Денис Драгунский. ЛИСТКИ ИЗ ДНЕВНИКА. 29.04.2016. КОФЕ И БУЛОЧКА

Отнимают кофе. Вредно. Тахикардия. Сердце не справляется. Но можно без кофеина. Извините, descafeinado нам не надо! Тогда чай. Травяной. Ужас.

Всё отнимают, шаг за шагом, кусок за куском.

Отняли дорогу, лес, море, город. Дальние страны. Жару отняли, подъем на Акрополь на солнцепеке, желто-белый мрамор, бежевых кариатид, небывалое небо. Отняли Рим с тенистым двором палаццо Альтемпс, где лучшая на свете Афродита на плоском камне, в прозрачном – чуть не сказал, пеньюаре – в чем она там? Или это по ней стекает вода? «Стекает по телу, замирая в восторге, вода»? Нет, там что-то вроде воротничка. Как на маечке, черт… И маленькие растопыренные грудки, и рядом две служанки с тяжелыми простецкими руками. У нее втянутый живот, и ребра почти торчат. Страшный соблазн. Боже, о чем я? Это старость. А кофе выпить уже нельзя.

Кофе мне не сразу давали, кофе пили мама и папа, а мне слабенький чай – ну да, кофе детям вредно. Потом с молоком, молока больше, чем кофе, я просил, чтоб как у взрослых, мне говорили «будет горько», а я хотел горько, взрослые пьют всё горькое – кофе, пиво, водку и вообще. Я не боялся.

Кофе с булочкой! Ах, эти круглые пшеничные булочки; я был совсем маленький, их приносили из пекарни, в особом холщовом мешочке, горячие – папа разрезал их по горизонтали, не дорезал до конца, открывал их, как книжечки, как раковины, а мама клала туда квадратик желтого, как греческий мрамор, масла, и папа закрывал их, и через полминуты масло таяло почти совсем, сохраняя чуточку твердой прохлады в середине теплого пористого теста, и это бесподобно вкусно. Как-то раз я ел паровую лососину с горкой холоднющего тончайше порубленного масла. Ледяной масляный порошок, представьте себе – в одном гурманском ресторане.

Отняли московские кабаки. Отняли Петербург и карельские озера, волжский променад в Ярославле и желто-красную осень Вирджинии. Самолет, поезд, машину и даже трамвай.

Кажется, я говорил о булочках. Булочки потом разогревали в духовке.

Потом в микроволновке. Но масло всё равно было неплохое, хотя уже не такое.

Кофе варили сначала в кофейнике. Потом в джезве, она же турка. Потом снова в кофейнике, но уже в другом. Системы Биалетти.

Потом выяснилось, что булочки – это слишком калорийно. Не говоря уже о масле.

Потом внучка подарила кофе-машину. С капсулами. О, как она ревела! Через две двери – спальня – коридор – кухня – слышно! Ревела, рычала, гудела и выла, как самолет, на котором я летал по всему свету! Как мотор катера, на котором я рыбачил на озерах! Как мотороллер, на котором я гонял по проселкам вокруг нашей дачи, мотороллер системы «Вятка», ррррржжжжрррр!

И запах – как в утренней балканской стране, где пахнет горячими камнями, крепким самосадным табаком, сливовой водкой – и кофе, кофе, кофе.

Смешно, но кажется, я начинаю любить чай. Жиденький ромашковый.

Что-то хорошее можно и про ромашку вспомнить. Вечер, поле, глинистая дорога. Аптечная ромашка топырит коротенькие лепестки. Они как юбочка на девочке, которая идет рядом. Ей лет пять. Я постарше – мне шесть с половиной.

И ее потом отнимут. Ромашку, девочку, юбочку…

Но не будем о грустном. Еще успеется.