Три текста, посвящённые возможной ликвидации «Мемориала»

(Размер шрифта можно увеличить, нажав на Ctrl + знак «плюс»)

Олег Кашин

Вы находитесь здесь. Россия без «Мемориала»

Угроза ликвидации «Мемориала»* выпадает из общего ряда государственных атак на российские общественные институты и выглядит беспрецедентной и уникальной; если говорить на понятном государству языке — с таким же успехом можно было бы снести намоленный храм, потушить вечный огонь, разорить могилу. Все прежние погромные операции против политических и общественных организаций, редакций медиа, научных и образовательных институтов, какими бы болезненными они ни были, все-таки не выходили за пределы непосредственных отношений между государством и теми, кто ему не нравится. Здесь кроме государства и тех, кого оно уничтожает, появляется третий субъект — бестелесный, бесплотный, но очень хорошо заметный. Возможно, такое сравнение прозвучит неприятно для «Мемориала»*, но ближайший аналог атаки на него — репрессии в отношении религиозных организаций, прежде всего иеговистов, но также и тех мусульман, которых (крымский меджлис*, «хизбуты»* и т.п.) у нас политически мотивированно считают террористами или экстремистами. Как бы чудовищно это ни звучало, преследования за веру — уже привычная часть российской реальности, и стоит заметить, что даже если репрессируют малочисленные, невлиятельные, несимпатичные многим общины, да даже если одного верующего сажают за веру, это автоматически переводит всех остальных верующих в гораздо более унизительную, чем даже тюрьма, категорию, отныне они — те, кому верить позволено, разрешено; впрочем, это тема отдельного разговора, вести который пожалуй что и некому, просто не будем забывать — за веру некоторых в России сажают.
И теперь новая, непривычная пока глава — когда наказывают за память. Здесь есть, конечно, элемент нашей вечной проклятой неопределенности, когда теоретически можно допустить, что некий рыбоглазый чиновник, не вникающий в контекст, увидел в своей справочке, что какие-то там правозащитники не выполняют требований иноагентского закона, наложил резолюцию, и бездушный механизм бездушно заскрипел, но стоит признать, что вероятность такого объяснения исчезающе мала, и речь идет не о бездушном механизме, а именно о живых и все понимающих людях, у которых есть и голова, и сердце, и руки (холодная, горячее и чистые соответственно; по их корпоративной присказке), и душа тоже есть — просто черная, как принято говорить в таких случаях.
Каждый отдельный эпизод давления на «Мемориал»* можно было описать ⁠как разовый эксцесс. Дело Оюба ⁠Титиева в Грозном ⁠— ну понятно, Чечня, Кадыров разбирается ⁠со ⁠своими врагами. Дело Юрия Дмитриева в Карелии — да тоже понятно, дело именно в Дмитриеве, может, личные счеты, может, и правда нет дыма без огня, в любом случае эпизод разовый, не система. Когда облили ⁠зеленкой Людмилу Улицкую — тоже можно было объяснить, заигрался Кремль с гопотой, Путин был в ярости, когда узнал, сейчас кого-нибудь одернут и больше такое не повторится. Недавний скандал на показе фильма «Гарет Джонс» (когда решение о ликвидации «Мемориала»*, скорее всего, уже лежало на чьем-нибудь столе и ждало визы) — даже этот случай с ворвавшимися в зал хулиганами, группой НТВ и полицией, закрывшей вход в зал наручниками и переписавшей зрителей, — даже эта дичь не выходила за сложившиеся нормы «перегиба на местах». Когда семь лет назад Верховный суд рассматривал первый иск о ликвидации «Мемориала»*, руководитель организации, диссидент с советским еще опытом Арсений Рогинский объяснял, что серьезной драмы в этом нет — проектов много, юрлиц много, экосистема огромна, и едва ли кому-то под силу уничтожить ее полностью. Сейчас и Рогинского давно нет, умер, и сомнения по поводу сил и возможностей уничтожающей стороны тоже, в общем, умерли — давно ясно, что нет таких крепостей, которых не могли бы взять эти люди. Обращение Генпрокуратуры в Верховный суд о ликвидации «Мемориала»* связывает все прежние эксцессы в одну большую операцию по уничтожению — это и так было ясно, но теперь подтверждено документально.
Не будем упрощать отношения между наследниками НКВД и наследниками его жертв. Понятно, что нашу госбезопасность потряхивает от самого слова «правозащитник» еще с середины девяностых, и средний российский силовик, если вы его спросите, вполне убежденно расскажет вам, как Сергей Адамович Ковалев (был председателем «Мемориала»* в девяностые) стрелял в спину нашим ребятам в Чечне. За послевоенные годы список претензий среднего силовика или среднего патриота-лоялиста к «Мемориалу»* пополнялся не раз — и по ЛГБТ-вопросу, и по грузинской войне, и по Донбассу, и много по чему еще. В конце концов, даже тот фильм, показ которого сорвали в «Мемориале»* полтора месяца назад — польский об украинском голодоморе, оспариваемом официальной Россией. То есть если смотреть на «Мемориал»* из лубянского или кремлевского окошка — это действительно очень враждебная организация.
