Автор: Несколько слов о Няне Ксене. Она была чудесная, хотя и рвала нещадно мои рыжие кудри, когда расчёсывала их по утрам, а я орала и обзывалась. Ксеня была член семьи. Когда папу посадили, она ходила к батюшке испросить разрешение молиться за еврея. Батюшка разрешил, и Ксеня молилась за папу каждый день. Когда папа вернулся, Ксеня была убеждена, что это именно она его отмолила.
У меня с Ксеней связано одно чрезвычайно лестное для меня воспоминание. От сильных эмоций Ксеня имела обыкновение ложиться в обморок. Не падать, а именно ложиться, и оттуда, из обморока, причитать. Вот история.
Самыми близкими друзьями нашей семьи были Губеры: старшие — Андрей Александрович и Раиса Борисовна, и мои ровесники — Марина и Шурик. Андрей Александрович Губер был Главный научный хранитель Музея изобразительных искусств имени Пушкина. С тетей Раей Губер моя мама сидела за одной партой. Гимназическую дружбу они пронесли через всю жизнь. Когда я родилась, мама заболела тифом, и тетя Рая кормила грудью меня вместе со своей Маришкой, родившейся за два месяца до этого. Был там еще Шурик, старше нас на год.
– Я вскормил тебя грудью своей жены, – любил попрекать меня Андрей Александрович, справедливо полагая, что у человека, вскормленного ТАКОЙ грудью, не должно быть ТАКИХ недостатков. Андрей был замечательный рассказчик. С моим папой они неизменно составляли ослепительный дуэт, на мелодиях которого мы росли. Губеры были моей второй семьей.
В те страшные для нас дни, когда папа был на Лубянке, Андрей Александрович прислал к нам порученца-Шурика: велел мне каждый день приезжать к ним обедать. Мои ежедневные визиты были сопряжены для Губеров с огромным риском, тем более что жили они в коммунальной квартире, где кого только нет. Но Губеры были выше страха. Они принимали меня каждый день, кормили, давали еду для мамы и деньги для передач папе. Потом я всё-таки перестала к Губерам заходить, и мы с Шуриком встречались в центре, на шумных улицах: он передавал мне судки с обедом для меня и мамы, я ему назад — пустые.
Поездки к ним я запомнила на всю жизнь. В нашем подъезде, во дворе дома и под аркой постоянно дежурили топтуны – следили. Глаз быстро привык отличать их среди других людей – впрочем, это было несложно. Мама научила меня «уходить» от слежки. Я ехала в метро, стоя у самой двери вагона. Когда двери уже начинали закрываться, я неожиданно выскакивала на какой-нибудь промежуточной станции, садилась во встречный поезд и проезжала остановки две-три. Такую операцию на пути от Сокола до Центра я повторяла несколько раз, благо спешить было некуда. Если я не была уверена, что «ушла», я обязана была вернуться домой. Не помню, чтобы такое когда-нибудь случилось.
Музей изобразительных Искусств в детстве был для нас – Маришки, Шурика и меня – родным домом. Нас знали все музейные «бабушки», мы бегали туда слушать лекции, шатались по залам, иногда Андрей Александрович брал нас в запасники.
И, конечно, когда открылась выставка Дрезденской галереи перед её возвращением в Германию, и на улице стояли суточные очереди, мы всей семьёй пришли в музей в его выходной день — понедельник. Папа много фотографировал (фотографии были, разумеется, чёрно-белые). И вот я возвращаюсь из школы и слышу, как Ксеня в папином кабинете ложится в обморок (она жила у нас, пока не получила свою комнатку). Я захожу в кабинет узнать, что стряслось. Лёжа около папиного стола, Ксеня начинает причитать: «Бесстыжая! Я же тебя рОстила! Как же ты нагая на фотку снялась?! Ты руку-то куды полОжила!». Я подхожу ближе и вижу рассыпанную по столу стопку сделанных папой в музее фотографий. Среди них, на самом верху, «Спящая Венера» Джордоне.
Больше никогда в жизни я не получала таких комплиментов моей фигуре…
Спасибо вам, дорогой друг. С вашего позволения — поставил ссылку к себе в ФБ.
Наталья Рапопорт
Несколько слов о Няне Ксене. Она была чудесная, хотя и рвала нещадно мои рыжие кудри, когда расчёсывала их по утрам, а я орала и обзывалась. Ксеня была член семьи. Когда папу посадили, она ходила к батюшке испросить разрешение молиться за еврея. Батюшка разрешил, и Ксеня молилась за папу каждый день. Когда папа вернулся, Ксеня была убеждена, что это именно она его отмолила.
У меня с Ксеней связано одно чрезвычайно лестное для меня воспоминание. От сильных эмоций Ксеня имела обыкновение ложиться в обморок. Не падать, а именно ложиться, и оттуда, из обморока, причитать. Вот история.
Читать дальше в блоге.