Топоров как зеркало специфической критики

Сегодня с удовлетворением обнаружил, что удостоился разноса от самого «великого и ужасного» Виктора Топорова: http://actualcomment.ru/daycomment/919/
Его возмутила моя статья «Томас Манн в свете нашего опыта», опубликованная в «Иностранке»:
http://magazines.russ.ru/inostran/2011/9/be4.html
Почему «с удовлетворением»? Потому что нет практически достойных авторов, которые не были бы оплеваны, освистаны и испачканы грязью критиком Топоровым. Чего стоят, например, его нападки на К.Азадовского? Как писала как-то писательница Нина Катерли: «Произведение Топорова – это обычное произведение Топорова. Оно полно злобы, зависти. Зависть выражается в том, что он набросился в большей степени на Азадовского. Он уже обвинял Азадовского в том, что тот чуть ли не сам организовал свое уголовное дело, для того чтобы прославиться, чуть ли не КГБ это все устроило, чтобы сделать из него политического страдальца, а потом внедрить его в ряды интеллигенции. Потому что ему кажется, что Азадовский более успешен, чем он, элегантен, ездит за границу, выпускает книгу за книгой. Кроме того, он ненавидит ПЕН-клуб, так как ему кажется, что это сборище людей возомнивших себя элитой, которые его к себе не пригласили».
Так что я неожиданно оказался в приличной компании.

Поначалу Топоров ничем не удивил. Точно по рекомендации Михаила Михайловича Жванецкого он сразу переходит на личность автора, показывая его полную ничтожность и низость. Ведь что советовал мудрый Михаил Михайлович:

«Что может говорить хромой об искусстве Герберта фон Караяна? Если ему сразу заявить, что он хромой, он признает себя побежденным».

Вот так и работает почтенный г-н Топоров. Сразу определил, что «Беркович этот, судя по всему, отнюдь не ума палата». Ну, ладно, с этим я могу согласиться, хотя хотелось бы хотя бы каких-то аргументов. А аргумент Топоров приводит не очень убедительный:

«автор обширной статьи, безропотно опубликованной в «ИЛ», выдает на гора и такие, например, перлы: «Семья Прингсхайм — яркий пример этого стремительного восхождения евреев из гетто в профессоры» (то есть вот прямо в профессоры, минуя все промежуточные инстанции)».

Честно говоря, я тут грешным делом подумал, что мой критик и сам «отнюдь не ума палата». Если говорят о поездке из Москвы в Петушки, то нужно ли указывать все промежуточные станции?
Но Топорову мало отметить умственную неполноценность ненавистного автора, надо еще и его низкий моральный облик показать, чтобы у читателя не было в этом отношении никаких иллюзий. Поэтому дальше идет убийственная характеристика:

«Можно, конечно, посоветовать награжденному медалью «За трудовую доблесть» (1985) и переселившемуся на ПМЖ в Германию кандидату физико-математических наук не заниматься историей немецкой литературы (и музыки! Беркович рассуждает и о Вагнере), а, главное, журналистикой, — даже если немцы снабжают его дармовым питанием и жильем».

Вроде, все продолжается точно по рекомендации Михаила Михайловича:

«О чем может спорить человек, который не поменял паспорт? Какие взгляды на архитектуру может высказать мужчина без прописки? Пойманный с поличным, он сознается и признает себя побежденным».

Но тут попал г-н Топоров пальцем в небо. Насчет медали и научной степени – все правда, а насчет дармового питания и жилья – увы. Благодаря долголетней (уже более 15 лет) весьма престижной работе в крупнейшей немецкой научно-исследовательской фирме, я смог не только себе купить нормальное жилье в Германии, но и на немалые налоги с моей зарплаты поддерживаю не одно семейство немецких безработных, обеспечивая их «дармовым питанием и жильем». Но какое это отношение имеет к статье о Манне?

Все эти «наезды», честно говоря, мелки и смешны. Обидно, что г-н Топоров ничего не понял по существу статьи. Он пишет: «в большой статье некоего Евгения Берковича «Томас Манн в свете нашего опыта» речь идет исключительно об антисемитизме, присущем, оказывается, великому писателю и знаменитому антифашисту».

А я специально подчеркивал, чтобы даже у не очень сообразительного читателя не осталось сомнений: «Всю жизнь отношение писателя к евреям колебалось между двумя полюсами: от отчуждения (“я, рожденный немцем, не такой, как вы”) до слияния (“я такой же изгой, как евреи”). Отбросить одну краску в этой картине так же невозможно, как оторвать в магните северный полюс от южного или вообразить себе земной шар с одним полярным кругом».

Но более всего мне обидно за профессора Альфреда Прингсхайма, талантливого математика, тонкого знатока искусства, музыканта, чей дом был в течение десятилетий центром культурной жизни Мюнхена. А Топоров пишет: «Можно поинтересоваться, а кому, собственно, у нас интересен… Нет, не Томас Манн, а его тесть-нувориш…»

Что тут сказать? Когда человек утверждает, что женщина не интересна, то это больше говорит о самом человеке, чем о женщине. Или, как в известном анекдоте на бракоразводном процессе сказала жена, обвиненная мужем в холодности: «А он до горячего не достает».