Yevgeniya Leshchinskaya. И я была девушкой юной…

(Размер шрифта можно увеличить, нажав на Ctrl + знак «плюс»)
И я была девушкой юной. И очень даже хорошо помню когда. Вчера. То есть нет, я и сегодня тоже юная, чего уж там. Но меньше склонна к экстремальному эксперименту. А тогда я ходила в резиновой итальянской юбке на последних рубежах плюс каблук двенадцать сантиметров, который при богатом воображении можно было использовать как орудие самоубийства. Потому что, если с такого каблука падать, то это, как минимум, перелом основания черепа и прочие последствия, несовместимые с жизнью. А я довольно шустро на этих каблучках гарцевала и никаких особых неудобств не испытывала. Для завершения образа при мне всегда имелась тонкая заморская похитоска в длинном мундштуке. Так что вид в целом был ничего себе. Многообещающий. Бывало, солнечным утром шагаешь походкой от бедра по наземному переходу на Садовом, так машины сигналят, как будто провожают в последний путь члена политбюро. А моя подруга Светка мне ни в чем не уступала. Ни длиной, ни высотой, ни объемами. Плюс натуральная блондинка во французских очках неземного оранжевого оттенка. Мы их вместе покупали с рук у знакомого фарцовщика в переходе на Пушке, и он клялся: тот, кто купит, будет такой один в Москве. Не соврал. Короче, мы были яркие и выдающиеся девушки, к тому же очень трудолюбивые, день и ночь работали. А работа у нас была страшно ответственная – реклама. Тогда много всякого разного начиналось, раскручивалось, внедрялось, и рекламодатель шел косяком, как осетр на нерест. Потому что все уже усвоили, что одним только унылым зазыванием: а вот пирожки горячие, с пылу, с жару, — товар с лотка не сбагришь. Самое верное дело — показать его в телевизоре или газете. Народ, он ведь не в силах устоять против печатного или телевизионного слова, поэтому с ним, с народом, надо как в боксе: хук, апперкот, нокдаун, нокаут.
Ну вот, значит, попался к нам со Светкой в лапы один мощный клиент. С огромным бюджетом. И малопонятным для нас продуктом. Он желал толкнуть силикатный кирпич. За ценой, говорил, не постою. Но все должно быть красиво и бередить душу. А этот сибирский дядька, хозяин кирпичных приисков, как-то по-своему, довольно своеобразно понимал красоту в целом. Он считал, что реклама кирпича должна идти в сопровождении хрупких фемин балетного вида. Он даже пытался изобразить, как это должно выглядеть на страницах нашей газеты. Ну, например, хеопская пирамида из силикатного кирпича, которую венчает голая барышня в газовом шарфе на шейке. А в телевизоре такая же газель в костюме Одетты должна исполнить одухотворенный танец на силикатно — кирпичной полянке. Художник Игорек рвал на себе волосы и кричал, что он отказывается изобразить такой макет, у него предынфарктное состояние. А артистка из областного детского театра, которую мы наняли на роль умирающего лебедя для рекламного ролика, после сто первого дубля (ни один из них не устроил нашего клиента!) стала отвратительно материться и кричать, что отказывается от этих грязных денег. Она всю жизнь играет задние ноги оленя в одноименной сказке «Хрустальное копытце», прожила интересную творческую жизнь на большой сцене и не намерена размениваться и продавать душу за пошлые силикатные сребреники. Удвоение ставки или развод!
Уломать кирпичного дядьку поменять видение мира было невозможно. Он выдвигал один, но мощный аргумент: плачу за всё! И я металась, как подорванная, пытаясь усадить в одну лодку козу, волка и капусту. У Светки положение было не лучше. Она в этой рекламной кампании головой отвечала за всякую памятную красотень: ручки-календари-пакетики-буклетики. И дядька со своими творческими пожеланиями тоже давал ей прикурить. Мы так устали от него, что сами готовы были выполнить роль киллеров. Но только после последней платежки.
И вот как-то в пятницу вечером, когда все нормальные люди уже выпивают в кругу друзей или едут на дачу, чтобы насладиться семейными ценностями, мы со Светкой зависли в конторе, потому что надо было срочно что-то дописать, додумать, увязать и перелопатить. В понедельник запускалась рекламная кампания одновременно по всем фронтам, а у нас на отдельных плацдармах еще конь не валялся. В конце концов охрана на этаже пришла и объявила, что если мы сейчас же не очистим помещение, то нам отключат газ, воду, свет и сортир. Я предложила:
-Поехали ко мне. Все на даче. Посидим, поработаем спокойно. Только дома жрать нечего.
За едой мы заскочили в бывший сороковой гастроном на Лубянке, который по новой моде стал называться супермаркет «Седьмой континент». Набрали всяких пакетов, вышли на улицу и стали ловить такси. Ни одного. Поздно, темень. Таксисты по ночам пассажиров не любят, они им спать мешают. Двинулись в сторону площади, почти дошли до бывшего памятника Дзержинскому, от которого остался ржавый постамент. Наконец, один остановился, мы запрыгнули в машину, не прерывая нашего разговора об осточертевшем силикатном магнате.
-Давно я с таким клиентом не работала, — взволнованно жаловалась Светка. – И ведь упертый, как баран. Не сдвинешь. Мы ему и один ракурс предлагаем, и другой, а он свое орет: почему баба одета? Раздеть! И голой ее, на кирпич,на кирпич!
А я вторю :
— Ужас-ужас. Ведь сколько клиентов у нас перебывало, но такого извращенца поискать ! Все уже стонут от него. Художники едва дышат. Артистка с ног падает. То этот урод хочет одну позу, то другую. Причем, чтобы она в одно и то же время и ноги поднимала, и разные тексты произносила. Импровизацию ему подавай, чудовищу.
-А ты-то с ним как? – сочувственно спрашивает Светка.
-А что я… Деньги по предоплате брали? Брали! Теперь уж никуда не денешься. Отрабатывай. Исполняй все прихоти монстра.
В общем, мы так болтаем, а таксист, немолодой и суровый, помалкивает, только время от времени на наше заднее сиденье в зеркальце взгляд кидает. Доезжаем до моего дома. Достаем денег, сколько по счетчику настучало, а мужик нам говорит:
-Стоп, дамочки, так не пойдет. Делиться надо.
Мы со Светкой в обалдении переглядываемся и на всякий случай покрепче прижимаем к груди колбасу сервелат (полкило), сыр российский (триста граммов), кофе растворимый Якобс (одна банка), батон нарезной (одна штука). И надкусанную пористую шоколадку «Сказки Пушкина».
А таксист опять свое:
— Делиться-то будем?
Тут Светка не выдерживает и с возмущением говорит:
-А с какой это стати?!
И я ее целиком поддерживаю. Действительно, с какой стати мы должны делиться с ним нашей колбасой?
— А счётчик для чего? – вступаю я вторым голосом я. – Мы ж по счетчику платим. Мало вам что ли?
-Конечно, мало, — рассудительно говорит водила. — Потому что надо не по счетчику, а по справедливости.
-А без этого никак? –спрашиваю я, намекая на наши харчи, рассованные по пакетам.
-Трудно без этого, — почти с мужской скупой слезой в голосе объясняет таксист. – Я бы иначе не просил. Такие дела…
-Ну надо же, совсем, видно, оголодал, – уже сочувственно размышляет вслух Светка. – Вот черт, пропадаешь так в конторе сутками. И с этими особыми спецзаданиями напрочь отрываешься от действительности, от обычных простых людей. Перестаешь понимать, какой жизнью они живут.
— В какой такой конторе? – переспрашивает вдруг таксист.
-Ну в нашей. Где мы служим, -объясняет Светка.
И тут водила слегка бледнеет и одновременно немножко зеленеет. Потому что его, наверное, осеняет, где он нас сцапал и посадил в свой кабриолет. На Лубянке. Как раз против здания, в котором когда-то находилось страховое общество Россия, а потом совсем другая организация, про которую сложили анекдот: «Теперь здесь общество Госстрах? – спрашивает приезжий. Нет, -отвечает москвич,- теперь здесь общество Госужас». И эту организацию в народе тоже кличут конторой.
-Так вы из конторы? – тихо молвит таксист. –Извиняйте, товарищи дамы. Ничего такого не нужно. Нет-нет, не возьму, -решительно отказывается он даже от честно заработанных рублей. – Я ж понимаю. Служба. Все по-разному родину защищают. Успехов вам в труде и в быту !
Ни хрена не понимая, выбрались мы из этой странной тачки и рванули ко мне домой. И только после третьего бутерброда, второго стакана кофе и рюмки киндзмараули до нас со Светкой, наконец, дошло. Это он нас сначала за б*ядей принял. Потом за военных. А потом за военных б*ядей при исполнении. В одном флаконе.
А рекламную кампанию мы все же провели. И очень удачно. Только наш клиент до конца насладиться не успел. Его ровно в середине повязали и отправили … далеко. С конфискацией. А по всем теле-и радиоканалам еще долго звучала неподражаемая авторская рифма бывшего кирпичного короля: «чтоб гармонии в жизни достичь, закупай силикатный кирпич».
А что, заплатил за услугу – получи. Качество гарантируется!

