах Ирма). Взгляд его падает на старую шелковицу у калитки, скользит по бельевой верёвке, привязанной к шелковице. Второй конец верёвки крепится к простенку[7].

Затемнение.

 

ЭПИЗОД XV\«Лестница»

Уклонившись таким образом на некоторое время от музицирования, Борька покидает своё убежище и направляется обратно в дом.

Жующий Пётр стоит у стола и торопливо застёгивает пуговицы на кителе. Заходит Борька. Направляется к столу.

ПЁТР. (Заканчивая есть.) Руки!

Борька понуро подходит к умывальнику, начинает мыть руки.

ПЁТР. (Раздражённо.) Сколько можно? Мне надоело повторять тебе элементарные вещи…

БОРЬКА. А сам… после помойного ведра?..

ПЁТР. (Как ни в чём не бывало.) Я помыл!

Борька вытирает руки, с опаской поглядывая на отца. Садится за стол, старательно обмакивает картофелину в солонку, нехотя откусывает.

ПЁТР. (С сарказмом.) Что? Перехотелось?

БОРЬКА. Уже холодная…

ПЁТР. Вот я тебе сейчас подогрею! (Отпускает Борьке подзатыльник.) Черни давай!

БОРЬКА. Ну, пап… правда, подогрей…

ПЁТР. Мама с работы придёт – подогреет.

БОРЬКА. Через два часа?

ПЁТР. Садись заниматься, я сказал! Черни! Хоть посмотри, что это такое!

БОРЬКА. (Исподлобья.). Сейчас… Руки в картошке… (Подходит к умывальнику, начинает супер-тщательно мыть руки.)

ПЁТР. Хватит! Садись! (Кивает на пианино.)

Борька вытирает руки, достаёт с этажерки увесистый нотный сборник, садится за ф-но, начинает разбирать Салонный этюд №1 (до-мажор, опус 756) Черни. Пётр слушает, наблюдает.

ПЁТР. Стоп! Пальцовка!

БОРЬКА. (Бросает играть.) Что?

ПЁТР. Ре-диез – ми! Четвёртый такт! Там написано: ре – вторым пальцем, ми – третьим! А ты что творишь?

БОРЬКА. Какая разница?

ПЁТР. Боренька, прошу тебя! Слушай папу! Папа плохого не посоветует! Всё, я побежал. (Целует сына в лоб.) Давай.

Борька, с тоской во взоре, начинает этюд сначала. Иногда спотыкается, хватает не ту ноту, и тем не менее, даже «невооружённым» ухом, чувствуется: дарование у Борьки – нешуточное. На мгновение камера перебрасывается во двор соседней халупы. В беседке – страдающая от фортепианной музыки и приступа мигрени соседка – с обмотанным вокруг головы полотенцем.

ПЁТР. (Радостно, на ходу.) Приду – чтоб как из пушки! (Торопится на выход.)

Борька ещё некоторое время учит этюд, затем выбегает во двор, выглядывает за калитку, убеждается, что отец уже ушёл, подходит к шелковице, пытается на неё залезть. Ничего не выходит. Бежит за приставной лестницей, прислонённой к стене дома, с трудом доволакивает её до дерева, приставляет к стволу. Залезает. Обхватив ствол, осторожно становится на ветку, начинающуюся чуть выше верёвки. Пробует удержать равновесие… Едва не сваливается, снова хватается за ствол, перепуганно смотрит вниз… Преодолевает, наконец, страх, становится двумя ногами на верёвку, отпускает руки… Срывается, падает на землю, хватается за руку и начинает кататься по земле, изо всех сил стараясь не расплакаться.

 

ЭПИЗОД XVI\«Любовь»

Школьный буфет, большая перемена. Все столики заняты, у прилавка шум, гам, толчея, кричащие наперебой дети протягивают деньги буфетчице. За столиком в уголке – Он и Она (учительница младших классов Алина Семёновна Волобуева и учитель русской литературы Артур Валерьевич Лозанов; ей около тридцати, он чуть постарше), одни в целом мире, полностью поглощены друг другом, никого вокруг на свете – для них не существует. Он что-то увлечённо ей доказывает, она – не сводит с него глаз. У обоих – нетронутые оладьи, нетронутый кефир. У школьников – ушки на макушке, всё их внимание приковано к «потерявшей берега» учительской парочке. Раздаётся звонок на урок. Артур, как бы невзначай коснувшись рукой руки Алины, встаёт из-за стола и покидает буфет. Чуть повременив, вслед за ним выходит и Алина.

 

ЭПИЗОД XVII\«Травматология»

Длинный коридор – то ли поликлиники, то ли больницы. Из кабинета выходит мужчина на костылях. На ноге гипс, за спиной – медсестра ЗИНОЧКА (худенькая девица лет тридцати). «Следующий!» – выкликает она.

В кабинете за столом сидит ДОКТОР (полнеющий мужчина 38 лет, большой баловник и остроумец). Входят Пётр (в кителе и галифе) с Концертантом (рука старика загипсована, гипс наложен прямо на рукав фрака).

ПЁТР. Здравствуйте, Юлий Фалеевич.

ДОКТОР. Здравствуйте-здравствуйте! Ну-с?! Как дела… у нашего мальчика? (Внимательно смотрит на старика, поправляет безупречно сидящую на нём бабочку.)

ПЁТР. Спасибо, сами видите… Три недели – коту под хвост.

ДОКТОР. А вы как хотели? И дыню схарчить, и дёсны не замочить? (Игриво смотрит на Зиночку – мол, ну как я сострил?!)

ПЁТР. (Откашлявшись.) Так что, доктор, будем снимать?..

КОНЦЕРТАНТ. (Жалобно, к Зиночке.) Ну тётенька… ну снимите, пожалуйста!..

ДОКТОР. (Шутит.) Зиночка, так вы снимите, наконец?! Или нет?! (Пауза; приказным тоном.) Прямо здесь!.. И прямо сейчас!..

ЗИНОЧКА. Ну Юлий Фалеевич!

ДОКТОР.   Или… вы сделаете это потом?..

ЗИНОЧКА. Ой… как скажете, Юлий Фалеевич! (Вооружается специальными ножницами для снятия гипса.)

ДОКТОР. (К Петру и к Концертанту, с улыбкой.) Ну вот – Зиночка ещё не решила… А мы с вами… тем не менее… взглянем… (Проходит к стеллажу с рентгеновскими снимками.) Так, Левитанский… Борис… (К Петру.) Адрес?

ПЁТР. Стахановская, 26-а.

ДОКТОР. (Улыбнувшись.) Правильно! (Внимательно рассматривает снимок.) Десять лет?

ПЁТР. Да.

ДОКТОР. Кальций принимает? Творог ест?

ПЁТР. Да!

ДОКТОР. Вот и отлично. Подождём ещё… чуть-чуть.

ПЁТР. Что-то не так?

КОНЦЕРТАНТ. Всё «так», всё как в лучших домах, кайнэ паник! Зиночка! (С улыбкой, заигрывая.) Вам повезло! Сейчас снимать – не надо…. Вы сделаете это… не сейчас… и не здесь!

Раздражённая мина на лице Зиночки: «Ну как же ты меня достал!».

ПЁТР. Играть… будет?

ДОКТОР. Будет, будет! Ещё как!..

Пётр прощается с доктором и Зиночкой, берёт Концертанта за руку. Отец с сыном покидают кабинет. Концертант по-прежнему в гипсе.

 

ЭПИЗОД XVIII\«Гастроли»

Дом на Стахановской; продолжение эпизода VIII\«Дом».

Пётр (галифе, нижняя рубаха), Майя (халат, шлёпанцы), Концертант (фрак).

ПЁТР. (Вновь огревает старика ремешком по заднице.) А вот тебе, сволочь!!! За всё!

МАЙЯ. Дорвался, садист… Как грудник до сиськи! Лучше б на другом… свою силу показывал!

ПЁТР. А пусть дойдёт до него! (Ударяет.) Пусть на всю жизнь мне запомнит… как шляться раздетым! (Снова лупит.)

Крупным планом: сумасшедшие глаза старика, в нём закипает ярость.

КОНЦЕРТАНТ. (Сцепив зубы, с вызовом.) Не больно.

ПЁТР. А так?! (Отпускает сильнейший удар по заднице, старик мотает головой, как недовольный собой боксёр-тяжеловес, пропустивший серьёзный хук.) Будешь ещё?!

КОНЦЕРТАНТ. (Вдруг, с издёвкой.) А не пожалеешь?

ПЁТР. Что?!! (Снова замахивается.)

КОНЦЕРТАНТ. Помнишь свои гастроли? Летом, пятьдесят второго?!

ПЁТР. Что?!

КОНЦЕРТАНТ. В Артёмовск! Да, мама?!

МАЙЯ. Пятьдесят второго?.. (Пауза.) А ты… ещё помнишь?

КОНЦЕРТАНТ. (С сарказмом.) А что ж тут помнить? Вон, на фотке! (Кивает на иконостас фотографий, висящих на стене.) Ты меня в Одессу тогда… на море вывозила… (К Петру.) Да, папа?..

ПЁТР. (Мгновенно мрачнеет.) И что?..

КОНЦЕРТАНТ. (С ухмылкой.) А то, что…

Недоговаривает. Камера перескакивает на «иконостас». Во весь экран – чёрно-белое фото: на морском пляже лежит Майя в купальнике – лет на пять моложе, чем в данный момент – со счастливой улыбкой на лице. Рядом с Майей – щуплый мальчишка в панаме, лет пяти.

В нижнем углу – «фирменное» факсимиле фотографа с надписью: «Одесса, 1952 г.»

Пётр тяжело вздыхает и отводит взгляд от фотографии.

 

ЭПИЗОД XIX\«Буфет»

Школьный коридор, переменка, крики, беготня. За окнами – снег. Пуржит. Всё тот же школьный буфет[8]. В ассортименте пирожки, бутерброды, компот, кефир. У прилавка, как обычно, толчея, кричащие наперебой дети протягивают деньги БУФЕТЧИЦЕ, среди них – десятилетний Борька в школьной форме.

Появляется ДИРЕКТРИСА – грузная царственная женщина в жакете и с галстучком.

БУФЕТЧИЦА. (Поправив заколку; к Директрисе, без умолку.) Здравствуйте, Милиция Фёдоровна! Вы слыхали, вчера на Чернышевского снесли церкву, двумя взрывами, и теперь, говорят, там пустят трамвай на вокзал, а «тройка» будет ходить не до релейного, а на Цигарёвку, а на вокзал пустят «пятёрку» – через Урицкого, а ещё, говорят, снесут литерный дом, который между церквой и…

ДИРЕКТРИСА. (Перебивает.) Нэллочка… будьте любезны… Яичницу…

БУФЕТЧИЦА. (Заискивающе.) Глазунью, болтушку?

ДИРЕКТРИСА. (Снисходительно.) Болтушку… такую, как ты…

Буфетчица хватает сковороду, ставит на плитку, достаёт из холодильника 2 яйца, пачку масла, выпускает яйца в стакан, добавляет соли. Тщательно взбивает. Проверяет, нагрелась ли сковородка. Нет, не нагрелась. Буфетчица ждёт (отпуск напитков и бутербродно-пирожковой продукции прекращён). Снова проверяет. Выливает взбитую массу в сковородку. Директриса проходит к свободному столику. Крупным планом: шипящая сковорода с яичницей, буфетчица, орудующая кухонной лопаткой. Дети покорно ждут. Шипение яичницы заглушается пронзительным школьным звонком, дети разбегаются несолоно хлебавши, буфет пустеет – не уходит лишь Борька. Буфетчица выкладывает омлет на тарелку и подаёт директрисе.

ДИРЕКТРИСА. (К Борьке.) Так, голубчик, а ты? Звонка не слышал?

БОРЬКА. Мне только компот… (Протягивает деньги буфетчице.)

БУФЕТЧИЦА. (Подбоченясь.) Тебе сказали «иди», значит иди.

ДИРЕКТРИСА. (Жуя.) Считаешь себя умней остальных, шельма?

Борька стоит, опустив голову.

ДИРЕКТРИСА. Что молчишь?.. Как фамилия? (Пауза, ответа нет.) Как фамилия, гоминдановец?!

