СЕРГЕЙ ЧУПРИНИН, ГЛАВРЕД ЖУРНАЛА «ЗНАМЯ». Наровчатов Сергей Сергеевич (1919-1981)

(Размер шрифта можно увеличить, нажав на Ctrl + знак «плюс»)

Среди поэтов-«лобастых мальчиков невиданной революции» Н. перед войной считался одним из первых. На его высокую оценку (и самооценку) работало решительно всё – писаный красавец; к тому же русский дворянин, чьи предки будто бы занесены в Бархатную книгу; школу закончил в Магадане, куда в качестве вольнонаемных из Москвы переселились его родители; прекрасно, обучаясь в ИФЛИ и в Литинституте у И. Сельвинского и В. Луговского, образован; храбрец, добровольцем отправившийся на советско-финскую войну.

И стихи отличные, причем, в согласии с начинавшими тогда входить в почет веяниями, отсылающие не столько к грядущей всепланетной революции, сколько к русской истории и ее торжественному канону. Во время Великой Отечественной войны, которую капитан Н. прослужил корреспондентом-организатором во фронтовой печати, этот тон и дух лишь усилятся.

К дебютным публикациями, первая из которых состоялась еще в 1935 году в «Колымской правде», а вторая в журнале «Октябрь» (1941, № 3) прибавятся новые, И. Эренбург и К. Симонов благожелательно откликнутся на его письма со стихами из действующей армии, а Н. Тихонов и С. Маршак дадут ему рекомендации в Союз писателей.

Первая книга стихов «Костер» выйдет в 1948 году, и, хотя, в отличие от сервильных поэм других дебютантов-вчерашних фронтовиков (А. Недогонова, М. Луконина, А. Яшина, Н. Грибачева), Сталинской премией ее не наградят, положение Н. становится вполне устойчивым. Его даже пригласят на работу инструктором в ЦК ВЛКСМ, однако с карьерой не срастется.

Всего лишь потому, что он запил горькую, пролил, — как рассказывают, — на свой партбилет водку, от должностей был уволен, поэтому и в кровавые рубки конца 1940-начала 1950-х его, по счастью, не вовлекали. Книги хотя бы изредка выходили – «Солдаты свободы» (1952), «Горькая любовь» (М., 1957), «Северные звезды» (Магадан, 1957), — но лет на десять, по меньшей мере, из активной общественно-литературной жизни Н. выпал, а на все увещевания, — как записал в дневник его старый друг Д. Самойлов, — отвечал так: «Я в этой игре не участвую. Пусть я лучше умру с репутацией честного пьяницы».

Или вот еше: «Лучше я буду честный пропойца, чем трезвый подлец», так что и в этих запоях, в этих загулах нельзя не увидеть род фронды, едва не внутренней эмиграции, о которых мы знаем по примерам судьбы многих других поэтов-современников Н. Однако же, в отличие от этих многих, Н. сумел совладать с собою, от алкоголизма излечился, а «партийное начальство, — язвительно заметил А. Рыбаков, — таких любит».

И 1960-е стали временем все более уверенного врастания Н. в литературный истеблишмент. Его выбрали во все, какие положено, писательские правления, сделали членом редколлегии «Литературной газеты». Раздражившись на шестидесятников с их преждевременной славой, он, — вспоминает Н. Коржавин, — «написал ряд блистательных статей, в которых, — в общем, не греша против собственного вкуса, ругал тех, кого хотело начальство», за что А. Вознесенский припечатал его хлесткой кличкой «отставной начпрод Нравоучатов».

И книги пошли густо, часто не по одной в год – как сборники, где новые стихи искусно перемежались давними, так и филологическая, а также мемуарная проза: «Лирика Лермонтова» (1964), «Поэзия в движении» (1966), «Необычное литературоведение» (1970, 1973, 1981), «Атлантида рядом с тобой» (1972), «Живая река» (1974), «Берега времени» (1976), «Мы входим в жизнь» (1978).

