Виктор Шендерович. «ЕГО ЯЗЫК, СТАВШИЙ НАШИМ…»

Год без Жванецкого.

Полвека мы перекликались его словами.

Скрепы, говорите? Да вот же они, в пароле и отзыве, ясном для любого русского человека.

«Нормально, Григорий?» Знаешь ответ – свой!

А других-то то общих паролей у нас почти и нету, он — и Высоцкий. И поверх обоих – Пушкин, мороз и солнце, день чудесный…

Как это случилось с ним? Автор эстрадных сценок и монологов – отличный, но все-таки один из… — вдруг садится и пишет крупными каракулями на листе бумаги про уходящую жизнь.

Какой перехват дыхания! Как это смешно, и как нестерпимо грустно.

«И не спросит мама: что ты ел сегодня, мой мальчик?»

Для меня он начался с этой вещи. С этой — и с эссе памяти учителя русского языка, где уже мощно и победительно звучала та жванецкая музыка речи, которую с тех пор не спутать ни с чем.

Тогда и стало ясно: гений.

Автор Райкина? Ну да, может написать и для Райкина. Великолепный выступальщик, кладущий зал ничком? – еще как. Певец Одессы – конечно, но как до неба от расхожих «одесских» интонаций до «жванецкой» авторской мелодики…

Просто – всего лишь – большой русский писатель, взявшийся невесть откуда и почти незаконно: с магнитофонных пленок, из эстрады. Демонстративно провинциальный, с этим портфелем и повадками, не чересчур образованный, поперек всех школ и правил. Доказательство если не бытия божия, то – непостижимого космоса человеческой природы!

Он ведь «писал рукой», по меткому замечанию Валерия Хаита. Словно с неба шло – прямо в руку! Я однажды видел, как он пишет свои каракули и сам смеется потом, прочитав. Клянусь, он не очень понимал, откуда это взялось.

Да и какая разница.

Его дар был больше него — он знал это и нежно берег его. Всякий и разный «по жизни», перед своим уникальным даром Жванецкий остался предельно честен, а все остальное, я думаю, и воспринималось им вполне размыто, — как фон на фотографии, не нуждающейся в фоне. Вот уж кто был «инструментом языка»! — формулировка Бродского подходит Жванецкому абсолютно…

Второй — еще, наверное, не осмысленный нами до конца, — не взлет, но медленный подъем писателя Жванецкого начался вскоре после его шестидесятилетия. Как бы на противоходе со славой. Те, кто ждали от увенчанного всеми лаврами сатирика новой «баржи» и «ликеро-водочного цеха», вынуждены были перейти на старые запасы. Лучшее из написанного «поздним» Михаилом Михайловичем не расходится на цитаты и не набирает миллионов просмотров на ютюбе…

«Само занятие сатирой выдает в человеке оптимиста», — писал Лец. Оптимизм закончился, ложечка шкрябала по дну. Печальный мудрец подводил итоги, по-жванецки тщательно и неповторимо расставляя слова на бумаге. Музыка речи не оставляла его — слова продолжали приходить в руку прямо с неба.

СМИ, сообщившие о смерти «сатирика Жванецкого», дружно выстрелили в то место, где птица пролетела четверть века назад.

Смерть позволяет гению стряхнуть с себя ерунду пристрастий, раздражений и обстоятельств — и остаться среди нас тем, чем он и был на самом деле: музыкой, смехом, умом, нежностью, печалью, счастьем…

«Спасибо судьбе за знакомство с ним, за личность, за истрепанные нервы его, за великий, чистый, острый русский язык — его язык, ставший нашим. И во веки веков. Аминь!»