Марина Гарбер. Два стихотворения

* * *

Посреди аллей тополей — широты обхвата
нелюбви моей, — как монетки из автомата,
выпадают и жизнь и смерть, и орёл и решка:
если хочешь войны, готовься к войне, не мешкай.

Опустели пастушьи сумки, притихли хаты,
«аты-баты!» — кричат по тв, долетает: «ах ты!»,
и чем громче проснись-и-пой, тем в округе тише,
облака под водой по кругу плывут, не дышат.

Под стопой светлячок свербит диогеном в бочке,
я люблю тебя, как любила в последней точке,
там, где дождь с утра, на закате — вороньи враки,
банка липкого, ложка дёгтя, лоханка хаки,
и ложится ночь документом в спецхран печали,
я люблю тебя, как любила ещё в начале.

Есть на свете три света, каждый — другого круче:
муравьино-птичий, а по вечерам — паучий;
новостной экран, базар, где слушки по центу;
а последний — мой: узнаёшь ли себя по центру?

Если хочешь войны, иди и готовься к миру,
у менялы майну в порту обменяй на виру,
у меня — только ты, у тебя — только я /дай руку,
если хочешь свободы/, — всё отдадим друг другу.

* * *
Пасторальный сюжет, камыши.

Но такая сегодня погода,

будто схватка за схваткой – и воды

отошли, и плывут голыши

по реке в молоке, к ручейку-

дураку в непутевые руки,

ветер треплет песочные брюки,

в камышовую дышит башку.

 

Полевой санитар у ручья

поливает, что уголь в котельной,

грудничков: этот мальчик – ничейный,

эта девочка – тоже ничья.

Над глазами в лебяжьем пуху

простирает льняные ладони,

заслоняя звезду на погоне

повивальной сестры наверху.

 

Под шумок, под базарный фальшак,

под нестройный оркестрик портовый,

серебрясь головой осетровой,

Бог выносит улов на большак.

И такая во всём простота,

будто певчее косноязычье –

стрекозиное, шпротное, птичье –

размыкает младенцу уста.

 

А присмотришься – луч на челе

чертит крестики-нолики мелом,

медицинское личное дело

шелестит в подорожном столе.

Сквозь нагрянувший солнцеворот

жизнь проклюнется большеголово

и невнятное первое слово,

как последнее, произнесёт.