Это хорошие книги, почти лишенные идеологических реверансов, но стопроцентно лояльные. Разумеется, — говорит работавшая с ним Д. Тевекелян, — публично Н. «никого и никогда не обличал, не клеймил. Но не поддерживал никаких отклонений, никакого инакомыслия». По удачной догадке Д. Самойлова, «образцом литературного деятеля для Наровчатова был Тихонов», не принявший для себя роль агрессивного «автоматчика партии», но обеспечивший себе почет и сытость вот именно что лояльностью.

Удалось ли и Н. это? Не вполне. Должность первого секретаря Московского отделения СП РСФСР, предполагавшую и членство в горкоме КПСС и депутатство в Верховном Совета РСФСР, он получил в 1971 году, когда власть взялась за истребление диссидентов, вообще подписантов. Так что Н. пришлось председательствовать не только на торжественных собраниях, но и на секретариатах, где из Союза писателей исключали — в мае 1971 года А. Галича, в ноябре того же года Г. Свирского, в мае 1973-го В. Максимова, в январе 1974-го Л. Чуковскую, в феврале В. Войновича.

«Все это проверка лояльности», — сказал он А. Медникову после одного из таких заседаний: лояльности как исключаемых, так и его собственной. Принадлежа «к тому типу советских литературных руководителей, которые с удовольствием бы делали добрые дела, если бы за это не били», этими проверками Н., вне сомнения, тяготился. Ему требовалось настоящее дело, и поэтому с такой охотой в 1974 году он принял назначение главным редактором в «Новый мир».

«Упор, — наставлял он Д. Тевекелян, приглашая ее на работу в редакцию, — стоит делать на качество литературы. На художественность. (…) И главным в журнале должна стать не публицистика, а проза, И это будет отличать наш журнал от прошлого». И действительно, журнал при Н. стал максимально широк по эстетическому спектру: от «Блокадной книги» А. Адамовича и Д. Гранина до «Круглых суток нон стоп» В. Аксенова, от В. Катаева, Ч. Айтматова, Г. Бакланова, В. Быкова до цветаевской «Повести о Сонечке», «Другой жизни» Ю. Трифонова и орловского «Альтиста Данилова».

Утратив нажитую А. Твардовским славу форпоста общественной мысли, «Новый мир» и в эти годы сохранил репутацию самого респектабельного советского литературного журнала. И поэтому именно туда «фельдсвязью, в красном пакете, серия «К» «Совершенно секретно» из ЦК привезли трилогию Л. И. Брежнева.

Отказаться от чести опубликовать «Малую землю» (1978, № 2), «Возрождение» (№ 5) и «Целину» (№ 11) было, разумеется, невозможно. Но мало того – Н. принимает деятельное участие в награждении трилогии Ленинской премией, печатает в «Известиях» статью, где обнаруживает в трилогии и несравненные художественные достоинства.

Стихи в эти годы уже почти не писались, зато пошла проза, пошли необыкновенно плотные исторические рассказы, в которых, — по словам Д. Самойлова, — «воплотились все достоинства его мышления, нашли применение его обширные знания. Он вступил в новый этап своего творчества, может быть, наиболее важный. Этот этап жестоко прервался смертью».

И наверняка Н. неотступно думал о том, каким останется в памяти потомков. Во всяком случае, — как рассказывают, — любил вспоминать о том, что Катон-старший, оказавшись под судом в 87-летнем возрасте, грустно и просто заметил: «Как тяжело, если жизнь прожита с одними, а оправдываться приходится перед другими».

Соч.: Собрание сочинений в 3 тт. М.., 1977-1978; Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель / Библиотека поэта. Большая серия, 1985; Избранные произведения в 2 тт. М., 1988; Избранное. М.,, 2003.

Лит.: Воспоминания о Сергее Наровчатове. М., 1990.