«Все смешалось в доме Облонских» — так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых. Его могучая шея была несколько раз обернута старым шерстяным шарфом, ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинного цвета. Прожженный в нескольких местах ватник был небрежно и грубо заштопан, шерстяные носки изъедены молью, их не коснулась женская рука. Что ищет он в краю далеком, что потерял в краю родном?
Дворня высыпала из людских изб и окружила молодого барина с шумными изъявлениями радости. Всё серые, карие, синие глазки — смешались, как в поле цветы. Эти глаза не продадут.
Гул затих. Над ним не было ничего уже, кроме неба, — высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками.
Шестидесятилетняя Манька, родоначальница слободских бандитов, вложив два пальца в рот, свистнула так пронзительно, что ее соседи покачнулись.
— Видишь ты эту пачку, в ней сто тысяч! Вот я ее сейчас брошу в камин, в огонь, вот при всех, все свидетели!
Оно, конечно, после гражданской войны нервы, говорят, у народа завсегда расшатываются. И кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем…
Но воздух был пуст, неподвижные деревья бережно держали жару в листьях, и скучно лежала пыль на безлюдной дороге — в природе было такое положение.
Он отодвинул от себя ботвинью, спросил черного кофе и стал курить и напряженно думать: что же теперь делать ему, как избавиться от этой внезапной, неожиданной любви? И тут случилось, как утверждал впоследствии председатель, чудо. Среди комнаты стояла Лизавета, с большим узлом в руках, и смотрела в оцепенении на убитую сестру, вся белая как полотно и как бы не в силах крикнуть. Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, выскочившими из корсажа от быстрого бега. Свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Сжала руки под темной вуалью:
— Вы мне скажите только: что я — жена ваша или нет?
— А по-моему, ты говно!
Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Он хотел взглянуть на прыщик, который вчерашнего вечера вскочил у него на носу; но, к величайшему изумлению, увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место! Бессмысленный и тусклый свет. Монах с непокрытою седою головой и с черными бровями, босой, скрестивши на груди руки, пронесся мимо и остановился среди комнаты:
— Не выходи из комнаты, не совершай ошибку!
Засыпал Шухов вполне удоволенный.
Алексей Беляков
«Все смешалось в доме Облонских» — так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых. Его могучая шея была несколько раз обернута старым шерстяным шарфом, ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинного цвета. Прожженный в нескольких местах ватник был небрежно и грубо заштопан, шерстяные носки изъедены молью, их не коснулась женская рука. Что ищет он в краю далеком, что потерял в краю родном?
Дворня высыпала из людских изб и окружила молодого барина с шумными изъявлениями радости. Всё серые, карие, синие глазки — смешались, как в поле цветы. Эти глаза не продадут.
Читать дальше в блоге.