Враждебная, по все статьям враждебная, и можно предположить, что они бы ее грохнули еще в 1999 году, ну или в середине нулевых — как «За права человека»* Льва Пономарева, или как партию Лимонова, или как много что еще. Но как будто рука не поднималась, и мы понимаем, почему — потому что зарытые в землю кости, потому что имена, потому что Соловецкий камень, потому что истлевшие лагерные вышки в тундре и в лесах, потому что «Маска скорби» в Магадане, потому что Бутовский полигон и Коммунарка. Да даже — потому что Солженицын, потому что Людмила Алексеева, которых они наверняка тоже презирали и ненавидели, но нутром своим чувствовали, что враждовать с ними нельзя, потому что из-за их спин в ваши чекистские глаза смотрит величайшая трагедия того народа, которым вам выпало управлять и которого вы до сих пор, говоря мягко, побаиваетесь. Поэтому и памятники открывали, и музеи, и храмы новомучеников, и поэтому терпели, вынуждены были терпеть — вот конкретный «Мемориал»* терпели, его неприятную для вас позицию вплоть до ЛГБТ-вопроса. Терпели, а теперь перестали. Пал, значит, какой-то внутренний психологический барьер. Вчера было нельзя, сегодня стало можно. Дошло, может быть, что Людмила Алексеева больше не позвонит.
И, значит, не покажут больше фильм «Гарет Джонс» — и Бог бы с ним, конечно, но еще перестанет открываться тот сайт, с которого каждый год в конце октября люди берут имена убитых, чтобы читать их у Соловецкого камня, а потом однажды ученые РВИО докажут, что осенью сорок первого немцы дошли до Коммунарки, и те, кто там во рвах — на самом деле советские партизаны (это почти не метафора — с Сандармохом, как известно, после дела Дмитриева почти так и вышло). Российская власть не скрывает своих амбиций быть единственным источником исторической памяти, и «Мемориал»* и ему подобные для нее с некоторых пор — не просто оппоненты, но конкуренты.
С конкурентами, когда есть возможность, воюют на уничтожение, здесь логика понятная, объяснимая. Но все же память — это не рынок, это метафизика, и играть на этом поле по правилам классических силовых зачисток — опасно и непредсказуемо. Избавляясь от «Мемориала»*, они обесценивают и собственную версию истории — грош ей цена, если для ее утверждения требуется уничтожить исторический институт, основанный, между прочим, еще Андреем Сахаровым.
Впрочем, и Сахаров у них теперь — только создатель водородной бомбы и трижды Герой соцтруда.
P.S Все помеченные звездочками организации являются для правящего режима РФ иностранными агентами (то есть «контрой» или «членами троцкистско-зиновьевского заговора», или как бы это старое теперь ни называлось по-новому, суть одна)
Andrey Loshak
«Мемориал» – это такая общественная совесть. Точнее, укоры совести, которые всегда будут саднить, доставлять дискомфорт и мешать раздувать щеки в ура-патриотическом угаре. «Мемориал» всей своей деятельностью как бы нам говорит: давайте не будем забывать, что мы натворили. Ладно, раскаиваться никто не заставляет, хотя неплохо бы для душевного здоровья. Но давайте хотя бы помнить. Это те самые «мене, мене, текел, фарес», начертанные божественной рукой во время царского пира. Нынешнему самодержцу неприятно видеть эти слова, они мешают наслаждаться собственным величием. Вот он и топает недовольно ножками: «Уничтожить память! Запретить совесть!» Очень не хватает в его окружении пророка Даниила, который бы ему сказал: «Дед, ты уже давно посчитан, взвешен и признан недостойным. Иди на… пенсию»
Но этого не будет. Функцию коллективного пророка Даниила выполняют независимые журналисты и оппозиционные политики, которых бросают в тюрьмы и объявляют иноагентами. А себя наш Валтасар окружил жополизами в погонах, которые подбираются по одному признаку – лояльности и классовой близости. Тут есть еще один важный момент. Охранители в России – это сословие. Мне не очень нравится слово «чекисты» — оно слишком привязано к конкретному историческому моменту. Себя они любят называть «служивыми», «государевыми людьми», «новым дворянством» и тд. Но гораздо точнее называть их «вохровцами». Это та часть страны, которая сажала и охраняла. Как правило, выходцы из самых низов, прогрызшие себе путь наверх. Главные бенефициары советской власти. В 90-е это могущественное сословие впервые потеряло власть. А те, кого сажали, получили равные с ними права. Надо было быть полными идиотами, чтобы добровольно вернуть вохровцам власть на блюдечке. Но ельцинская семья именно это и сделала. Поставила на место президента игрушечного гэбиста — пиночетика, как они называли его между собой. Прошло 20 лет, и мы уже в Советском союзе пока еще не конца, но уже середины 30-х годов. Пытки, московские процессы, японские шпионы. По-другому и быть не могло. Пиночетик расправил плечи. Мы живем в мрачную эпоху вохровского реваншизма. Самый жуткий пример: дело историка Дмитриева, отправленного за решетку по чудовищному обвинению. Есть убедительная версия, что за его делом стоит потомственный нквдэшник, чей предок орудовал в Сандармохе. Таких примеров уже десятки. Музей политических репрессий Пермь-36, созданный когда-то Мемориалом, захвачен местной администрацией, а экскурсии по нему теперь водят бывшие лагерные охранники. В 2014 году я снимал в Медном – сосновый бор, в котором, как