ГАСАН ГУСЕЙНОВ. ДЛЯ ЧЕГО ИЗУЧАЮТ КЛОАЧНЫЙ ЯЗЫК?

Этот снобизм очень дорого обошелся нашей стране. После смерти товарища Сталина люди в России так и не удосужились изучить язык своих вождей. Написанное на эту тему появилось на свет десятилетия спустя, большого интереса не вызвало, а вот сам дух и стиль сталинской эпохи остались жить в языке и культуре бывшего советского народа и через тридцать лет после конца СССР.

13 мая 1933 года, как помнят все советские студенты и школьники, товарищ Сталин встречался с полковником Робинсоном. Задушевная беседа эта опубликована в 13 томе собрания сочинений вождя. К 1933 году в СССР «ликвидация кулачества как класса» была уже, можно сказать, доведена до конца. Полковник Робинсон подробностей не знал, не видел и не мог видеть ни страшного голода в разных частях СССР, ни депортации крестьян в гиблые места, ни террора собственно коллективизации, но зато задал свой знаменитый «второй вопрос».

«Второй вопрос, который меня в этой связи интересует, это вопрос о положении сельского хозяйства. Утверждают, что индустриализация разрушила сельское хозяйство, что крестьяне перестали сеять, перестали собирать хлеб. Каждый год утверждают, что Россия в этом году обязательно умрет от голода. Я хочу ознакомиться с фактами в области сельского хозяйства, чтобы опровергнуть эти утверждения».

Товарищ Сталин отвечает на вопрос полковника Робинсона так:

«Индустриализация не разрушает, а спасает у нас сельское хозяйство, спасает крестьянина. У нас существовало несколько лет тому назад сильно раздробленное мелкое и мельчайшее крестьянское хозяйство. В связи с ростом дробления земель крестьянские наделы до того измельчали, что некуда было выпустить курицу. Добавьте к этому примитивные сельскохозяйственные орудия вроде сохи и захудалой лошадки, не способных поднять не только целину, но даже обычные не очень мягкие земли, и Вы получите картину деградации сельского хозяйства. У нас года 3–4 тому назад в СССР было около 7 миллионов сох. Что оставалось крестьянам: либо лечь помирать, либо перейти к новой форме землепользования и машинному способу обработки земли. Этим, собственно, и объясняется, что подоспевший к этому времени призыв Советской власти к крестьянам – объединить свои мелкие земельные клочки в большие земельные массивы и принять от Правительства тракторы, уборочные машины и молотилки для обработки этих массивов, для уборки и обмолота урожая, – нашел живейший отклик среди крестьян. Понятно, что крестьяне ухватились за предложение Советского правительства, стали объединять свои земельные клочки в большие поля, приняли тракторы и другие машины и вышли, таким образом, на широкую дорогу укрупнения сельского хозяйства, на новую дорогу коренного улучшения сельского хозяйства».

Истребители крестьянства — Ленин и Сталин — на весь почти двадцатый век определили «дорогу улучшения сельского хозяйства» — через «раскулачивание» и «коллективизацию», или уничтожение производительного сельского хозяйства и превращение оставшихся крестьян в бесправных рабов. Речь Сталина прямо-таки умоляла исследователей: «Изучите, пожалуйста, нас, объясните, пожалуйста, каким образом глумливая ложь о «курице» и «широкой дороге укрупнения» так долго прожила в головах людей? Как они повторяли эти слова в 1960-х и 1980-х годах, долбили до самого конца СССР «историю коллективизации» уже и тогда, когда за разбор речений товарища Сталина нельзя было больше получить ни пулю в лоб, ни тюремный срок?

Ведь разбери мы вовремя и детально этот сталинский дискурс, и тогда, может статься, нам не нужно было бы читать сработанные по тем же лекалам ответы 23 ноября 2021 секретаря совета безопасности РФ Николая Патрушева на вопросы корреспондента газеты «Аргументы и факты» Виталия Цепляева.

«— Можно вспомнить здесь и Украину, которую, как вы не раз говорили, Запад взял под свой полный контроль?

— Совершенно верно. Фактически установив свой протекторат на Украине, Запад разрушил экономику этой страны, довёл общество до бесправия, а отдельные слои населения до нищеты».

Да-да-да, до такой нищеты, что и курицу выпустить некуда! Потому что и кур-то уже не осталось в нищей Украине. Но читаем дальше:

«В любой момент на Украине может полыхнуть так, что миллионы украинцев побегут искать приют в других местах».

И, словно упреждая вопрос своего Робинсона-Цепляева, объясняет это ожидаемое им «бегство миллионов украинцев»:

«Посеяв хаос и разрушение на Ближнем Востоке и Северной Африке, западники теперь удивляются, почему население этих стран массово перебирается в другие регионы. При этом, путая причину и следствие, европейские власти сосредоточили усилия на агрессивной критике Белоруссии, а заодно и России, обвиняя Минск и Москву в организации миграционного кризиса. Слепили из Белоруссии образ внешнего врага, якобы угрожающего спокойствию Европы. Исходя из этой логики, можно сказать, что ветер дует потому, что деревья качаются».

«Западник» в устах Патрушева — такой же удобный термин, как «иностранный агент», поскольку покрывает и самих представителей Запада, и тех людей внутри России, кто был бы совсем не против, если бы западные нормы и ценности распространились и на современную Российскую Федерацию.

Но чтобы лучше понять дух и букву чекистского политического словаря, нам нужно вернуться с неба на землю или, наоборот, от суходола политических угроз взойти туда, где бьет ключом настоящая жизнь по законам текущего режима, — на зону, в тюрьму, где пытают заключенных, где насилуют шваброй, а тем, кто слишком заметен в мире, создают невыносимые условия существования.

Итак, одновременно с ответами Патрушева на вопросы газеты «Аргументы и факты» в российских СМИ появилось интервью, которое дал Константину Гольденцвайгу Нариман Османов – недавно отпущенный на свободу один из заключенных, приставленных к Алексею Навальному.

«— Расскажите, что Алексей делает целыми днями в колонии? Читает ли он книги, пишет ли он что-то?

— Пишет, почту тоже приносят, правда, после того как десять раз проверят, прочитают. Там же какая система. Ты пишешь письмо. Сперва это письмо читает завхоз – «козел». Если до цензора дойдет что-то, что там неправильно написано, то этого «козла» самого забьют.

— Было такое, что за Навальным ходили?

— Пока я не уехал, они ходили за ним. Ты встал – а куда ты пойдешь? Там казарма.

— В туалет, например, надо пойти.

— В туалете есть постоянный человек. Он живет там – «угловой». Не может быть, чтобы он туда зашел и там не было «углового».

ак же и в умывальнике. Допустим, зашел он чай пить – один рядом уже есть, а второй возле открытой двери подставит ухо и стоит.

— Цель — не только раздражать, но чтобы он ни с кем не мог поговорить?

— Да. Чтобы полностью изолировать, чтобы он ничего не знал, чтобы чувствовал себя неуютно».

Вот оно как. Наверху у них там философия истории, Сурков и Патрушев раскрывают козни коварных западников и ласкают надежного друга-Хаоса. А на месте — в истоке их системы — новое русское слово «угловой». Попробуем осознать, кого называют «угловым». Заключенный, поселенный в отхожем месте с целью лишения других заключенных остатков частной жизни в виде права на испражнение в одиночестве.

Вот почему клоачный русский язык нуждается в пристальном изучении: да, именно там, в глубине, находится тот волшебный кристалл, который только и позволяет увидеть всю систему целиком.