Молчание.

ДИРЕКТРИСА. (Брезгливо.) Ладно… Иди, не порть мне аппетит.

Борька разворачивается и со всех ног (коридоры уже пусты) бежит на урок.

 

ЭПИЗОД XX\«Сюита»

Цирк. На балкончике – жующий Борька, он наблюдает за происходящим на арене[9], в руках – наполовину отъеденный, обёрнутый газетой бутерброд. На арене – уморительная клоунская пара «Трус и Бывалая». Он худой, долговязый, она – женщина «в теле». Оба с накладными красными носами, на нём – расклешённые жёлтые штаны в зелёный горошек, на ней – длинная серо-буро-малиновая юбка, на голове – рыжий купол всклокоченных волос. Бывалая гонится за Трусом.

Трус вскакивает на барьер, Бывалая – тоже. Трус убегает – Бывалая не отстаёт. Трус запутывается в собственных штанинах, теряет равновесие, теряет штаны и кувырком сваливается с барьера. Бывалая тут же спотыкается об его штаны и тоже летит на опилки.

На опилки летит и распрекрасный её рыжий паричок. Трус и Бывалая вскакивают и убегают за кулисы, он – стыдливо прикрывая руками зад, она – перепуганно натянув юбку на голову и явив публике свои розовые трусы (даме есть, что скрывать; зритель успел зафиксировать её абсолютно лысую голову, покрытую «мичуринскими» вулканическими прыщами!).

Публика умирает со смеху, провожая комическую пару аплодисментами и улюлюканием. Появляется шпрехшталмейстер; он, с демонстративной брезгливостью – двумя пальчиками – подбирает «причёску» клоунессы и отдаёт униформисту. Затем гордо вскидывает голову и объявляет: «А сейчас – конноакробатическая фантазия “Лебединая сюита” в исполнении Заслуженного артиста республики Тимура Мамаева!»

Звучит Сюита из балета «Лебединое озеро». Быстрый темп. Наряженная в чёрную балетную пачку лошадь с оседлавшим её ВОЛЬТИЖЁРОМ мчится по кругу. Маэстро дирижирует, наблюдая за происходящим на манеже. Снова Пётр за барабанами, взгляд его мечется между маэстро и нотами. Темп резко замедляется, Пётр прекращает смотреть в ноты, он играет, оторвав взгляд от пюпитра – глядя только на дирижёра. Лошадь смещается к центру, приседает на задние ноги, наездник натягивает поводья и… Рука дирижёра ныряет вниз, оркестр «затыкается». В полной тишине Пётр выдаёт на малом барабане гулкое «Та-дах…» и сразу же: «Баххх!!!» – по бас-барабану и медной тарелке (лошадь встаёт на дыбы). Далее, «по руке» – «Дзззз» (барабанная дробь; лошадь держит стойку), и снова фирменное: «Та-дах-баххх!» – лошадь приземляет передние копыта на опилки, снова подключается оркестр. Взмыленная морда лошади; лошадь переходит на пассаж[10]. Соло сакса, саксофонист играет стоя, наизусть – не отрывая глаз от маэстро. Танцующая лошадь. Усталое лицо саксофониста, смахивающее на лошадиную морду. Музыкальная тема подходит к кульминации…

Снова наезд на Петра. Лицо его мрачнеет, страдальческий взгляд обращён к пюпитру.

На весь экран – расплывчатые значки на белой нотной бумаге – с партией ударных. Вскоре на фоне нот вырисовывается нечто дымчатое – сильно смахивающее на немое кино, уже знакомое зрителю по ролику №3 (см. эпизод IX\«Зонтик» – с теми же персонажами). Нарочито тормозящая, «покадровая» прокрутка, подчёркивающая все подробности происходящего. Разбегающиеся в такт Сюите грабители. Раздетый фингалированный щёголь сидит на земле, лысая барышня ползёт к портмоне, к нему же рвётся Оборванец. Первым делом лысая хватает зонтик с ослепительно сияющим остриём. Крупным планом: рука барышни, сжимающая рукоять зонта. Фортиссимо, кульминация! Тычок!.. Схватившийся за глаз Оборванец… Видеоряд обрывается, экран – совершенно чёрный.

Музыка продолжается. Камера переводится на манеж. Лошадь, скачущая во весь опор; вольтижёр, стоящий на её хребте. Вольтижёр едва заметно приседает и, оттолкнувшись, взлетает вверх. Дирижёр подаёт знак оркестру – музыка резко обрывается. Вольтижёр, выполнив сальто, приземляется на спину лошади, дирижёрская палочка, тычком, обращается к Петру, но триумфальное «Та-дах-баххх!» не оглашает подкупольное пространство; погружённый в свои воспоминания и переживания Пётр по инерции продолжает отбивать прежний ритмический рисунок…

Снова пошла музыка. Разгневанное лицо маэстро. Укол смычком в бок – это ПЕРВЫЙ СКРИПАЧ Григорий Соломонович Карпаччи, старик с отталкивающей внешностью.

Пётр спохватывается, панически вскидывает барабанные палочки… Гремит спонтанное «Та-дах-баххх!» – поперёк такта, поперёк здравого смысла, поперёк всего. Сбитая с толку лошадь испуганно передёргивается, спотыкается, акробат теряет равновесие и сваливается на опилки.

И сразу – директорский кабинет. За столом сидит директор. Рядом – Вольтижёр, Маэстро и Первый Скрипач, они с укоризной смотрят на Петра, стоящего перед ними с опущенной головой.

ПЁТР. (С виноватым видом.) Понимаете… У меня было видение…

Вольтижёр. У тебя уже не первый раз… «видение». Опять профукал… свой «тарарах»!

МАЭСТРО. Извините, товарищ Мамаев, но вы в таких случаях… обычно не сваливаетесь… с лошадки… Такое с вами – впервые.

ВОЛЬТИЖЁР. А потому что моя Джорджетта… в отличие от него… (кивок в сторону Петра) – слушает, что играет оркестр. И если вы её не спугнёте, она в жизнь не сбросит…

ПЁТР. Вот именно! Это Соломоныч… (кивает на Первого скрипача) товарищ Карпаччи… Смычком меня… как ширнёт!

ПЕРВЫЙ СКРИПАЧ. Петя, что вы валите с больной головы на здоровую?! Кто налажал?! Я? Или вы?..

ПЁТР. У меня рука дёрнулись…

МАЭСТРО. (Назидательно.) Товарищ Карпаччи прав. Не нужно передёргивать!

ДИРЕКТОР. (С истерической ноткой.) Достаточно!.. И учти, Левитанский! Ещё раз… – и вылетишь… как из пушки!

Крупным планом: желваки, вздувающиеся на лице Петра. И сразу – дом на Стахановской[11]. Пётр, приговаривая: «Вот тебе, сволочь, за всё!», с остервенением порет десятилетнего Борьку.

 

ЭПИЗОД XXI\«Урок русского»

4-А класс, урок русского языка. Третья парта в среднем ряду пустует. У окна стоит АЛИНА (Алина Семёновна Волобуева[12]). У доски – ЦИКА (Инна Цекановская – нескладная, неказистая девчонка с угристым, мясистым носом), она дописывает последнее слово предложения «В одной из отдаленных наших губерний находилось имение Ивана Петровича Берестова».

Ставит точку. Кладёт мелок. Отряхивает руки.

АЛИНА. Так… (Пробегает взглядом написанное.) А теперь, Цекановская… подчеркни в этом предложении… подлежащее.

Стук в дверь, на пороге появляется запыхавшийся старик-концертант (во фраке и при бабочке).

КОНЦЕРТАНТ. Можно?

АЛИНА. Что случилось, Левитанский? (К Цике.) Давай, Инна, не стесняйся!

КОНЦЕРТАНТ. Извините… (переводя дух) в буфете… (Цика подчёркивает слово «имение».)

АЛИНА. (К Концертанту, снисходительно.) Ладно, давай, быстро! (К Цике.) Так… Имение… Что такое имение, знаешь?

Старик закрывает за собой дверь и идёт к своей парте. На фоне движущегося Концертанта (камера следует за ним; Алина и Цика, таким образом, исчезают с экрана) слышатся голоса:

ГОЛОС ЦИКИ. Знаю…

ГОЛОС АЛИНЫ. И что это?

ГОЛОС ЦИКИ. Имение это… дом… и кусок земли…

Старик усаживается за пустующую парту (третью в среднем ряду).

ГОЛОС АЛИНЫ. Правильно… Дом и участок земли. Принадлежащие… кому?…

ГОЛОС ЦИКИ. (Неуверенно.) Ивану… Петровичу… Берестову…

ГОЛОС АЛИНЫ. (Улыбчиво.) Правильно… Или любому другому частному лицу…

Тишина. Концертант ушёл в себя, ему видится родной дом, отец, мать, шелковица во дворе, гусеница на кусте сирени[13]… На какое-то время его взгляд сосредотачивается на деловитом воробышке, скачущим вокруг шелковичной ягодки и ожесточённо её расклёвывающим… Внезапно из-за кустика – на воробья налетает кошка Ирма, хватает когтями и, прижав трепыхающегося птаха лапой к земле, впивается ему в горло…

…Дверь класса открывается, появляется Директриса. Все встают. Концертант «приходит в себя», спохватывается и тоже встаёт… У доски – уже другая ученица. Цика – рядом с ним, за одной партой. На доске, под предложением, записанным Цикой – значится (совершенно другим почерком): «В молодости своей служил он в гвардии, вышел в отставку в начале 1797 года, уехал в свою деревню и с тех пор оттуда не выезжал».

Все подлежащие подчёркнуты одной чертой, все сказуемые – двойной.

ДИРЕКТРИСА. (Заходит в класс.) Садитесь.

Все садятся, Директриса внимательно вглядывается в лица учеников. Старик занервничал, он старательно отворачивает лицо в сторону. Директриса подходит к Концертанту и опознаёт в нём (по всей видимости!) Борьку, которого только что отчитывала в буфете.

ДИРЕКТРИСА. (С торжествующей улыбкой.) Так, четвёртый-А! Как у нас с дисциплиной? (Пауза, класс молчит.) Алина Семёновна! Опоздания… имеют место?

АЛИНА. Опоздания?.. (Пауза.)

ДИРЕКТРИСА. Да-да! Именно. Опоздания!

АЛИНА. (Неуверенно.) Нет…

КОНЦЕРТАНТ. (Выпаливает, со слезами на глазах.) Простите, Милиция Фёдо…

ДИРЕКТРИСА. (Перебивает.) Алина Семёновна! У вас… он тоже… языком болтает, когда ему заблагорассудится?

АЛИНА. Нет.

ДИРЕКТРИСА. Ну-ну… (К Концертанту.) Так, голубчик! Во-первых, встань.

Старик встаёт.

ДИРЕКТРИСА. А теперь расскажи… Как положено поступить, если хочешь сказать что-то старшим?

КОНЦЕРТАНТ. (Здесь и дальше – понуро.) Поднять руку.

ДИРЕКТРИСА. Умница! А теперь садись.

Старик садится.

ДИРЕКТРИСА. (С вызовом, к Концертанту.) Ну?

Старик поднимает руку.

ДИРЕКТРИСА. Да?! Что ты хотел?

КОНЦЕРТАНТ. (Поднимается с места.) Простите… Я больше не буду…

ДИРЕКТРИСА. Что ты не будешь?

КОНЦЕРТАНТ. (Опустив голову.) Опаздывать…

ДИРЕКТРИСА. Вот-вот… «простите!», «я больше не буду»… (К Алине, надменно, с укоризной.) А мы их покрываем…

АЛИНА. Да, но…

ДИРЕКТРИСА. (К Концертанту.) Как фамилия?..

Старик молчит.

АЛИНА. (Требовательно.) Левитанский! Как твоя фамилия!

ДИРЕКТРИСА. Ты почему молчишь, Левитанский?

Вцепляется ему в «чуб» (вдохновенную прядку седых волос), лицо старика перекашивается от боли.

ДИРЕКТРИСА. Ни стыда ни совести!.. (Трясёт старика за чуб, он терпит.) Кто дал тебе право?.. Так себя вести! (Отпускает старика, переводит дух.) (К Алине.) Запишите этому фрукту… в дневник! Опоздания! Разболтанное поведение! Разглагольствования… без спросу!

КОНЦЕРТАНТ. Милиция Фёдоровна! Ну пожалуйста!.. Не надо!.. (У старика дрожит подбородок.)

ДИРЕКТРИСА. И пригласите родителей! (Выходит, захлопнув за собой дверь.)

АЛИНА. Ну вот, Левитанский… Давай дневник.

КОНЦЕРТАНТ. (С дрожащим подбородком, потупившись.) Дома… забыл…

АЛИНА. Ничего, Боря. Сходи, я подожду…

КОНЦЕРТАНТ. Сейчас?

АЛИНА. Ну не завтра же…

Концертант понуро выходит из класса, спускается в подвал. Крупным планом: на решётчатой двери раздевалки висит замок, сквозь решётку просматривается висящая на крючках верхняя одежда. На дверях записка: «Буду через 10 минут». На электрических стрелочных часах – 10:20.

Старик усаживается на пол, ждёт.

Затемнение.

 

ЭПИЗОД XXII\«Раздевалка»

Снова часы, на них – половина одиннадцатого. Старик во фраке – всё ещё сидит на полу у раздевалки. Стрелка перепрыгивает на 10:50, гардеробщицы всё нет.

У Концертанта потерянный вид, верхняя пуговичка манишки расстёгнута, бабочка сдвинута набок, он продолжает ждать. На часах ровно одиннадцать. Старик встаёт и выходит на улицу. Поёживаясь от холода, поправляет бабочку, застёгивает пуговичку на манишке и припускает бегом по обледеневшей, уже знакомой зрителю дороге[14].

… А вот и тот самый, покрытый снегом дворик, его «родовое имение»! Пётр (в галифе и кителе) колет дрова.

Концертант открывает калитку. Пётр отставляет топор в сторону… Крупным планом: свирепый вопросительный взгляд исподлобья.

Смущённый Борька (уже не Концертант во фраке, а 10-летний Борька в школьной форме!) в растерянности останавливается. Камера переводится на Петра.

ПЁТР. Почему раздетый? (Подходит к Борьке, отвешивает затрещину, затем хватает за ухо и тащит в дом.)

 

ЭПИЗОД XXIII\«Порка»

Продолжение предыдущего эпизода, знакомая зрителю комната[15].

Китель снят и висит на спинке стула, Борька лежит на диване, лицом вниз, со спущенными штанами, Пётр лупит его ремешком по заднице.

ПЁТР. Простудиться, сволочь, решил?! Чтоб в постели валяться?! Чтоб к инструменту не подходить?

БОРЬКА. (Плачет.) Папа, не надо…

ПЁТР. (Продолжает лупить.) И без перчаток, змеюка?! Чтоб пальцы себе отморозить? Чтоб с музыкой покончить?! Раз и навсегда?!

БОРЬКА. Я больше не буду!

ПЁТР. Руку себе уже ломал?

БОРЬКА. Я не нарочно…

ПЁТР. С воспалением лёгких валялся?

БОРЬКА. Да!

ПЁТР. И оно тебе помогло?

БОРЬКА. Не-ет!

ПЁТР. И сейчас не поможет! Будешь лауреатом!

БОРЬКА. Не буду!

ПЁТР. Получи! (Наносит удар.)

БОРЬКА. (Плача.) Я не хотел!

ПЁТР. Врёшь!

БОРЬКА. Я только за дневником…

ПЁТР. Что? Опять пару схватил?

БОРЬКА. Нет!

ПЁТР. А что?!

БОРЬКА. Я пить хотел!

ПЁТР. И что с того?

БОРЬКА. Меня послали!

ПЁТР. Кто?

БОРЬКА. Алина!

ПЁТР. А почему раздетый? (Снова огревает.)

БОРЬКА. (Ревя.) Раздевалка закрыта.

ПЁТР. (Ярится.) А ты ей говорил?

БОРЬКА. (Продолжая реветь.) Кому?

ПЁТР. Алине!

БОРЬКА. (Продолжая реветь.) Конечно!

ПЁТР. И она сказала: «Иди раздетый»?

БОРЬКА. (Продолжая реветь.) Да!!! «Иди раздетый»!

ПЁТР. Кто? Алина?!

БОРЬКА. (Продолжая реветь.) Да!!!

ПЁТР. Честное пионерское?

БОРЬКА. Честное!!! Пионерское!!!

ПЁТР. (Подавленно.) Ну, я ей сделаю… (Опускает ремень, целует сына). (С виноватым видом.) Прости, сыночек. (Пауза.) Иди есть…

Пётр с понурым видом заправляет ремень обратно в брюки. Борька встаёт с дивана, утирает слёзы.

МАЙЯ. (За кадром.) Руки! Сначала руки!

Борька натягивает штаны, подходит к умывальнику, открывает краник и подставляет руки под струйку воды…

 

ЭПИЗОД XXIV\«Огурцы»

Крупным планом: рука, закрывающая краник умывальника. Концертант во фраке (уже не заплаканный Борька-подросток, а именно старик-концертант!) начинает долго и нудно вытирать руки, с демонстративной ухмылкой поглядывая то на Петра, то на злополучное «одесское» фото.

Далее – продолжение эпизода XVIII\«Гастроли» (после напоминания Петру о его Артёмовских гастролях старик ликует, он чувствует, что задел того за живое).

Майя – в халате и шлёпанцах – снимает с плиты чугунок с картошкой, сливает воду, ставит на стол. На столе – селёдка, хлеб, бутылка «Московской».

КОНЦЕРТАНТ. (К Петру; продолжает экзекуцию.) Так вот… Про Одессу… (Кивок на «одесскую фотографию.) Сейчас расскажу…

МАЙЯ. Петя, за огурчиками… спустись…

ПЁТР. (Подавленно.) Зачем? Селёдка ж… (Кивает на стол.)

МАЙЯ. Ну, кто селёдочки захочет, кто огурчиков…

ПЁТР. (К Концертанту.) Огурцы… будешь?

КОНЦЕРТАНТ. Ещё как!

ПЁТР. (К Майе.) Миску… давай…

Майя бросается к буфету, достаёт миску, протягивает Петру. Тот берёт миску, открывает крышку подпола, спускается в погреб.

МАЙЯ. (Подбегает к Концертанту.) Боренька, умоляю!..

КОНЦЕРТАНТ. Что?

МАЙЯ. Не надо! Прошу…

КОНЦЕРТАНТ. А что? Что тебе от этого? Тебе не всё равно?

МАЙЯ. Что ты такое говоришь? Как тебе не стыдно?

КОНЦЕРТАНТ. (С ухмылкой.) Не стыдно?.. Мне?..

МАЙЯ. Ты этого не сделаешь!

КОНЦЕРТАНТ. Посмотрим…

МАЙЯ. Сыночек, ты меня не любишь?

КОНЦЕРТАНТ. Кто тебе сказал?!

МАЙЯ. Ты не посмеешь!

Из подпола вылазит чавкающий Пётр – с миской солёных огурцов.

ПЁТР. Ну, и огурцы… Отборные, «рублёвые»… С каких это пор?..

МАЙЯ. Ой, Петя, не выдумывай! Огурцы как огурцы, ничего нового…

КОНЦЕРТАНТ. (Перебивает.) Так вот, говорю!

МАЙЯ. (С укоризной.) Боря!

КОНЦЕРТАНТ. (Как ни в чём не бывало.) Про Одессу…

Мгновенная ослепительная вспышка, на весь экран – вновь «одесское» фото[16]. Морской пляж, счастливая Майя в купальнике, рядом – БУСЯ (Концертант в возрасте 5 лет).

 

ЭПИЗОД XXV\«Ожившая фотка»

Чёрно-белая фотография расцвечивается и оживает. Камера смещается чуть вбок, над Майей склоняется симпатичный молодой человек в плавках, спортивного телосложения. Он нежно треплет её по плечу, протягивает Майе руку, помогает ей подняться.

МАЙЯ. (Загорающей рядом пожилой женщине.) Верочка Васильевна, за Борей посмотрите?

ПОЖИЛАЯ. (Улыбаясь.) А куда я денусь? Идите…

Пара идёт купаться.

 

ЭПИЗОД XXVI\«8 Марта»

Светит солнышко, на тротуарах сереют скукожившиеся мартовские сугробы. В школьном вестибюле вывешена стенгазета, посвящённая Международному Женскому Дню. В вестибюль – бодрой пружинистой походкой, с деловым видом – входит короткостриженый мужчина, одетый в демисезонное пальто, приветствует вахтёра… Поднимается на второй этаж, подходит к учительской и начинает изучать «Расписание занятий», висящее на стене. Отыскав в расписании то, что ему нужно – поднимается на третий. Вплотную подходит к двери классной комнаты №301, прислушивается.

ГОЛОС УЧИТЕЛЯ. …семья несчастлива по-своему… именно с этих слов начинается роман, а по сути – трагическая история любви и измены… судьба женщины, ради страсти решившейся бесповоротно изменить свою жизнь… Анна Каренина, оказавшаяся не в силах отказаться от своих чувств к избраннику… отвергает мораль светского общества, пытается защитить свое право на любовь… Муж разлучает её с сыном…

Коротко постучавшись, мужчина отворяет дверь и заглядывает в класс. У старшеклассников – урок русской литературы. Преподаватель – Артур Валерьевич Лозанов[17] – завершает начатую мысль:

АРТУР. …а знакомые Анны – отворачиваются от неё. (К постучавшемуся.) Да, я слушаю.

ПОСТУЧАВШИЙСЯ. Артур Валерьевич?

АРТУР. Что вы хотели?

ПОСТУЧАВШИЙСЯ. Можно вас… на полминутки?

АРТУР. (Подходит к постучавшемуся.) Чей вы папа?

ПОСТУЧАВШИЙСЯ. У нас с супругой, Артур Валерьевич… два малых сыночка… и лапочка-дочка… Я всё вам… сейчас объясню.

Берёт Артура под локоток и, слегка жестикулируя, начинает неспешно (общий план) что-то объяснять, спускаясь с ним по лестнице.

АРТУР. Куда мы? Давайте здесь…

ПОСТУЧАВШИЙСЯ. Идёмте, идёмте, здесь нельзя курить…

Выходят из вестибюля на улицу.

ПОСТУЧАВШИЙСЯ. (Вытаскивает из кармана какую-то записку и протягивает учителю.) Нате, посмотрите, Артур Валерьевич. Тут вас касается…

Артур берёт записку, читает…

ПОСТУЧАВШИЙСЯ. Ну? Что там пишут?!

АРТУР. (Робко.) А вы, собственно, кто?

ПОСТУЧАВШИЙСЯ. Кто-кто… (Снимает пальто и пиджак, аккуратно укладывает к подножию гипсового горниста.) …Конь в пальто!

Размахивается и, со словами «Я тебе покажу… Анну Каренину!..», врезает Артуру в челюсть. Общий план, вид из окна школы: драка, в которой явное преимущество у постучавшегося. Радостный крик кого-то из старшеклассников: «Русака метелят!». Артур пытается обороняться, схватка продолжается, на улицу выбегает Алина Семёновна, одетая в блузку с короткими рукавами, что-то кричит, пытается разнять дерущихся…

Вид на школу с улицы: к стёклам приникли ученики и учителя, с интересом наблюдающие за ходом поединка.

 

ЭПИЗОД XXVII\«Гёрл»

Тот же «Musikhalle»[18], тот же оркестр, тот же исполнитель, те же слушатели; звучит всё тот же Концерт №1 Чайковского.

Камера по-прежнему «пасётся» в зрительном зале; она уходит от одетых по-домашнему Майи и Петра и скользит по первому ряду дальше, замечает «Красавчега»[19]… И вдруг замирает – на очаровательной обнажённой девице, взирающей влюблёнными глазами на Концертанта… Судя по реакции окружающих, никто из них – наготы её не замечает.

 

ЭПИЗОД XXVIII\«Поклёп»

Школа, директорский кабинет; перед Директрисой сидят Пётр (китель, галифе) и старик-концертант (фрак), разговор происходит на повышенных тонах. Из укромного уголка за шкафом выглядывает хозяйственная сумка, а из неё – кусок «дефицитной» докторской колбасы и рулон не менее дефицитной туалетной бумаги.

