Автор: (Размер шрифта можно увеличить, нажав на Ctrl + знак «плюс»)
Дедушка Берко всегда говорил, что читать нужно Тору, а советские газеты засоряют голову.
Бабушка вздыхала, несла из погреба компот из сухофруктов и халу в салфетке.
Я хотел напечататься в «Пионерской правде». Или в «Мурзилке», но об этом даже нечего было мечтать.
Получить гонорар, купить на него ящик мороженого и бочку ситро. Чтобы мы с Кадиком и Ленькой Трахтенбергами наелись до ушей.
Но о чем писать в газету?
Неужели о том, как местные хлопцы не пускали на реку ловить линя, говорили, жидам тут не место?
Интересно, а где жидам место?
Или о девочке Олесе, которая утонула в карьере давно, а теперь ходит по лесу, собирает съедобные каштаны?
Хотя у деда имелась, — правда, не вполне пионерская, но, наверное правдивая, — история об одном скорняке, Гершоне, которого забрали черти.
Может быть, на самом деле Гершона забрали мусора? Но это не интересно!
Нет, черти, говорил дед, и забрали за дело. Он мочился под вишню в полнолуние.
Ну, ходил бы себе днем, хоть бы весь сад обоссал. А то именно при полной Луне. Не придурок?
— Я же бегаю во двор, в конец сада, и ничего?
— Тебе, голубь мой, повезло. Тебя черти не застукали. А дядю Гершона таскали в небе от Гнивани до Жмеринки и обратно. Пока не заорал петух.
— Петух Эпштейнов?
— Нет, Эпштейны петуха еще на Песах съели. Это был петух Шелковичей.
Затем черти выпустили Гершона, и он упал в стог. А мог бы — на маневровые пути или на камни у Буга.
После этого скорняк стал заикаться и бросил работу. А местечко неделю читало гойлм — от нечистой силы.
Тут бабушка кричала из окошка. Может, кто-то из писателей или читателей поможет снять белье, гроза собирается?
Дед кряхтел, вздыхал, складывал вчетверо газету, топал во двор.
Я слюнявил химический карандаш: «Дорогая редакция…»
Дальше не получалось, не хватало таланта.
Поэтому я до ужина залезал под темно-болотную бархатную скатерть с золотыми позументами. Имея в виду всех напугать.
И засыпал под столом.
Дорогая редакция!
…
Как хорошо напомнить о детстве. Однажды я послал какую-то чушь в «Пионерку» и получил ответ с благодарностью и, естественно, отказом.
Анатолий Головков. МУКИ ТВОРЧЕСТВА
Дедушка Берко всегда говорил, что читать нужно Тору, а советские газеты засоряют голову.
Бабушка вздыхала, несла из погреба компот из сухофруктов и халу в салфетке.
Я хотел напечататься в «Пионерской правде». Или в «Мурзилке», но об этом даже нечего было мечтать.
Получить гонорар, купить на него ящик мороженого и бочку ситро. Чтобы мы с Кадиком и Ленькой Трахтенбергами наелись до ушей.
Но о чем писать в газету?
Неужели о том, как местные хлопцы не пускали на реку ловить линя, говорили, жидам тут не место?
Интересно, а где жидам место?
Или о девочке Олесе, которая утонула в карьере давно, а теперь ходит по лесу, собирает съедобные каштаны?
Хотя у деда имелась, — правда, не вполне пионерская, но, наверное правдивая, — история об одном скорняке, Гершоне, которого забрали черти.
Может быть, на самом деле Гершона забрали мусора? Но это не интересно!
Нет, черти, говорил дед, и забрали за дело. Он мочился под вишню в полнолуние.
Читвть дальше в блоге.