Михаил Бару. Две миниатюры

Смотришь с вершины горы Андома на Онежское озеро, слушаешь его шум, больше похожий на шум моря, тонкий свист ветра и чувствуешь себя человеком неолита, который не один год шел сюда через дремучие леса, топкие болота и наконец дошел до края земли. Озеро еще никак не называется. Ты еще придумаешь названия ему и горе, на которой стоишь и поеживаешься от холодного ветра. Тебе еще предстоит научиться ловить лосося, сига, налима, ряпушку, судака и огромных зубастых щук, пока плавающих в озере безымянными; научиться убегать от медведей, волков и рысей, обитающих в здешних лесах, рыть им ямы, втыкать в них острые колья, ставить силки на глухарей, лебедей и тетеревов; придумать богов озера, леса, огня, грома, задабривать их, а в свободное от рыбалки и охоты время выбивать кварцевым зубилом на гранитных валунах изображения животных, рыб, сидящих в лодках людей, солнца, луны… но ты не он, а обычный горожанин, который взял отпуск на неделю и приехал сюда из какой-нибудь Москвы или Ярославля, или Петербурга, чтобы посмотреть на красивый вид, открывающийся с горы, приготовить на мангале заранее замаринованые куриные крылья, съесть их, запить сухим вином, еще раз посмотреть на красивый вид, вздохнуть и уехать, оставив на другом, чуть виднеющемся в дымке берегу, дальние страны, населенные людьми с песьими головами, с глазами на груди, единорогами, фениксами, белыми муравьями и гигантскими саблезубыми стрекозами с крыльями лазоревого цвета, уехать, оглядываясь на озеро, которое пристально смотрит на тебя всеми рыбами, чайками, береговыми ласточками, облаками и желтыми звездами, затаившимися на дне тихих омутов…

Хорошо еще, что отсюда нельзя улететь, чтобы уже через час или полтора приземлиться в какой-нибудь Москве или Ярославле, или Петербурге, а завтра выйти на работу. Хорошо, что придется еще часа четыре ехать на машине до Вологды по дороге, идущей между заболоченными лесами и полями, седыми от растрепанных ветром головок отцветшей пушицы, там остановиться, зайти в придорожную гостиницу пообедать, сказать себе «провались оно все пропадом» и к судаку в сливочном соусе заказать рюмку или даже две водки, чтобы с чистой совестью остаться там же ночевать, а на утро встать чуть свет и ехать к недовольному начальству, растворимому кофе «три в одном» из автомата в буфете, к бумаге, застрявшей в принтере, к сосискам и сублимированному картофельному пюре на обед.

*********************************************************

Отчего я так сильно
Этой осенью старость почуял?
Облака и птицы.

Басе

…перестаешь управлять воспоминаниями, и они начинают жить собственной, совершенно самостоятельной жизнью – приходят и уходят, когда захотят… смотришь, к примеру, в окно на ворону, сидящую на ветке липы с подобранным где то окурком в клюве, и ни с того ни с сего вспоминаешь, как завалил экзамен по процессам и аппаратам химической технологии на третьем, кажется, курсе из за того, что читал напечатанное на тонкой бумаге «Собачье сердце», которое тебе дали на одну ночь… или это было не сердце, а рот – маленький, упрямый, ненасытный – и экзамен по теоретической механике; или проснешься среди ночи от рева мотоцикла, промчавшегося по улице, а из какого то закоулка в голове, в который уже бог знает сколько лет не заглядывал, вылезет на негнущихся скрипучих ножках успевшая порасти мхом, забытая напрочь радость от самой первой самостоятельной статьи, опубликованной в журнале Американского химического общества, – от нее в памяти остались не формулы, не графики, а только отвратительный вкус дешевой рябины на коньяке, которой ты эту радость обмывал и закусывал любительской колбасой; или вдруг на совещании, когда только открыл рот, чтобы сказать умное, но не обидное начальству, совершенно не к месту вспоминаешь, как огорчился, взяв в руки свою первую книжку, оказавшуюся маленькой и невзрачной, точно новорожденный младенец, с натужно пищащими внутри первыми стихами, как понял, что она уже не вырастет и придется писать новую, а не ждать, пока эта станет лучше; или ешь на завтрак овсяную кашу, а перед глазами стоит и не уходит подделанная тобой аккуратными круглыми детскими буквами подпись родителей в дневнике, а… старость не чувствуешь, нет – только облака стали уплывать за горизонт быстрее, а птицы наоборот – как ни поднимешь голову, они все кружат, кружат и не улетают.

Один комментарий к “Михаил Бару. Две миниатюры

  1. Михаил Бару. Две миниатюры

    Смотришь с вершины горы Андома на Онежское озеро, слушаешь его шум, больше похожий на шум моря, тонкий свист ветра и чувствуешь себя человеком неолита, который не один год шел сюда через дремучие леса, топкие болота и наконец дошел до края земли. Озеро еще никак не называется. Ты еще придумаешь названия ему и горе, на которой стоишь и поеживаешься от холодного ветра. Тебе еще предстоит научиться ловить лосося, сига, налима, ряпушку, судака и огромных зубастых щук, пока плавающих в озере безымянными; научиться убегать от медведей, волков и рысей, обитающих в здешних лесах, рыть им ямы, втыкать в них острые колья, ставить силки на глухарей, лебедей и тетеревов; придумать богов озера, леса, огня, грома, задабривать их, а в свободное от рыбалки и охоты время выбивать кварцевым зубилом на гранитных валунах изображения животных, рыб, сидящих в лодках людей, солнца, луны… но ты не он, а обычный горожанин, который взял отпуск на неделю и приехал сюда из какой-нибудь Москвы или Ярославля, или Петербурга, чтобы посмотреть на красивый вид, открывающийся с горы, приготовить на мангале заранее замаринованые куриные крылья, съесть их, запить сухим вином, еще раз посмотреть на красивый вид, вздохнуть и уехать, оставив на другом, чуть виднеющемся в дымке берегу, дальние страны, населенные людьми с песьими головами, с глазами на груди, единорогами, фениксами, белыми муравьями и гигантскими саблезубыми стрекозами с крыльями лазоревого цвета, уехать, оглядываясь на озеро, которое пристально смотрит на тебя всеми рыбами, чайками, береговыми ласточками, облаками и желтыми звездами, затаившимися на дне тихих омутов…

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий