ГАСАН ГУСЕЙНОВ. ГОРОД ЯЗЫКОВ: К 400-ЛЕТИЮ НЬЮ-ЙОРКА

Филолог Гасан Гусейнов посвящает свою еженедельную колонку на RFI только что вышедшей книге Росса Перлина о языковом богатстве Нью-Йорка, случайно приуроченной и к 400-летию великого города, и к предстоящим президентским выборам в США. Какие новые испытания грозят многоязыкой столице западного мира в случае возвращения Дональда Трампа?

Доктор филологических наук Гасан Гусейнов © screenshot Youtube

Росс Перлин преподает в Колумбийском университете на кафедре славянских языков. Больше десяти лет она возглавляет Альянс Языков, находящихся под угрозой, и издает онлайн-атлас Языков Города Нью-Йорка. К 400-летию родного города Перлин только что выпустил книгу, о которой я хочу рассказать, не могу не рассказать, хотя еще даже не дочитал ее до конца. Книга называется «Город языков. Борьба за сохранение родных языков, находящихся под угрозой». Ross Perlin. Language City. Grove Atlantic / Grove Press UK, 2024, 415 c/

«Город языков. Борьба за сохранение родных языков, находящихся под угрозой». Ross Perlin. Language City. Grove Atlantic / Grove Press UK, 2024, 415 c/ © Гасан Гусейнов / RFI

До того, как Росс Перлин взялся за работу, считалось, согласно официальной статистике, что в Нью-Йорке люди говорят на ста языках. Для многомиллионного города, куда устремляются самые энергичные люди со всего света, это все-таки много. Но, как выяснила группа ELA, это в семь раз меньше настоящего числа этих самых языков, находящихся под угрозой. Их — семьсот! И большинство существует без письменности. Согласно данным ООН, из семи тысяч языков современного мира половина обречена на скорое исчезновение. Во многом потому, что их не поддерживает письменность, а носители языков, не имеющих письменности, рано или поздно полностью переходят на влиятельные языки окружающего большинства. Это просто закон природы, и тут вроде бы нечего и не на что жаловаться.

Но все не так просто. Город Нью-Йорк, как бы кому-то это ни было обидно, задает стандарты осмысления сложности современной социальной жизни. Не знаю, как это вышло, но в нем больше вертикалей, чем где бы то ни было на свете, много океана, много людей, и сама идея многослойности, многоуровневой исторической и будущей жизни здесь воплощена с той же мощью, какую мы находим в Риме. Но в Риме, предыдущей мировой столице, она по большей части откапывается археологами, а здесь, в Нью-Йорке эту многослойность носят в своей голове потомки недавних иммигрантов. Все они многоязычны, и английский не единственный их общий язык. С Борисом Сандлером, бессарабским евреем, скрипачом и писателем, одним из немногих живых носителей языка идиш, можно говорить и на русском, и на нескольких других языках. Но его миссия — сохранение живого литературного идиша. Возможно, в этой миссии не было бы нужды, если в 1924 году иммиграция евреев из Восточной Европы не подпала под законодательные ограничения. А так, вполне могли бы удержаться школы, газеты, издательства, а там и радио- и телестанции, — словом, всё то, без чего носитель языка не может держать свой материнский язык в уверенном тонусе. На разговорах об одном идише Бориса Сандлера и его бруклинского издательства можно было построить всю книгу.

Но идиш не единственный из находящихся под угрозой исчезновения языков Нью-Йорка.

Росс Перлин рассказывает в предисловии к книге, как путешествовал по стране трехсот языков — Китаю, как открывал для себя крошечные и солидные диалекты Нью-Йорка, в своих странах уже начавшие умирать. Из соседней Мексики привезли свой науатль (один из ацтекских языков) в США люди, перед которыми, может быть, и не стоит задача сохранить материнский язык. Английский и испанский всеохватны. Но из родного языка в эти громадины уже встроены слова из языка науа: «чили» (острый перец, не путать с одноименной страной Южной Америки), «мескаль», «томат», «оцелот», «аксолотль», «какао» и даже «шоколад».

С каждым носителем угрожаемого языка легко можно говорить на нескольких других. Шесть главных собеседников Росса Перлина говорят на тридцати языках, в среднем по пять на брата. Скорее всего, однако же, следующие поколения этих жителей Нью-Йорка уже утратят живую связь с языками своих родителей или бабушек и дедушек. Но потеря языков будет сродни той, что прямо сейчас, сию минуту, испытывает фауна планеты Земля, теряющая гигантские популяции пчел. Когда некому станет опылять посевы злаков, выращиваемые на корм скоту, пропадет не только мед, пропадет и мясо. Но гастрономическая пищевая цепочка понятна и зрима, а вот смысл пребывания в мире маленьких языков понятен далеко не всем. Даже древнегреческий и латынь, языки, казалось бы, изученные вдоль и поперек, с прекрасно описанной грамматикой и оцифрованным сводом большой части созданной на этих языках литературы, должны быть отнесены к категории угрожаемых. Еще в конце 19 века на латыни читали лекции в университетах Европы и даже России, еще лет тридцать назад я, родившийся в середине 20-го века, встречал юристов и докторов, умевших говорить на латыни, не только когда цитировали классиков. Они общались на латыни во время консилиумов, когда не хотели, чтобы пациент понял, о чем идет речь. Эта полезная функция закрепилась, кстати, во многих еврейских семьях, где идиш служил секретным языком старшего поколения.

►►►Читать подробнее:  Неизвестный родной язык до конца времен

Но об идише написано уже много прекрасных книг, а в книге Росса Перлина даны портреты еще нескольких языков и заметки о словах из них, создающих бесконечный лексикон невероятного города. Вот «ок» (ock) — йеменское арабское слово, вытесняющая из обихода «бодегу», восходящую к греческой ἀποθήκη, откуда и польская и русская «аптека». Поскольку сейчас многие бодеги перешли в руки выходцев из Йемена, новое словечко начинает расходиться и среди англоязычного большинства Нью-Йорка, таща за собой — как маленький буксир втаскивает в порт океанский лайнер — новые отношения между людьми. Несмотря на то, что в США нет такой продвинутой языковой политики, как в Канаде, Швейцарии или Индии, считает Росс Перлин, возможность сохранить этот североамериканский Вавилон во всей его красе и пользе для населяющих город многоязыких и пестрейших в культурном отношении насельников, такая возможность есть. Главное, считает этот лингвист, полиглот и писатель, не закрыть город от иммиграции.

Книга Перлина вдруг становится политической.

«Если 2024 год станет новым 1924 годом, закрыв страну и отрезав город, это будет иметь неисчислимые последствия для обоих, а также для народов и языков во всем мире. Даже для тех, кто уже здесь, череда чрезвычайных ситуаций, начавшаяся с избранием Трампа в 2016 году, еще далека от завершения — это пугающее новое время с трагическими последствиями не только для многих городских общин, но и для самого города. Хотя белые националисты могут опасаться Великого Замещения (Great Replacement), Нью-Йорк уже давно зависит, в буквальном демографическом смысле, от того, что можно было бы назвать Великим Пополнением (Great Replenishment), постоянным вкладом новичков в жизненную силу города».

Кто-то может спросить, а как, собственно, положение языка какого-нибудь меньшинства в Нью-Йорке может повлиять на судьбу этого языка в далекой метрополии? Дает ли книга вообще какой-то ответ на этот вопрос? Можно привести примеры возрождения языков после столетий пребывания в рассеянии и в гетто или просто в роли второсортного языка империи — от иврита и новогреческого до финского или множества языков народов России. Ведь как раз последние пережили сначала подъем внимания к себе после 1917 года, а ровно сто лет спустя, в 2018, пали жертвой новой дискриминационной языковой политики.

►►► Читать подробнее: Почему Россия не понимает по-удмуртски?

У новой разноязыкой диаспоры с территории бывшей Российской империи, теперь уже в ее постсоветском и даже в пост-постсоветском изводе, появляется новый шанс в мире сохраниться и процвести, не забывая материнских языков и делая что-то полезное хотя бы для «памяти памяти».