ДИРЕКТРИСА. (Надменно.) Ещё раз, папаша… Напрасно вы его защищаете.

ПЁТР. (Возмущённо.) Это – вы! Защищаете своих подчинённых!

ДИРЕКТРИСА. Ваш «Боренька» нагло врёт – есть в кого пой…

ПЁТР. (Перебивает.) Что?! Да как у вас язык…

ДИРЕКТРИСА. Мы вызывали вас на когда?

ПЁТР. При чём тут «на когда»? Отправили ребёнка, раздетого, на мороз! Ребёнок три недели!..

ДИРЕКТРИСА. (Смеётся.) Никто его не отправлял.

ПЁТР. С тяжелейшим бронхитом! По вашей милости!

ДИРЕКТРИСА. (Прекращает смеяться; с царственным спокойствием.) Ещё раз. Раздетым – его никто не отправлял.

ПЁТР. (К Концертанту.) Боря, скажи: она послала тебя раздетым? Или не послала?

ДИРЕКТРИСА. (С сарказмом.) Да-да, и поподробней! Алина Семёновна… сказала, чтобы ты шёл за дневником раздетый?

КОНЦЕРТАНТ. (Жалобно.) Да.

ДИРЕКТРИСА. И все это слышали?

КОНЦЕРТАНТ. Да.

ДИРЕКТРИСА. Весь класс?

КОНЦЕРТАНТ. Да.

ДИРЕКТРИСА. (К Петру.) А теперь, папаша, можете пойти… и справиться у детей. Если хоть один…

ПЁТР. Нашли, кого защищать… (Бросает внимательный взгляд на сумку с дефицитом.) Женщину… с аморальными принципами! После того, как её муж… учинил дебош… на глазах у детей… и преподавательского состава…

ДИРЕКТРИСА. Что???

ПЁТР. Застращали детей… угрозами!

ДИРЕКТРИСА. Правда?.. Посмотрите на него! (Кивок на Концертанта. Пауза.) (С возмущением.) Это мы его «застращали»? Ребёнок приходит в школу со следами побоев! (Одаривает Петра испепеляющим взглядом.) И соседи… кое-что… про вас рассказывают…

ПЁТР. Поклёп!

ДИРЕКТРИСА. (С усмешкой.) Именно – поклёп! И учтите: никакие ваши кляузы… которыми вы засыпали горОНО… вам не помогут. Мы навели справки, всё задокументировано.

ПЁТР. Что???

ДИРЕКТРИСА. Дрессируете ребёнка, истязаете… На пианино заставляете… целыми днями… так, что покою никому… Он же боится вас… как огня.

ПЁТР. Чушь… клевета… (Снова посматривает на сумку с дефицитом.)

ДИРЕКТРИСА. Мы ещё обратимся куда надо! Пусть вас лишат родительских прав. (К Концертанту.) Боря, ты согласен? Хочешь жить спокойно? Чтоб тебя не избивали?

Старик вскакивает и, хлопнув дверью, покидает кабинет.

 

ЭПИЗОД XXIX\«Китель»

Мрачное, уже знакомое зрителю здание – с серпом, молотом и красной звездой на барельефе[20]. Из Здания, со сладостным чувством исполненного долга, выходит Пётр. Оправив китель и внимательно оглянувшись по сторонам, следует к трамвайной остановке…

 

ЭПИЗОД XXX\«Белла»

Детская музыкальная школа, размещённая в бывшем купеческом доме. Камера движется сквозь «анфиладу» клетушек, или «классов для индивидуальных занятий» – с фанерными перегородками; и в каждом стоячая вешалка, половина окна, пианино «Украина», вертящийся стульчик, стол и два обычных стула. И в каждом идут занятия (ф-но, скрипка, баян, кларнет…) В одном из классов – старик-концертант, с выражением вселенской тоски на лице, исполняет нечто сложное, супер-техничное. Рядом с ним за пианино – замерла абсолютно счастливая БЕЛЛА (педагог детской музшколы по классу фортепиано Белла Романовна Брауде, 37 лет); за столом сидит Пётр (китель, галифе) и внимательно слушает, одобрительно качая головой.

Бурная, филигранно сыгранная кода.

БЕЛЛА. (К Концертанту.) Умничка, Боренька!.. (Восторженно, к Петру.) Пётр Яковлевич, вы же видите…

Пётр делает ей знак: «Спокойно, без эмоций!».

БЕЛЛА. (Подходит к Петру; чуть слышно.) Бог отмерял мальчику… (Концертант начинает крутиться на вертящемся стульчике, как на карусели) как никому… Ему нечего здесь делать… Ему нужно в Харьков… к Регине Горовиц!

ПЁТР. Никаких Харьковов… Пусть учится здесь, у меня под контролем…

Раздаётся негромкое «Дррр… дррр… дррр… Бибип!..».

Пётр и Белла обращают взгляды к Концертанту – старик играет в шофёра. Присев на корточки, он крутит «баранку» вертящегося стульчика и напряжённо вглядывается в паркет, «стелящийся под колёса».

 

ЭПИЗОД XXXI\«Галлюцинации»

Консерватория, середина шестидесятых. Ласкающая слух какофония, царящая по всему периметру. Из классов доносятся звуки скрипок, фортепиано, свист флейты, колоратура. Коридор оккупирован трубачами, тромбонистами, контрабасистами… Камера заглядывает в столовую. Жующие, разговаривающие, стоящие в очереди молодые люди. За одним из столиков – два преподавателя, в процессе поедания комплексного обеда. Это профессор Мстислав Сергеевич Скибневич (70 лет, едва заметный тремор в руках) и доцент Николай Акимович Докукин (55 лет).

ДОКУКИН. Ну как вам, Мстислав Сергеевич, ваш Левитанский? Второй концерт Толоконникова… пятичастный… за два дня… как нечего делать…

СКИБНЕВИЧ. Вы уже в курсе?

ДОКУКИН. Весь город, Мстислав Сергеевич… Филармония, музучилище – только об этом…

СКИБНЕВИЧ. Да, парнишка, конечно, способный…

ДОКУКИН. Прославит когда-нибудь… и вас, Мстислав Сергеевич… и консерваторию…

СКИБНЕВИЧ. (Улыбается.) Ой, не знаю.

ДОКУКИН. Чего?

СКИБНЕВИЧ. Говорю, не знаю… Впрочем… После того, как он выиграл конкурс Лысенко… я уже мало чему удивлюсь.

ДОКУКИН. Вот видите…

СКИБНЕВИЧ. Тяжёлый случай…

ДОКУКИН. Почему?

СКИБНЕВИЧ. Всё это – из-под палки…

ДОКУКИН. Отец?

СКИБНЕВИЧ. Да.

ДОКУКИН. И что?! Меня батя покойный тоже заставлял… Тяжёлая рука была… Хоть и гобоист. Лупил как сидорову козу. Это когда я уже на 3-м курсе был… И спасибо ему… Царствие небесное… Если б не он – до сих пор бы… в Волоколамске голубей гонял… Или у станка… «на производстве»…

СКИБНЕВИЧ. Не знаю, не знаю… Представляете… (Растерянно.) Я сначала даже думал, это у меня уже – галлюцинации… (прекращает жевать, Докукин – тоже) от лекарств… Задал ему – Толоконникова этого… Только первую часть… Разобрать – и ничего боле… Через день приносит. И как! Все пять частей, наизусть, и шпарит так, что… Не хуже Зака… или Глиэра…

ДОКУКИН. А я вам о чём, Мстислав Сергеевич!..

СКИБНЕВИЧ. А потом, слава богу, узнаю… Нет, не лекарства!.. Это отец… подумал, нужны все 5 частей… Ну и добился… Уж не знаю, какими методами… Говорю же – очень тяжёлый случай, просто беда какая-то… (Пауза.) Ну всё при нём, всё! Хватка… Фраза… Понимание, феноменальная память… Искорка!.. Нет только одного – горения…

ДОКУКИН. Стерпится – слюбится, Мстислав Сергеевич!.. Не он первый, не он…

СКИБНЕВИЧ. (Перебивает.) Кстати, вот и он…

Кивает в сторону, на кого-то за пределами экрана. Докукин оборачивается и с интересом смотрит на «невидимку».

 

ЭПИЗОД XXXII\«Кукушка»

Полумрак. К облупленному белёному потолку, поднимается струя табачного дыма.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. (Просительно.) Ну скажи ещё раз… (Пауза.) Как ты меня любишь…

ГОЛОС КОНЦЕРТАНТА. Люсенька, потом…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. (Капризно.) А я говорю, скажи…

ГОЛОС КОНЦЕРТАНТА. Люсь, я так не могу… по заказу…

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. (С обидой.) Ага! Чпокаться можешь! А сказать – нет…

Камера скользит вниз. Перед зрителем – 1-коечный гостиничный номер без излишеств. Во мраке горит настольная лампа. На одинарной койке возлежат мужчина и женщина, одеяло валяется на полу. Девица – та самая, которую мы видели в зрительном зале Musikhalle[21] – как и в прошлый раз, совершенно обнажена. Голова её – на его плече. Он, как обычно – в начищенных до блеска концертных туфлях, в манишке, в идеально выглаженной фрачной паре и при бабочке. Лежит на спине и курит.

ОНА. (Продолжает.) Ну скажи…

КОНЦЕРТАНТ. Ну, Люсьенушка…

Стук в дверь.

ГОЛОС ГОРНИЧНОЙ. Жилец, откройте!

КОНЦЕРТАНТ. Сейчас!

Старик вскакивает с постели, гасит окурок, подхватывает с пола одеяло, бросает его Люсьене и начинает панически что-то искать. Она накрывается и отворачивается к стенке. Снова стук.

КОНЦЕРТАНТ. Иду, иду! (Продолжает искать.)

Пауза. И снова стук.

ГОЛОС ГОРНИЧНОЙ. Московское время – двадцать три часа!

ОНА. (Тихо, из-под одеяла.) Кукушка!

КОНЦЕРТАНТ. (Находит полотенце.) Да-да, иду! (Торопливо опоясывает себя полотенцем поверх фрака – по типу набедренной повязки.)

Снова стук.

ГОЛОС ГОРНИЧНОЙ. (Настойчиво.) Жиле-ец! Выпроваживаем посторонних!

КОНЦЕРТАНТ. Да, сейчас!

Хватает со стола заранее приготовленную «красненькую»[22]. Отпирает дверь, чуть приотворяет её и, придерживая «набедренную повязку», словно его застали абсолютно голым, стыдливо выглядывает из-за двери, просовывая купюру в образовавшуюся щелку.

Мзда уплачена, старик запирает дверь, сбрасывает с себя полотенце и «ласточкой» прыгает в постель к Люсьене.

Но – настроение у Люсьены испорчено.

ОНА. Отстань, надоело…

КОНЦЕРТАНТ. Что… что вдруг случилось?..

ОНА. А ты сам не понимаешь?

КОНЦЕРТАНТ. Люсенька, что?..

ОНА. Ты слышал? Ты слышал, что она сказала?

КОНЦЕРТАНТ. Люсенька, что?

ОНА. Она сказала!.. Выпроваживаем посторонних!

КОНЦЕРТАНТ. Люсенька, но я же не могу… её заставить…

ОНА. Она права! Мы совершенно посторонние люди.

КОНЦЕРТАНТ. Что ты… говоришь??

ОНА. (С истерической ноткой.) Что??? Уже и сказать нельзя! Ну конечно! Кто я такая?!..

КОНЦЕРТАНТ. Люсенька, как ты можешь?! Ты… ты – само совершенство!..

ОНА. И я старше тебя! На целый год!

КОНЦЕРТАНТ. Но это же прекрасно, Люсенька!

ОНА. А я не хочу! Устала… быть посторонней! Не хочу быть с тобой… урывками! Изворачиваться, врать… и Виктору, и свекрови… Хочу быть с тобой!

КОНЦЕРТАНТ. (Заискивающе, с надеждой.) Люсенька, правда?.. Я правильно понял?!

ОНА. Да!

КОНЦЕРТАНТ. (Пауза, Концертант вне себя счастья.) Ты, наконец, решила?

ОНА. Да, завтра же! Пойду и подам заявление.