Один комментарий к “Yevgeniya Leshchinskaya. И я была девушкой юной…

  1. Yevgeniya Leshchinskaya

    И я была девушкой юной. И очень даже хорошо помню когда. Вчера. То есть нет, я и сегодня тоже юная, чего уж там. Но меньше склонна к экстремальному эксперименту. А тогда я ходила в резиновой итальянской юбке на последних рубежах плюс каблук двенадцать сантиметров, который при богатом воображении можно было использовать как орудие самоубийства. Потому что, если с такого каблука падать, то это, как минимум, перелом основания черепа и прочие последствия, несовместимые с жизнью. А я довольно шустро на этих каблучках гарцевала и никаких особых неудобств не испытывала. Для завершения образа при мне всегда имелась тонкая заморская похитоска в длинном мундштуке. Так что вид в целом был ничего себе. Многообещающий. Бывало, солнечным утром шагаешь походкой от бедра по наземному переходу на Садовом, так машины сигналят, как будто провожают в последний путь члена политбюро. А моя подруга Светка мне ни в чем не уступала. Ни длиной, ни высотой, ни объемами. Плюс натуральная блондинка во французских очках неземного оранжевого оттенка. Мы их вместе покупали с рук у знакомого фарцовщика в переходе на Пушке, и он клялся: тот, кто купит, будет такой один в Москве. Не соврал. Короче, мы были яркие и выдающиеся девушки, к тому же очень трудолюбивые, день и ночь работали. А работа у нас была страшно ответственная – реклама. Тогда много всякого разного начиналось, раскручивалось, внедрялось, и рекламодатель шел косяком, как осетр на нерест. Потому что все уже усвоили, что одним только унылым зазыванием: а вот пирожки горячие, с пылу, с жару, — товар с лотка не сбагришь. Самое верное дело — показать его в телевизоре или газете. Народ, он ведь не в силах устоять против печатного или телевизионного слова, поэтому с ним, с народом, надо как в боксе: хук, апперкот, нокдаун, нокаут.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий