Автор: Пост Кати Марголис о том, что русский язык в странах Балтии часто рассматривается, как язык оккупантов вызвал бурную реакцию и нападки на Марголис от, в том числе и уехавших на Запад, людей либерального толка.
Я пишу свой текст не „на фоне Пушкина“, а «на фоне Софийки» — вспоминая портрет шестилетней девочки убитой российской ракетой недавно в Чернигове.
Давайте вместе, глядя фотографию улыбающейся Софийки, глядя на фотографии раненых, искалеченных детей, послушаем речи о русофобии, о неуважении к великому русскому языку Достоевского, Толстого… Быть может нам напомнят: „Счастье всего мира не стоит одной слезы на щеке невинного ребёнка“? Прекрасные слова! Впрочем, в жизни Федор Михайлович был империц, мечтавший о расширении территорий, ксенофоб и антисемит, каких мало. Ну, а Толстой? Боюсь, что любителям слова «русофобия» с Львом Николаевичем не повезло. Откроем роман „Анна Каренина“ на том месте, где решилась судьба Кити и Левина. На том же вечере несколько господ решают вопрос «обрусения» Польши. Все они принадлежат к „сливкам“ общества, что не мешает им придерживаться противоположных взглядов. Но ни у кого из этих господ не возникает вопрос о моральной стороне дела – о законности политики „обрусения“ другого народа. Говорят они свободно, порой отпуская шутки… Любопытно, что Облонский и Песцов представляют либералов того времени. „Какой удар от классика!“
У гения случайного не бывает. Толстой подтвердит это в „Хаджи-Мурате“, когда будет говорить о вине России в польском „вопросе“. А еще он напишет (как если бы смотрел в сегодняшний день!): „И… побредут оторванные от мирного труда… сотни тысяч людей с орудиями убийства в руках туда, куда их погонят. … и, наконец, придут к тому месту, где их начнут убивать тысячами, и они будут убивать тысячами, сами на зная зачем людей, которых они никогда не видали, которые им ничего не сделали и не могут сделать дурного.“ (Лев Толстой, „Христианство и патриотизм“).
Наталья Дидова, потерявшая в Мариуполе своего мужа (русского убитого русскими!) говорит теперь только на украинском языке. Рассказывая журналистам об ужасах происходивших в городе, она сказала, что больше не хочет говорить на языке врага. Думаю, с болью, но Толстой понял бы ее, как понял бы и других людей Украины (нередко этнических русских) нежелающих больше говорить на языке современного фашизма, фашизма, в котором нашли свое продолжение старинные разговоры об «обрусении».