и в Сандармохе, закапывали жертв большого террора. Среди прочих там захоронено 6 тысяч расстрелянных перед войной польских офицеров. Тогда директор мемориала жаловалась мне на недостаток финансирования и нодовцев, которые мешают приезжающим полякам чтить память об убитых предках. При новом директоре мемориал поменял ориентацию – теперь тут свои мероприятия проводит военно-патриотическое общество «Юнармия» при активном участии все тех же нодовцев. Тренируются прямо на могилах репрессированных. Каждый месяц где-нибудь ставится новый памятник Дзержинскому или Сталину. Архивы НКВД в нарушение всех законов по-прежнему закрыты – на прошлой неделе историка не допустили к архивам «троек» чтобы не «разжигать ненависть». Сословие, захватившее Россию, очень заботится не только о материальном, но и о душевном комфорте. Дедушки, в чьих просторных квартирах на Фрунзенской набережной они до сих пор живут, должны в памяти внуков оставаться солидными пенсионерами всесоюзного значения в мундирах, усыпанных медалями, а не кровавыми палачами собственного народа, кем они были в реальности. Это вохровцы на самом деле переписывают историю, пытаясь стереть народную память, как нейтрализаторы из «Людей в черном». Всепомнящий «Мемориал» для них – идеологический враг №1. Уничтожение организации – дело чести мундира.
Ну и еще одно, совсем уже широкое обобщение – давно не писал сюда, не могу остановиться. Тип вохровца глубоко укоренен в российском народе. Его главная черта – феноменальная адаптивность. Приспособиться к любому говну. Выжить чего бы не стоило. Достоинство – не в твердых принципах и не в приверженности общественному благу — это вообще какая-то ересь забугорная – достоинство в том, чтобы, всех наебав, оказаться тем, кто сторожит, а не кого сторожат. Довольно распространенный российский типаж, если учесть, что повышенная выживаемость – его характерный признак. Если посмотреть на карьеру Путина, то он просто король адаптивности. Всех наебал и всех построил. Красавчик. Недаром президент регулярно вспоминает о Колобке, он явно к нему неравнодушен. Путин и есть Колобок, который и от бабушки ушел, и от дедушки ушел. Определенная часть народа узнает в Путине себя, он – их успешная версия. Такой архетипический колобок. На этой самоидентификации его власть во многом и держится. Вохровец, на которого опирается Путин, безусловно, не лучший русский типаж, если не сказать сильнее. И дело тут даже не в моральных качествах. Проблема в том, что силовики ничего, кроме концлагерей, строить не умеют. Они могут лишь поддерживать текущий порядок вещей с помощью страха и насилия. Страна для них – периметр за колючей проволокой, внутри чалится «контингент», который надо сторожить, а за злостное нарушение режима насиловать шваброй. В более здоровых странах репрессивные органы существуют для того, чтобы обеспечивать безопасность государства и граждан. И это нормально, да простит меня светлейший князь Кропоткин. Просто вохровцы должны прикрывать тылы, а не становиться у руля управления государством. Двигать страну вперед, быть локомотивом развития (а не деградации) эти люди неспособны. Ну не их это просто. Для созидания нужен совсем другой тип людей. Не те, кто лучше всех приспосабливается, а те, кто лучше всех умеет думать и придумывать. Дизрапторы, как их называют в бизнесе. Задача руководителя страны – создать в стране такой климат, чтобы дизрапторы могли реализовывать свои идеи, улучшающие жизнь людей. Помните, как при какой-то очередной чистке на даче у генерала ФСБ нашли зарытыми в землю то ли 5, то ли 10 млн долларов. Ходорковский тогда хорошо прокомментировал: силовики не знают, что делать с деньгами. Они умеют их отжимать, но, в отличие от бизнесменов, они не знают, как заставить деньги работать. И они закапывают их в землю. Когда страна в руках вохровцев, она неэффективна, неустойчива и обречена на крах, что мы уже видели со множеством военных диктатур. Но поскольку у нас все гибридное, включая диктатуру, а типаж вохровца, как я уже говорил, отличается повышенной адаптивностью, в режиме ручного управления система может просуществовать еще довольно долго. В качестве слабого утешения можно вспомнить, чем закончилась сказка про Колобка. Ну и про «мене, мене, текел, фарес» тоже не стоит забывать.
Andrey Malgin
Это будет в Википедии. Общество «Мемориал». Основано А.Д.Сахаровым. Закрыто В.В.Путиным.
Если, конечно, Википедию не запретят.
Для «Мемориала» сейчас первейшая задача — сохранить собранный за 30 с лишним лет банк данных репрессированных и их палачей. Чекистский режим мечтает, чтобы это всё было стёрто из памяти поколений.
Ради этого собственно дали, по сути, пожизненный срок Юрию Дмитриеву. Стереть не только его самого, но и то, чему он посвятил свою жизнь. Вообще историки советского периода сейчас сильно рискуют, они первые враги чекистам.
А представьте, если после уничтожения «Мемориала» следующим шагом будет принятие закона об уголовной ответственности за упоминание сталинских репрессий. Или за умаление советских достижений. Или об оскорблении памяти о чекистах, этих святых людях. Никто не удивится, я думаю.

Один комментарий к “Три текста, посвящённые возможной ликвидации «Мемориала»

  1. ТРИ ТЕКСТА, ПОСВЯЩЁННЫЕ ВОЗМОЖНОЙ ЛИКВИДАЦИИ «МЕМОРИАЛА»

    Олег Кашин

    Угроза ликвидации «Мемориала»* выпадает из общего ряда государственных атак на российские общественные институты и выглядит беспрецедентной и уникальной; если говорить на понятном государству языке — с таким же успехом можно было бы снести намоленный храм, потушить вечный огонь, разорить могилу. Все прежние погромные операции против политических и общественных организаций, редакций медиа, научных и образовательных институтов, какими бы болезненными они ни были, все-таки не выходили за пределы непосредственных отношений между государством и теми, кто ему не нравится. Здесь кроме государства и тех, кого оно уничтожает, появляется третий субъект — бестелесный, бесплотный, но очень хорошо заметный. Возможно, такое сравнение прозвучит неприятно для «Мемориала»*, но ближайший аналог атаки на него — репрессии в отношении религиозных организаций, прежде всего иеговистов, но также и тех мусульман, которых (крымский меджлис*, «хизбуты»* и т.п.) у нас политически мотивированно считают террористами или экстремистами. Как бы чудовищно это ни звучало, преследования за веру — уже привычная часть российской реальности, и стоит заметить, что даже если репрессируют малочисленные, невлиятельные, несимпатичные многим общины, да даже если одного верующего сажают за веру, это автоматически переводит всех остальных верующих в гораздо более унизительную, чем даже тюрьма, категорию, отныне они — те, кому верить позволено, разрешено; впрочем, это тема отдельного разговора, вести который пожалуй что и некому, просто не будем забывать — за веру некоторых в России сажают.
    И теперь новая, непривычная пока глава — когда наказывают за память.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий