Когда ты молод, и у тебя ничего нет, кроме футляра с трубой, обломка батона и бутылки лимонада…
Когда ты смотришь под ноги, не обронил ли кто монету у телефона-автомата…
Когда должен за угол с койкой третий месяц, а халтуры все нет…
Когда сытое детство у родителей и у дедушки в местечке давно стало сном…
В этот момент тебя приглашают в еврейский дом — и ты в раю!
Леон из нашей музыкалки позвал играть у него на свадьбе. Его не взяли в армию из-за хромоты, и теперь женили.
Любил-то он Машку Орлову с улицы Усиевича. Сильно любил. Носил ей цветы. Играл во дворе на фаготе «В пещере горного короля» из «Пер Гюнта»: бу-бу-бу-бу, бу-бу-бу! Фо-фо-фо!
Машка делала губы бантиком, курила, изредка снимала лифчик — показать из раскрытого окна…
Мать плескалась помоями, обзывала Леона жидом, грозила звонить директору, чтобы ему пришили аморалку.
Зуботехники Циммерманы нашли сыну Цилю, дочь гинеколога Гутмана.
Пока Циммерманы торговались с Гутманами по поводу хупы, Циля подпоила жениха ромом и сказала:
— Не бойся, Лёва! И пошли они ко всем херам с этой свадьбой! Мы еще и заработаем, шлемазл! А потом разведемся, подарки пополам!
Музыканты лабали в углу, как угорелые. Нам накрыли отдельный столик.
На свадебном же столе было всё, о чем мечтает еврей в самых смелых кулинарных снах: от форшмака и гефилте фиш до куриных шеек.
Янтарные цыплята лучились среди картофеля.
Гости кушали грибенес — хрустящие кусочки куриной кожи с жареным луком, намазывали шмальц на хлеб, цепляли вилкой кисло-сладкий язык — не помню, как на идиш.
При первых же звуках «Аидише мама» женщины плакали.
Под «Хаву нагилу» или «Семь сорок» пары принимались плясать. Да так, что лился пот, с плеч слетали бретельки, а с ног шпильки.
Качалась люстра.
Евреи через окно бросали во двор детям конфеты.
Циля шла к нам, утирая пот:
— Зенен ди музиканц цуфридн? (идиш) Довольны, ребята?
У музыкантов не было слов. Мы уплетали еду под молочный ликер.
— У меня идея: я вас похвалю, дадут еще бабок.
— Нам и так забашляли.
— Херня! Вы плохо представляете, сколько у них денег! Соберут еще. Но половина наша с Леончиком! Без обид?
— Какие вопросы!
Жених вставал с бокалом:
— За наших музыкантов! Азохен вей, какие мастера! — Клал в шляпу сотню — От нас с Цилей! Кто больше?
И шляпа наполнялась купюрами.
Пара выглядела смешно. Хромой фаготист, похожий улыбкой на Гердта, был гораздо ниже могучей, полногрудой Цили.
Родня думала, разведутся.
А они до сих пор вместе.
И уже их внуки приезжали в Ашдод из армии погостить в доме деда с бабкой.
За наших музыкантов! Азохен вей, какие мастера!
—————
У выражения «аз ох ен вей» совсем другой смысл.
Анатолий Головков. СВАДЬБА
Когда ты молод, и у тебя ничего нет, кроме футляра с трубой, обломка батона и бутылки лимонада…
Когда ты смотришь под ноги, не обронил ли кто монету у телефона-автомата…
Когда должен за угол с койкой третий месяц, а халтуры все нет…
Когда сытое детство у родителей и у дедушки в местечке давно стало сном…
В этот момент тебя приглашают в еврейский дом — и ты в раю!
Леон из нашей музыкалки позвал играть у него на свадьбе. Его не взяли в армию из-за хромоты, и теперь женили.
Любил-то он Машку Орлову с улицы Усиевича. Сильно любил. Носил ей цветы. Играл во дворе на фаготе «В пещере горного короля» из «Пер Гюнта»: бу-бу-бу-бу, бу-бу-бу! Фо-фо-фо!
Машка делала губы бантиком, курила, изредка снимала лифчик — показать из раскрытого окна…
Мать плескалась помоями, обзывала Леона жидом, грозила звонить директору, чтобы ему пришили аморалку.
Читать дальше в блоге.