КОНЦЕРТАНТ. Люся! (Обнимаются. Долгий мучительный поцелуй.)

 

ЭПИЗОД XXXIII\«Чужое несчастье»

Лето, вторая половина дня, дом на Стахановской[23]. На примусе греется ведро. Концертант – как обычно, во фраке; он бреется, сидя за столом (лицо намылено, за воротник ослепительно белой манишки заткнуто вафельное полотенце). Перед Борисом – настольное зеркальце и маленькая алюминиевая пиалка с мыльной пеной; посреди комнаты стоит Майя в трусах и бюстгальтере и, склонившись над тазом, водружённым на табуретку, заканчивает мыть голову. Дав стечь воде и набросив на голову полотенце, надевает халат и подсаживается к Концертанту.

МАЙЯ. (Вытирая голову.) Сегодня опять… вечером уйдёшь?

КОНЦЕРТАНТ. (Гордо, с улыбкой.) Да.

МАЙЯ. Боренька, я хотела… (Пауза.) У тебя всё в порядке?

КОНЦЕРТАНТ. (Умиротворённо.) Да, мама.

МАЙЯ. Жениться… не собираешься?

КОНЦЕРТАНТ. Собираюсь…

МАЙЯ. И кто она?

КОНЦЕРТАНТ. Она?.. Люся!.. (С трепетом.) Очень хороший человек.

МАЙЯ. Я не о том… (Прекращает вытирать голову.) Я спрашиваю… чья она жена.

КОНЦЕРТАНТ. (Растерянно.) Мама… (Старик осторожно откладывает опасную бритву на стол.) Откуда ты знаешь?

МАЙЯ. (Назидательно.) Боренька… Вот когда у тебя будут дети… И когда они…

КОНЦЕРТАНТ. Так зачем тогда спрашивать?

МАЙЯ. А ты считаешь, это прилично – с твоей стороны? Пока человек в разъездах – якшаться с его женой?.. Боря, неужели… ты не понимаешь? На чужом несчастье… своё счастье… не построишь.

КОНЦЕРТАНТ. Я её люблю…

МАЙЯ. А если нет? Если это – самая что ни на есть… банальная страсть?

КОНЦЕРТАНТ. Мама…

МАЙЯ. У тебя вся жизнь впереди. Ещё будет и будет!.. И пожалуйста! Прекрати свои ночёвки… в этом… (с сарказмом) гранд-отеле!

КОНЦЕРТАНТ. Это невозможно, мама!

МАЙЯ. И предупреди: на тебя – пусть не рассчитывает. И живёт со своим Виктором! Никаких разводов!

КОНЦЕРТАНТ. Знаешь, что, мамуля?..

Вскакивает из-за стола, хочет выбежать из дому, но Майя встаёт на пути. Старик пытается прорваться.

МАЙЯ. (Не пускает.) Ты что? На маму руку поднимаешь? Отец… ночами не спит! За сердце… хватается!..

Старик прекращает попытки.

МАЙЯ. Подожди, он вот-вот придёт. Расскажет тебе… кое-что…

Концертант покорно усаживается на диван.

Затемнение.

 

ЭПИЗОД XXXIV\«Окно»

Продолжение предыдущего эпизода. Входит Пётр. Снимает китель, вешает на спинку стула, усаживается за стол.

ПЁТР. (К Майе; хмуро.) Ну что? Идёт?..

МАЙЯ. (В халате и шлёпанцах.) Да… (Подаёт картошку, водку, подсаживается к мужу.)

ПЁТР. (К Концертанту.) Сядь, поешь тоже. (Наполняет стопки.)

КОНЦЕРТАНТ. (Остаётся на месте.) Ты что-то хотел?

ПЁТР. Да, хотел. (Чокается с наполненной до краёв Майиной стопкой, стоящей на столе, выпивает, делает пару жевков.) (К Майе.) Раскладушку… отнесла?

МАЙЯ. (Отрицательно мотая головой.) Там уже ставить некуда.

ПЁТР. (Усмехаясь.) Всё на мне да на мне… Пойду щас… наведу марафет. Места будет… навалом! (Снова наливает.)

МАЙЯ. (Выпивает, ставит стопку, горько вздыхает.) Тоже мне – «сарай»!..

ПЁТР. Ничего… Вот разживусь фанерой… полки толковые сварганю.

МАЙЯ. Да кому нужны твои полки?! Ты лучше… свет туда проведи! Сколько тебя просить?!

ПЁТР. Где ты видела… сарай – со светом?.. (Выпивает, пауза.) Сдался тебе – тот свет!

МАЙЯ. Опять, про тот свет?..

ПЁТР. (Выпивает ещё стопку. Заедает, поднимает взгляд на Майю.) Да, про тот! Самый!.. (С мрачной усмешкой.) Не нужен тебе… ни свет… ни сарай!

МАЙЯ. Это почему?

ПЁТР. А потому что, как меня закопают… от сарая моего – в твоём «родовом имении»! – ни рожек, ни ножек не останется!

МАЙЯ. Петя, с чего ты взял?

ПЁТР. (Внезапно, с едкой усмешкой.) Спорнём? (В глазах проблеснули озорные искорки.) На что угодно!

МАЙЯ. Что-что???

ПЁТР. Я говорю: спорнём?!

МАЙЯ. (С недоумением.) Далось тебе… моё «родовое имение»… Отец его… своими руками построил!..

ПЁТР. Да… Зря я тебе… такой сарай забабахал, три на четыре… Зря! Сломают его – как пить дать. Как только меня не станет…

МАЙЯ. Кто?.. Что?.. Болтаешь почём зря.

ПЁТР. А ты не переживай, найдётся… какой-нибудь жулик или ворюга… Женится… на тебе, безутешной… И заместо сарая – гараж себе поставит. Или, на крайняк, баньку… С личной ванной!

КОНЦЕРТАНТ. (Робко.) Ну… я пойду?..

ПЁТР. (К Концертанту.) Погодь, сынок… Щас посекретничаем…

МАЙЯ. Выдумываешь… чёрт-те что… Я тебе говорю, со светом – лучше, чем без света…

ПЁТР. Отчего ж без света? С керосиновой лампой перекантуемся.

Встаёт из-за стола, заглядывает под кровать, вытаскивает раскладушку. Не торопясь, подходит к умывальнику, достаёт из него переполненное помойное ведро, выносит ведро и раскладушку во двор. Раскладушку относит в сарай, ведро выливает в помойную яму, заносит обратно в дом и ставит рядом с умывальником. После чего делает знак Майе, и та направляется в сени.

ПЁТР. Вот… (К Концертанту) ведро… (Пауза). Слышишь?! Ведро!.. (Тоже проходит в сени.)

Через несколько секунд комната проваливается в кромешный мрак. Оглушительный стук. Испуганные глаза Концертанта. Он нащупывает выключатель, врубает свет; глазам предстаёт картина: ставни (на их единственном окне) закрыты и подрагивают в такт ударов. Концертант бросается в сени, хочет вырваться наружу, но дверь заперта. Вид со двора: из двери торчит ключ, Пётр – топором – наглухо заколачивает окно, рядом стоит Майя. Концертант тем временем пытается вышибить дверь плечом. Пётр заканчивает «работу», отставляет топор в сторону, подходит к двери.  

ПЁТР. (Зло посмеиваясь.) Мало каши ел…

КОНЦЕРТАНТ. Выпусти! Сейчас же!

ПЁТР. Прекрати, убоище… Получишь у меня сейчас…

КОНЦЕРТАНТ. (Колотит в дверь.) Мама, скажи ему!

МАЙЯ. (Опустив голову, негромко.) Сыночек… Отец прав…

ПЁТР. Никуда ты, Боря, не пойдёшь… ни сегодня, ни завтра. И учти: будешь продолжать свои блядоходы – я пойду в её «Гидропривод!» В профсоюзную организацию! И просигнализирую, что ихняя сотрудница, гражданка Телегина Люсьена Иосифовна, замужняя, комсомолка – ведёт аморальный…

КОНЦЕРТАНТ. Ты с ума сошёл!

ПЁТР. А также к администратору филармонии – Корабельникову Владимиру Ильичу – пусть передаст… тромбонисту Телегину… Виктору Евгеньевичу, когда он вернётся с гастролей… из Купянска – что… вот такие у него(!) пироги… Да, Майя?

МАЙЯ. (Робко.) Да.

ПЁТР. Поесть – на плите. По нужде – на ведро! А мы с матерью… сегодня как-нибудь и в сарае… перекантуемся. Вспомним… молодые годы. Ага, Майя?

Подавленный Концертант в растерянности стоит в сенях. На боковой дощатой стенке сеней висит большое ржавое корыто.

 

ЭПИЗОД XXXV\«Гроза»

Лето, начало 50-х. Солнечный день, морская гладь, до берега – метров 300. Лениво поскрипывающие уключины, деревянная лодчонка с надписью «Спасательная» на борту. В лодке трое: гребец и женщина с ребёнком. Крупным планом: крепкие загорелые руки, сжимающие вёсла. Внезапно налетает ветер. Небо темнеет, поднимаются волны, лодка берёт курс на берег. Пляжники торопливо собирают вещи и ретируются. Начинается гроза. Болтанка, ожесточённо работающие вёсла, борющиеся со стихией. На заднем сиденье – женщина в купальнике, прижимающая к себе насмерть перепуганного мальчишку лет пяти. Сверкают молнии. Шторм пытается опрокинуть лодку, но гребец мастерски управляет судёнышком и вскоре оно достигает берега.

Огромные волны, обрушивающиеся на берег. Гребец помогает «пассажирам» покинуть лодку, протягивает женщине ключ, женщина берёт мальчишку на руки и спешит к будке с надписью «Спасательный пункт».

Женщина (это Майя) отпирает дверь. Гребец АНАТОЛИЙ (спасатель лодочной станции, обозначенный в эпизоде XXV\«Ожившая фотка» как «симпатичный молодой человек спортивного телосложения) выволакивает лодку на песок, подальше от воды.

 

ЭПИЗОД XXXVI\«Чёрное море»

Пётр (галифе, нижняя рубашка) – снова один в комнате[24], снова подшофе, поёт сквозь слёзы, с большим чувством и дьявольским сарказмом – аккомпанируя себе на пианино:

 

Тот, кто рождён был у моря,

Тот полюбил навсегда

Белые мачты на рейде,

В дымке морской города.

Свет маяка над волною,

южных ночей забытьё-ё(!)…

Самое синее в мире

Чёрное море моё, Чёрное море моё!

 

Стонет волна штормовая,

Дальние дали манят…

Ты не ревнуй, дорогая,

К Чёрному морю меня.

Как ни тяжка эта доля,

Мне не прожить без неё-ё(!)…

Самое синее в мире

Чёрное море моё, Чёрное море моё!..

 

Как и в прошлый раз, делает замысловатую коду, берёт последний аккорд и, разведя руками, апеллирует к зрителям: «Такие дела…».

 

ЭПИЗОД XXXVII\«Ножки Буша»

Повторение финальных кадров эпизода XXVIII\«Поклёп»: старик-концертант вскакивает со стула и, хлопнув дверью, выбегает из кабинета Директрисы…

…И сходу – попадает в знакомую комнату на Стахановской (продолжение эпизода XXIV\«Огурцы»).

На столе – пирог, чугунок картошки, селёдка, миска огурцов (только что занесённая Петром из погреба), хлеб, бутылка московской. Посреди комнаты стоит Пётр (галифе, нижняя рубаха). Рядом – Майя (халат, шлёпанцы) с парующим казаном в руках. Оба вздрагивают от хлопка двери.

МАЙЯ. (К Концертанту, испуганно.) Что случилось?

КОНЦЕРТАНТ. (Глядя с негодованием на Петра, мстительно.) Так вот, я не закончил!..

МАЙЯ. (Кивает на пирог.) Боренька, с ревенём…

КОНЦЕРТАНТ. (К Петру; издевательски улыбаясь, напевает.) Я вам не скажу за всю Одессу, вся Одесса очень велика…

МАЙЯ. (Поспешно.) Так, мужчины. Довольно разговаривать. Сели – пока горячее! (Ставит казан на стол рядом с чугунком.)

Проходят к столу, усаживаются, Пётр с мрачным видом открывает водку.

КОНЦЕРТАНТ. (К Петру.) …Память у меня – в порядке. Не смотри… (пристальный взгляд на Петра), что старик… (Пристальный взгляд на Майю.)

МАЙЯ. (Опустив глаза.) Ой… Далась тебе… та Одесса…

ПЁТР. (Просительно, с горечью.) Не надо, Боря…

МАЙЯ. Петя, ты хотел узнать, что я приготовила? (Кивает на казан.)

КОНЦЕРТАНТ. (Иронично.) Сейчас узнает…

Пётр, нахмурившись, наполняет до краёв стопки.

ПЁТР. (Вдруг спохватившись; к Майе.) Стоп! А кому… четвёртая?.. (На столе, как оказалось, стоит лишняя стопка.)

Майя пожимает плечами.

КОНЦЕРТАНТ. Отец, мать, какие проблемы? Или вы решили… соловья баснями накормить?! (Кивает на закусь.)

МАЙЯ. Да-да, сыночек! Давай, я положу! (Открывает крышку казана, цепляет вилкой румяный куриный окорочок.)

ПЁТР. (Заглянув в казан; с изумлением.) Ни хрена себе… Откуда столько курятины?

МАЙЯ. Принесли. В заказах…

ПЁТР. В чём?

КОНЦЕРТАНТ. (Радостно.) Не иначе, как ножки Буша!

Майя кивает.

ПЁТР. Какого ещё Буша?

КОНЦЕРТАНТ. (Со злорадством.) Не обращай внимания, папа. Ты его не застал.

 

ЭПИЗОД XXXVIII\«Гимн»

Дом на Стахановской[25], предрассветный сумрак, тишина; на диване спит малыш 3 – 4 лет. «Говорит Москва, московское время шесть часов», – раздаётся из динамика. Гремит Гимн СССР. Малыш просыпается, зевает, трёт глазки. Гимн отгремел, но тишина не наступает – это ожесточённо поскрипывает родительская койка. Малыш спускается на пол и в потёмках, бесшумно, босиком, куда-то направляется… Подходит к пианино и, встав на носочки, дотягивается до клавиатуры – кончиками пальцев. Затем нажимает клавишу. Пианино издаёт звук, кровать резко смолкает. Этим же пальчиком малыш нажимает следующую ноту, потом ещё одну, и ещё… Пробует несколько интервалов, затем выдаёт нечто, похожее на гамму. И наконец, робкое – «Гимн Советского Союза» (именно этот музыкальный момент звучал в эпизоде I\«Афиша», в самом начале фильма)…

Разговор в постели:

ПЁТР. (Поражённо.) Во даёт! В меня пошёл!

МАЙЯ. Он босиком…

ПЁТР. И что?

МАЙЯ. Полы – холоднющие… (Гимн «одним пальчиком» продолжается.)

ПЁТР. Пусть! Пусть играет!

МАЙЯ. (Пытается подняться.) Я его заберу.

ПЁТР. Обожди! Дай ребёнку… душу отвести…

МАЙЯ. Ненормальный! Хочешь, чтоб он заболел?

ПЁТР. (Радостно.) Будет – исполнителем! Солистом!..

Вскакивает с койки, натягивает кальсоны, подходит к сыну, ждёт, пока тот доиграет, хватает малыша на руки, обнимает, расцеловывает, затем одевает, усаживает за пианино (на крутящийся стульчик), а сам, в кальсонах, берёт кочергу и начинает выгребать из печки остывшую за ночь золу.

ПЁТР. (К сыну.) Ну, Боренька! Давай! Ещё!

Малыш сидит, положив ручки на коленки, и смотрит исподлобья на Петра.

ПЁТР. Ну!

Ноль реакции. Пётр кладёт в печку дрова, разжигает и подходит к пианино.

ПЁТР. (К сыну.) Смотри! (Играет – тоже, одним пальцем, гимн. Снова никакой реакции.) Не хочешь?.. (Пауза.) А такое? (Наигрывает «В лесу родилась ёлочка»…) Прошу по-хорошему! Смотри! (Хватает сына за пальчик и начинает этим пальчиком наигрывать «Ёлочку». Ребёнок плачет горючими слезами.) Прекрати реветь! Не выводи меня! (Плач продолжается, Пётр хватает сына, начинает лупить по попе, ребёнок заходится в истерике.)

На весь экран – искажённое злобой лицо директрисы.

ДИРЕКТРИСА. (К зрителю.) И что из тебя получится, маленький поклёпщик, а?! Когда вырастешь! Нет, ты – не Левитанский! Ты – Клеветанский!.. Самый настоящий!.. Кле-ве-тан-ский!..

 

ЭПИЗОД XXXIX\«Жегалов»

Продуктовая оптовая база. Железнодорожные пути, платформы с пакгаузами. Склад, заставленный деревянными бочками и стеллажами; и тут и там развешены низки рулонов туалетной бумаги. на стеллажах – ящики, картонные коробки. Шкаф с документацией, массивный стол, перед ним – пустое кожаное кресло, позади на неоштукатуренной стене – портрет Хрущёва. Кладовщика не видать, у стола сидит ДИРЕКТРИСА.

Раздаётся приглушенное «Апчхи!».

ДИРЕКТРИСА. (Кричит) Будьте здоровы, Семён Аркадьич!

В ответ – тишина. Чуть погодя из-за стеллажей появляется КЛАДОВЩИК, в руках у него – корытце с тремя упаковками баранок, двумя кружалами колбасы, банкой сгущёнки, головкой сыра, лотком яиц, упаковкой гречневой крупы, пятью рулонами туалетной бумаги и бутылкой кукурузного масла.

ДИРЕКТРИСА. Будьте здоровы, Семён Аркадьич!

КЛАДОВЩИК. В честь чего, Милиция Фёдоровна?..

ДИРЕКТРИСА. Вы же чихнули, вот я и говорю…

КЛАДОВЩИК. Да вроде бы не чихал… (Пристраивает корытце на край стола, усаживается в кресло и, щёлкая костяшками счётов, начинает подсчитывать стоимость принесенного.) Так, яйцо диетическое… Гречка… Сыр… Колбаса… Сгущёнка… Масло кукурузное – от язвы, мужу вашему, Богдану Карпычу… Бумага туалетная… Баранки… дожили, дефицитом стали… (Заканчивает подсчёт.) Девять рублей 92 копейки…

ДИРЕКТРИСА. (Протягивает десятку 1961 г.) Спасибо вам большое, Семён Аркадьич…

КЛАДОВЩИК. Не за что. (Открывает выдвижной ящик, отсчитывает сдачу.) Вы уж за моим оболтусом, Милиция Фёдоровна, проследите там… пожалуйста, а мы… всё что от нас требуется, как говорится…

ДИРЕКТРИСА. (Перекладывает продукты из корытца в хозяйственную сумку.) Да-да, Семён Аркадьич, не беспокойтесь… всё под контролем…

КЛАДОВЩИК. Вам помочь? Давайте, провожу… до трамвая.

ДИРЕКТРИСА. Ну что вы, Семён Аркадьич… Спасибо, не нужно. Занимайтесь вашими… трудами. (Берёт сумку делает шаг… У бочки, стоящей в десяти шагах от стола, срывается верхнее дно и шлёпается на пол.)  

ГОЛОС ИЗ БОЧКИ. Всем оставаться на местах! (Из бочки – с рупором в руке и вскриком «Апчхи!» – выпрыгивает человек в кожанке, это старший оперуполномоченный угрозыска капитан ЖЕГАЛОВ. За ним, из той же бочки – появляется старший лейтенант ШАРАПИС в военной гимнастёрке.)

ЖЕГАЛОВ. (В рупор, хриплым песенным голосом.) Граждане барыги, внимание! Ваша банда полностью окружена. Лазейки, выходы перекрыты. Сопротивление, увёртки – бессмысленны. Коваленке… Семёну Аркадьичу… и Свеженцевой… Милиции Фёдоровне – предлагаю не отпираться и во всём сотрудничать со следствием! (К Шарапису, не в рупор.) Шарапис, ввести понятых!

ШАРАПИС. Есть! (Достаёт монтировку, вскрывает несколько соседних бочек; из бочек вылазят двое понятых и трое оперов.)

ЖЕГАЛОВ. (В рупор.) Гражданка Свеженцева, гражданин Коваленко! Санкция вышестоящих организаций… на незаконный отпуск дефицита… имеется?

ДИРЕКТРИСА. Просто мужу… доктор… прописал…

ЖЕГАЛОВ. Так мы сейчас с вами где? В аптеке обретаемся? Или как?

Директриса молчит.

ЖЕГАЛОВ. (К Директрисе.) Как же это мы – с такими уголовными… художествами – молодое поколение строителей коммунизма воспитываем, а, гражданка Свеженцева?! Как же мы это… школой заведуем? (Торжественно, к кинозрителю.) Итак, уважаемые граждане! Только что(!) нашей группой(!) была обезврежена… преступная банда паразитов, присосавшаяся к исхудавшему народному телу и бесстыдно пьющая его посконную, пролитую в неравных боях(!) рабоче-крестьянскую кровушку… И наказать их – есть наша первостепенная и священная…

Затемнение.

Шарапис с операми упаковывают Кладовщика и Директрису в автозак.

 

ЭПИЗОД XL\«Как у Карпаччи»

Продолжение эпизода XXXVII\«Ножки Буша».

Дом на Стахановской, за столом – Пётр (галифе, нижняя рубаха), Майя (халат, шлёпанцы) и Концертант (фрак).

Майя подкладывает куриный окорочок Петру, затем себе и Концертанту. Накрывает казан крышкой.

МАЙЯ. И пирог… кто хочет… (Кивает на пирог; Концертант и Пётр берут по куску.)

ПЁТР. Ладно!.. Давайте! (Поднимает стопку.)

МАЙЯ. Давай! (Поднимает свою; Концертант к стопке не прикасается.)

Пётр и Майя чокаются, выпивают, Пётр берёт себе кусок селёдки.

МАЙЯ. (К Петру.) Курицу… Курицу попробуй!

ПЁТР. (Откусывает кусок окорочка, зажмуривается от удовольствия.) М-м… то, что доктор прописал!

МАЙЯ. Картошечку, муженёк, обязательно…

ПЁТР. (Жуя.) Прямо как у Гриши… Карпаччи!

МАЙЯ. У кого у кого?

ПЁТР. Забыла, что ли?.. Карпаччи наш! Скрипач! Супруга – врач! Мозолист! Никакого мяса – только курей! (С завистью.) Могут себе позволить… Чтоб сосудики чистыми оставались… когда в гроб слягут!

КОНЦЕРТАНТ. Ой, а чего это я всё грожусь да грожусь?! Пора б уже и рассказать… (Пристально смотрит на Петра, тот пришибленно отводит взгляд.)

 

ЭПИЗОД XLI\«Толик»

Продолжение эпизода XXXV\«Гроза».

Спасательный пункт. На пластмассовом «общепитовском» столике – мегафон, бинокль, «вахтенный» журнал, под столом – батарея пустых винных бутылок. На фанерных стенах развешены вырезки из журналов с фотографиями полуобнажённых красоток, плакаты-пособия по методикам выполнения искусственного дыхания, спасательные круги, часы, барометр, поломанное зеркало. На гвозде – поверх лёгкого женского платьица висит «видавшая виды» матросская тельняшка. Лежак, застеленный синим армейским одеялом. В углу – валяется цветастая пляжная сумка. Женщина (Майя) с мальчишкой (а это – 5-летний Буся), заходят внутрь. Майя хватает свою цветастую сумку, вытаскивает полотенце и начинает обтирать окоченевшего мальчишку.

МАЙЯ. Ну всё, всё сыночек… Всё хорошо… Слава богу, всё хорошо…

Крупным планом: дрожащие губы Буси, он всё ещё не отошёл от испуга и близок к истерике.

МАЙЯ. Испугался?

Буся отрицательно мотает головой.

МАЙЯ. Не испугался? Вот и молодец…

Буся разражается плачем.

МАЙЯ. Ну что ты, Боренька?! Перестань! Я тоже испугалась.

Буся продолжает плакать.

МАЙЯ. (Достаёт из пляжной сумки помаду, подходит к зеркалу и начинает подкрашивать губы.) Только не рассказывай папе. Деткам нельзя… в волны на лодках…

БУСЯ. (Ревя.) Папа будет бить?

МАЙЯ. Не знаю. Не рассказывай, и всё.

Буся кивает.

МАЙЯ. А то и мне достанется… Обещаешь?

БУСЯ. Обещаю.

МАЙЯ. Ни про лодку… ни про дядю Толика…

Входит гребец…

 

ЭПИЗОД XLII\«Свист»

Продолжение эпизода XL\«Как у Карпаччи».

Дом на Стахановской, за столом сидят Пётр (галифе, нижняя рубаха), поникшая Майя (халат, шлёпанцы) и Концертант (фрак).

ПЁТР. (К Концертанту; с убитым видом.) Ну, хватит… Зачем?! Зачем ты мне… всё это рассказываешь?!

КОНЦЕРТАНТ. (Торжествующе.) Что, больно?.. (Пауза.) А чтоб знал!

ПЁТР. (С обидой.) Боря, за что?

КОНЦЕРТАНТ. (Надменно.) За всё… За музыку твою вечную… от которой меня всю жизнь…

ПЁТР. Занялся бы другим…

КОНЦЕРТАНТ. А чему?! Чему я всю жизнь учился? Только это – и умею…

ПЁТР. И что?! Посмотри на себя, должен быть благодарен!..

КОНЦЕРТАНТ. А я тебе о чём?

ПЁТР. Я хотел, чтоб ты… не как мы с матерью!.. Чтоб не считал всю жизнь копейки. Или я неправ?

КОНЦЕРТАНТ. За ремень твой отцовский… спасибо отдельное…

ПЁТР. Все… говорили… Ты рождён… быть Исполнителем!

КОНЦЕРТАНТ. (С сарказмом.) И за личную жизнь благодарствую. Премного!..

ПЁТР. (В запале.) Именно! За личную жизнь! Особливо за Люську твою! Витьки Телегина супружницу…

КОНЦЕРТАНТ. Да, и за Люсю!

ПЁТР. … на которой пробы негде было ставить!

КОНЦЕРТАНТ. Ах, так ты это… про Люсю?.. (С издёвкой.) А может, тебе ещё… кой-чего про Одессу? (Бросает иезуитский взгляд на Майю.)

ПЁТР. Что???

МАЙЯ. (С укоризной.) Боря!

КОНЦЕРТАНТ. Всю жизнь мне перековеркал!

МАЙЯ. Боря, прошу тебя…

КОНЦЕРТАНТ. Сейчас всё поймёшь, всё!.. (Сверлит отца испепеляющим взглядом.)

Раздаётся тихий настойчивый свист.

ПЁТР. (Опасливо.) Стоп! (Поднимает указательный палец, внимательно прислушивается. Качает головой.) Не стоило мне, пожалуй…

МАЙЯ. Петя, что?!

ПЁТР. Давление подскочило… Аж ушах свистит…

Майя с Концертантом переглядываются. Майя озадачена. Концертанту становится смешно.

МАЙЯ. (Смущённо.) Да-да, Петенька… конечно…. Это давление…

ПЁТР. Нет, не буду сегодня больше… Ни грамма…

Свист не прекращается.

КОНЦЕРТАНТ. (К Петру; сочувственно, тронув его за руку.) Спокойно, папа, не раскисай… будь мужчиной…

Слышно: в замочной скважине провернулся ключ. Скрип открывающейся входной двери, затем – мягкий щелчок закрывшейся (что происходит в сенях, не видно – дверь в сени закрыта). Раздаётся глухой настойчивый топот – будто кто-то отряхивает с валенок снег. Недоумение на лице Петра, глаза Майи забегали. Топот прекратился. Через некоторое время раздаётся шум спускаемой в унитазе воды. Дверь из сеней отворяется, входит какой-то мужик в тулупе и валенках. Толстяк. Лет шестидесяти.

МУЖИК. (Увидев Петра; с неприязнью.) А, ты?.. (Пауза.) Явился не запылился! (Снимает тулуп, вешает на вешалку, сбрасывает валенки, надевает домашние шлёпанцы.) (К Петру.) Чем обязаны?

ПЁТР. (К Майе.) Майя?..

КОНЦЕРТАНТ. (К Петру, с ехидцей.) А вот тебе и «четвёртая»!

МУЖИК. (К Петру; сурово.) Каким ветром… в наши края?

МАЙЯ. Петенька… Я сейчас… всё объясню…

МУЖИК. (Пренебрежительно.) Да брось ты, Майка… А то он сам… не понимает?.. (Проходит к столу, садится.)

ПЁТР. Что… в этом доме… происходит?! (Ударяет кулаком по столу, вскакивает,)

МУЖИК. (С презрением глядя на Петра.) Нет мочи терпеть… Пойду… воздух выпущу.

Огорошенный взгляд Петра, поражённого таким хамством. Мужик встаёт, отправляется в сени и тут же возвращается с какой-то красной, почтенного возраста тряпкой. Подходит к окну, прислоняет тряпку к отопительной батарее, взявшейся неизвестно откуда, что-то откручивает… На тряпку устремляется струйка воды, свист прекращается; мужик закручивает то, что только что открутил.

МАЙЯ. (К Петру; заботливо.) Ну что, теперь не свистит?

ПЁТР. Нет… (К Мужику, удивлённо.) Что это было?

МУЖИК. Отопление… музицировало… (Снова садится за стол.)

Пётр внимательно рассматривает Мужика.

МУЖИК. (Опрокидывает пресловутую «четвёртую» стопку, закусывает солёным огурцом.) Объясняю. Для мастеров «искуйства», от дел наших земных… ох, как далёких… (Пауза.) Пётр… если не ошибаюсь?..

Пётр утвердительно кивает.

 

ЭПИЗОД XLIII\«Юджин Пабст»

Наши дни. Знакомый муз-школьный класс[26], в котором Белла Романовна Брауде когда-то занималась с Концертантом. За пианино сидит какой-то мальчик лет семи, рядом – молоденькая, незнакомая зрителю учительница. Мальчик играет гамму, рука учительницы касается его руки – как бы подавая сигнал «стоп», гамма обрывается… Камера переводится на «черепаху ТОРТИЛЛУ» (95-летнюю Беллу – в очках, в трезвейшем уме и памяти), сидящую в инвалидной коляске.

ТОРТИЛЛА. (Оглядывает класс; сама с собой.) Нет, ничто… не тленно… под луной! Тот же плафон, тот же треснутый подоконник… (Взгляд на пианино.) Тот же инструмент… (К зрителю.) На этом стульчике, между прочим (кивает на ученика), в этом классе… в свои годы… у меня сидел один мальчик… ставший потом… Борисом Левитанским! Вот его фотография… (Показывает фото, на котором она занимается с Борькой.) Он был страшным лентяем, и мне… с его родителями (назидательным тоном) пришлось потратить немало сил, прежде чем он стал тем, кем он стал… И, именно здесь, в этом классе – я предрекла ему, что он будет собирать полные залы… (Пауза; волнительно.) А вот ещё одна фотография… (Показывает очень старое фото, на котором изображена пожилая женщина в вечернем платье.) Я показываю её потому, что мне… повезло учиться у Регины Самойловны Горовиц (прикасается к женщине на фото), родной сестры знаменитого американского виртуоза Владимира Горовца… о которой он, кстати, отзывался, что она – ещё лучшая пианистка, чем он… Сестра гастролировала по Союзу, аккомпанировала Мильштейну, Ойстраху, другим выдающимся, но… Послушайте. Вам это будет полезно… После революции их семья потеряла всё… Отца – а он владел торговой фирмой – репрессировали как врага народа, и он закончил свои дни в лагерях… Старший брат Владимир… Горовиц – был уже состоявшимся пианистом… и просил выпустить его из страны, но разрешения не получил, и ему пришлось бежать… (Вздыхает, опускает голову, пауза.) Власть не смогла простить ей… этот поступок братца-предателя. И в тридцать седьмом… гастроли ей поломали раз и навсегда… И – до преклонных лет – ей оставалось… только преподавать. И только – в Харькове. В консерватории, в должности… Нет, даже не доцента! А – И.О.(!) доцента… При всём при том, что профессорами там были… какой-то Хазановский… какой-то Скловский… Ещенко… Это угнетало её больше всего… (Пауза.) У брата за границей… поначалу тоже складывалось несладко, и всё же… Как-то в Гамбурге, в гостинице, к нему в номер влетел шальной антрепренёр… И предложил заменить заболевшего солиста… Исполнять требовалось… ни много ни мало Первый Концерт Чайковского для фортепиано с оркестром, начало – через полчаса. И Горовиц согласился. Вот так, без всякой репетиции, этот «кот в мешке» зашел в зал за минуту до начала. Дирижером был знаменитый Юджин Пабст. Он только и успел, что сказать пришельцу: «Следите за моей палочкой, и бог даст, ничего страшного не случится»… Но уже через несколько тактов – Пабста едва не хватил удар: «солист» молотил по клавишам как ему вздумается, не обращая внимания ни на палочку, ни даже на оркестр. Скандал Пабсту был ни к чему, и он как человек профессиональный, скрепя сердце начал дирижировать, всецело идя за «этим отморозком» – ведя оркестр за ним и предвкушая ту капитальнейшую головомойку, которую он задаст антрепренёру, как только закончится «весь этот позор»… Успех – был оглушительным. Публика аплодировала 50 минут, стоя, билеты на все его предстоящие выступления были раскуплены в течение часа. Так, дорогие мои, началась блестящая карьера Владимира Горовца в Европе. Затем – триумф в Америке, снова Германия, Франция, Англия, Швейцария… Да, конечно… (Вздыхает.) Вегетарианские были времена, сейчас вряд ли бы… такое допустили… Прислали б каких-нибудь… «солсберецких»… Богоматерь Парижскую… осмотреть… (Пауза.) Да, и ещё… Самое главное… Всем своим студентам – Регина постоянно повторяла: «Дети мои! Учите… английский!..».

Договаривает и обессиленно откидывается на спинку коляски. Камера переводится на юного ученика и молодую учительницу. Ученик скучает, учительница опасливо косится то на Тортиллу, то на ученика, как бы не понимая, о чём идёт речь.

 

ЭПИЗОД XLIV\«АГВ»

Продолжение эпизода XLII\«Свист».

За столом – Пётр, Майя, Концертант и Мужик.

МУЖИК. (К Петру.) Так вот, ещё раз… Для «мастеров искуйств»! (Многозначительно.) Видите ли, Пётр… Водяное отопление есть процесс циркуляции… нагретой воды… внутри замкнутого контура, состоящего из батарей и металлических труб. А поскольку вода имеет свойство испаряться, то есть – превращаться в пар, или в тёплый воздух… (Пётр с одуревшим видом внимательно слушает) то этот циркулирующий в контуре воздух… как раз и «дует» в эти трубы. Или, как сказал один из ваших, «А вы ноктюрн… сыграть смогли бы… на флейте водосточных труб?!».

Мужик смотрит на Петра с победным видом. Пётр не слышит. Майя встаёт из-за стола и выходит в сени. Пётр между тем – с изумлением осматривает комнату. По стенам проходят трубы и батареи водяного отопления, печь-голландка исчезла… К газовой плите, стоящей на её месте, протянута дюймовая труба, на плите закипает чайник, под ним – голубеет обворожительное газовое пламя… Куда-то подевался умывальник. Вместо него – водопроводный кран со смесителем и чешская мойка…

КОНЦЕРТАНТ. (К Мужику; обыденно, как ни в чём не бывало.) Что на работе, Константин Николаевич?

МУЖИК. (Машет рукой; устало.) Ой, да ну его, Боря… Сегодня вообще завал! Замёрз, как цуцик. С ума посходили, всё везут и везут… Шестьдесят тонн антрацита… сто двадцать четыре – бурого… Солярки шестьдесят шесть бочек. И всё проверь, заактируй, подпиши…

Взгляд Петра падает на их с Майей семейную фотографию, висящую всё там же, на стене… Супруги по-прежнему нежно смотрят друг на друга, но вместо Петра – почему-то! – на фотке запечатлён этот самый Мужик…

Нервный хохот Петра, продолжительная смеховая истерика; до него, наконец, дошло – кто это такой…

ПЁТР. (К Мужику; не прекращая хохотать.) Ни хрена себе – поворотец!.. Так и знал!.. Зав угольным складом, видать?

МУЖИК. (Скромно, но не без гордости.) Топливным…

ПЁТР. (Продолжает хохотать.) Ну, и как навар?.. С пересортицей небось – всё шик-модерн?.. Дорожные потери… Усушка, утруска… Недовесы, поборы… Взятки… заносы… с чёрного хода!

МУЖИК. (Твёрдо; глядя на Петра, как на идиота.) Не без того… Хочешь жить – умей вертеться.

ПЁТР. Справный мужик! Справный!

Вновь слышен шум спускаемой в унитазе воды, Майя возвращается в комнату.

ПЁТР. (По-прежнему, к Мужику.) А там… (указывает на сени) у тебя что?.. Кабинет задумчивости?

МУЖИК. (Гордо, с чувством глубокого превосходства.) Идём, покажу…

Ведёт Петра в сени, к ним присоединяется Концертант. В сенях, на месте, где когда-то висело ржавое корыто[27], красуется белоснежная дверь с писающим мальчиком. Мужик толкает дверь, и… Раздаётся громкий аккорд – это грянул очередной фрагмент Концерта №1; перед Петром – сияющее чистотой помещение, отделанное перламутровой плиткой. Его взору предстают ванна джакузи с гидромассажем, душевая кабинка с сауной, бесконечные зеркала (музыка – всё тише!), унитаз, биде, роскошная раковина с сияющим смесителем… Пётр повержен, раздавлен, унижен. Концертант наблюдает за реакцией отца с довольной усмешкой, явно кайфуя.

Музыка стихла.

ПЁТР. (Тихо, себе под нос.) Так и знал… что возьмёт себе жулика… ворюгу…

МУЖИК. (Подходит к ещё одной двери – находящейся на другом конце ванной комнаты.) Это ещё не всё!

Толкает дверь; перед Петром – огромная роскошная спальня и следующая за ней анфилада искусно обставленных комнат… Мужик с интересом смотрит на Петра, ему не терпится понаблюдать за его реакцией. Пётр пятится чуть назад… Камера переводится на Мужика. Крупным планом: ошеломлённый взгляд «завсклада»: на месте, где только что находился Пётр, он видит шестилетнего мальчишку в лохмотьях; повязка на глазу отсутствует. Оборванец пятится ещё чуть-чуть, затем взвивается и с разбегу таранит толстяка головой в живот. Мужик падает, Оборванец выбегает в сени… Поверх мёрзлых сугробов стелется позёмка. Вой ветра, лай собак. Из далёкого далёка к дому тянется всё та же верёвка – с тем же бельём, испачканным подошвами Концертанта[28].

Из сеней во двор выскакивает уже не Оборванец, а Пётр(!) – в галифе и нижней рубашке, с повязкой на глазу.

Сортира – и след простыл, на месте сарая – гараж из бетона и стекла. Пётр подбегает к гаражу, соскребает со стекла чуток наледи, прикладывает ко лбу ладошку, сложенную козырьком… Внутри – просматривается крутая тачка.

ПЁТР. (Убитый горем.) Таки снесла…

Плетётся обратно – в дом, в комнату, где только что сидел за столом.

В комнате – те же батареи, та же газовая плита… В углу – уцелевшая с прежних времён куча хлама. За столом – Концертант и Майя. Пётр копается в хламе, находит, наконец, потрёпанный чемоданишко… Кладёт чемодан на кровать, открывает шкаф, достаёт пару кальсон, пару нижних рубашек, бросает в чемодан и направляется к выходу. По дороге бросает Майе, не глядя: «Сарай…»

МАЙЯ. Что – сарай?

ПЁТР. (На ходу, чуть ли не с истерикой.) Ты проспорила…

МАЙЯ. Ничего я не проспорила… Это ты… спорить хотел… Всё «спорнём» да «спорнём»!.. А до самого спора – так и не дошло…

ПЁТР. Всё равно! Не я проиграл… Ты! (Без оглядки – покидает комнату.)

МАЙЯ. Петя!..

Майя остаётся в комнате, Концертант увязывается за Петром.

 

ЭПИЗОД XLV\«Фрак»

Продолжение эпизода III\«Гримёрка». Концертант по-прежнему строит зеркалу рожи, пытается себя развеселить, но – ничего не выходит. С пустым, ничего не выражающим с лицом – в трусах, манишке и бабочке, тянется к плечикам, достаёт концертные брюки, начинает надевать. Делает это с раздражением, неохотой, вся сущность его – восстаёт против… Раздаётся звонок мобильника. Концертант дотягивается до гримёрного столика, берёт телефон.

КОНЦЕРТАНТ. Алё, привет!

На том конце провода – вечер, берег Средиземного моря, утопающая в зелени вилла (к каждому растению подведена прозрачная трубочка с живительной влагой). В просторной, со вкусом обставленной комнате, украшенной афишами с изображением Концертанта, стоит малосимпатичная женщина лет шестидесяти, с угристым мясистым носом. Это – его супруга. Несмотря на довольно позднее время, вокруг женщины носятся с полдюжины счастливых внучек и внучат, мал мала меньше. На полу – детские игрушки; шум, крики, детский смех…

СУПРУГА. Привет! Как дела?

КОНЦЕРТАНТ. Нормально, твоими молитвами…

СУПРУГА. Ты сегодня где?! В Кирхенхаузене?

КОНЦЕРТАНТ. Да.

СУПРУГА. Как погода?

КОНЦЕРТАНТ. Вроде хорошая… А у нас?

СУПРУГА. У нас хамсин… (Улыбчиво.) Из Иордании навеяло! На улицу не выйдешь, дышать нечем…

КОНЦЕРТАНТ. Ну… у меня тут тоже… дышать не очень…

СУПРУГА. Завтра где? В Вайсентурме?..

КОНЦЕРТАНТ. Извини, дорогая, сейчас начало.

СУПРУГА. Всё, береги себя, ты нам нужен. Целую, до связи.

КОНЦЕРТАНТ. До связи.

Посидев ещё немножко, старик скрепя сердце натягивает носки, встаёт со стула, надевает брюки, концертные туфли и, наконец, фрак. Оглядывает себя в зеркало. Отражение крупным планом: Концертант «при полном параде», во весь рост. Снова начинает строить себе рожи, высовывает язык… Вспышка! Уморительно смешное отражение (с высунутым языком) становится вдруг чёрно-белым и на мгновение замирает в зеркале – превратившись в старую выцветшую фотографию «на память» с факсимиле: «Kirchenhausen, 2010»… Концертант проходит к окну, открывает створку. Высовывается наружу, делает глубокий вдох. Из окна просматривается скульптурка земного шара[29], тумба с афишей и вся «курительная» зона с её урнами. У урн – лишь один человек, это «Красавчег». Задержавшийся курильщик в последний раз затягивается, бросает окурок и поспешает в зрительный зал. Концертант делает ещё один глубокий вдох и закрывает створку. Покидает гримёрку и направляется к сцене.

 

ЭПИЗОД XLVI\«Триумф»

Продолжение эпизода XLIV\«АГВ».

Снег валит крупными хлопьями. Убитый горем Пётр (в галифе и нижней рубахе) выходит во двор, сын (во фраке) следует за ним. Пётр доходит до калитки.

КОНЦЕРТАНТ. (К Петру.) Ну что ж…

Пётр останавливается, поворачивается к Концертанту. Неотрывно – в последний раз – смотрит на сына. Опускает чемоданчик на землю, поднимает руки, чтобы обняться…

КОНЦЕРТАНТ. (Со скрещёнными на груди руками.) Рад был увидеться, отец…

Пётр подхватывает чемоданчик, резко разворачивается и выходит за калитку. Делает несколько шагов и сын. Врубается музыка, звучит финал всё того же Концерта Чайковского. Общий план: снег всё валит и валит, у калитки стоит человек во фраке и смотрит вслед человеку в галифе и нижней рубашке, уходящему всё дальше и дальше…

Ещё немного, и Пётр исчезнет из зоны видимости. Концертант не выдерживает, срывается с места и пускается вдогонку за отцом – по длинной, идеально прямой дороге.

 

ЭПИЗОД XLVII\«Катала»

Чёрно-белое. Музыка (1-й Концерт) не смолкает.

Длинный безлюдный больничный коридор[30]. Кто-то в белом халате (вид со спины) толкает впереди себя каталку – всё прямо и прямо, никуда не сворачивая… На каталке – вперёд ногами, лениво осматриваясь по сторонам – лежит Концертант. Он, как обычно, при полном параде (бабочка, фрак), поверх рукава – гипс. Едва ли не бросаясь под колёса, дорогу им перебегает всполошенная чёрная кошка – с недвижным воробышком в зубах (это – Ирма). Кошка исчезает, каталка движется дальше… Наконец, останавливается. Просторное светлое помещение. Ни окон, ни дверей. «Катала» (им оказывается ДОКТОР) отрывает руки от каталки и подходит к пациенту. Поправляет на пациенте бабочку и, улыбаясь, что-то говорит. Титр: «– Что ж, молодой человек… Всё зажило, будем снимать». Затем обращается к Медсестре. Титр: «Зиночка, пожалуйста… Займитесь молодым человеком». Медсестричка берёт ножницы, начинает разрезать гипс и, с умилением глядя на Концертанта, что-то щебечет. Титр: «– Всё будет хорошо. Вот увидишь…». Лицо лежачего расплывается в отёчной неземной улыбке.

 

ЭПИЗОД XLVIII\«Финал»

Музыка продолжается. Снова цветное изображение: те же подмостки, тот же оркестр[31], вдохновенное лицо дирижёра. Громкие, исполненные страсти аккорды фортепиано. Камера переводится на рояль; звучит последний аккорд. За роялем – никого, он пуст.

Конец.

 

РЕМАРКА ДЛЯ РЕЖИССЁРА МОНТАЖА

В течение демонстрации киноленты изображение на экране иногда исчезает и появляется странный промельк – надпись, нацарапанная неровными чёрными буквами на белом фоне (якобы фабричный брак):

«Концерт №1 Чайковского БЕЗ фортепиАно с оркестром».

 

Koblenz, 2019

[1] Внешность персонажа описана в эпизоде III\«Гримёрка».

[2] На протяжение всего дальнейшего действа – никаких изменений одеяние Концертанта не претерпит.

[3] Продолжение эпизода V\«Пролог».

[4] «Будет людям счастье, // счастье на века – // у советской власти // сила велика…».

[5] См. эпизод VIII\«Дом».

[6] Cм. эпизод VIII\«Дом».

[7] Та самая веревка, по которой ходил «канатоходец», см. эпизод V\«Майя».

[8] См. эпизод XVI\«Любовь».

[9] Продолжение циркового представления, см. эпизод XII\«Цирк».

[10] Пассаж – очень тихая рысь, с небольшим выносом ног вперёд, при которой передние ноги медленно и красиво поднимаются вверх, а задние сильно подведены под корпус.

[11] См. эпизод VIII\«Дом».

[12] Учительница, см. эпизод XVI\«Любовь».

[13] См. эпизод XIV\«Искорки».

[14] Стахановская улица, см. эпизод V\«Майя».

[15] См. эпизод VIII\«Дом».

[16] См. эпизод XVIII\«Гастроли».

[17] См. эпизод XVI\«Любовь».

[18] Продолжение эпизода X\«Галифе».

[19] См. эпизод I\«Афиша».

[20] См. ролик №3 в эпизоде IX\«Зонтик».

 

[21] См. эпизод XXVII\«Гёрл».

[22] Красненькая – 10-рублёвая ассигнация 1961 г.

[23] Cм. эпизод VIII\«Дом».

[24] См. эпизод XIII\«Раскинулось море».

[25] Cм. эпизод VIII\«Дом».

[26] См. эпизод XXX\«Белла».

[27] См. конец эпизода XXXIV\«Окно».

[28] См. эпизод V\«Майя».

[29] См. эпизод I\«Афиша».

[30] См. эпизод XVII\«Травматология».

[31] См. эпизод IV\«Пролог».