Михаил Бару. Моя мама очень хлебосольный человек…

Моя мама очень хлебосольный человек. Кроме того, как и всякая мать, а в особенности еврейская, она считает, что дети ее черт знает, чем питаются, даже голодают… Впрочем, слова этой песни настолько популярны, что нет смысла их здесь повторять. Когда я собираюсь приехать к ней в гости, то заранее должен позвонить и сообщить о том, что мы будем обедать. Такой вот ритуал. Противиться ритуалу дело безнадежное. Сказать, что можно просто чаю попить с плюшками — это обидеть. Тем более, что плюшки будут все равно. После винегрета, холодца с хреном, борща или рассольника, телячьих отбивных или котлет по-киевски с жареной картошкой будут плюшки. Огромные, с хрустящей корочкой, посыпанные сахарной пудрой и корицей. Откусишь от нее кусок и пока жуешь, да, собственно, и жевать не надо — откушенное само тает во рту, намазываешь место укуса плюшки вишневым или абрикосовым вареньем и рот уже и сам по себе открывается, чтобы… Но, если честно, то вопрос о меню скорее риторический. Что ни проси, а мама все равно приготовит то, что считает нужным. То, что по ее мнению, я должен любить. А я люблю жареную мойву. Что ж тут такого, спросите вы? А вот что. «Представь себе, говорит мама, что я прихожу в магазин за этой самой мойвой (тут она брезгливо морщится). Учти при этом, что меня здесь знает каждая собака (и даже дети этих собак, про себя добавляю я) и продавщица Нинка из рыбного отдела, сына которой я за уши вытащила из хулиганской компании, меня спросит: «Что это вы, Лариса Михайловна, мойву берете? Никак кота себе завели?» Ну, и что я отвечу? Что сын в гости приезжает? Что люди скажут?! Дома у себя будешь покупать мойву! Там, где меня никто не знает.» Я и покупаю. Стою как-то в очереди за мойвой, а рядом Евгений Николаевич, сосед из моего дома. Вид у него, надо сказать, совсем непрезентабельный. Это, если не принимать во внимание запах. Еще и ноги у него замечательной кривизны. Не ходит, а перекатывается. Я, собственно, про его ноги и хотел рассказать. А до этого — была преамбула.
Живет в нашем же доме, старушка. Довольно древняя. Есть у нее прозвище «Катюша». Нет, это не имя. Имени ее никто и не упомнит. А Катюшей ее зовут потому, что во время войны была она водителем грузовика, на котором перевозила снаряды для «катюш». Ну, может и не только для катюш, и не только снаряды, а и патроны, но не звать же живого человека патроном. После войны она еще долго крутила баранки разных грузовиков. Уставала на этой работе зверски. А с устатку-то и пристрастилась. Да еще и муж попался точно такой же. В смысле и выпить не дурак, и шофер с той же автобазы. Так они и жили втроем — Катюша, Колюня, и зеленый змий вместо сына, а может и дочки, которых им так и не случилось завести. Долго ли, коротко, а поперли их с автобазы всей семьей. Не то, чтобы они сильно опечалились, поскольку стаж они уж выработали и пенсия, какая-никакая им полагалась. Ну, а зеленый змий рассчитывал быть на иждивении. Катюша устроилась уборщицей на городском рынке, а супруг ее свои факультативные занятия по распитию спиртных напитков превратил в ежедневные и даже круглосуточные. Потом у кого-то украл из гаража то ли лобовое стекло, то ли колеса к жигулям, то ли и то, и другое — теперь уж точно не разобрать. Вычислили его быстро, и дело дошло до суда. Катюша была возмущена поступком своего мужа. Кажется, он пропил украденное вне гнезда. На суд Колюня явился с перебинтованной головой, поскольку в ходе семейного следствия и в результате выяснения отношений, Катюша отходила его будильником. Это был механический будильник старой советской закалки, не чета нынешним пластмассовым китайчатам. В пролетарской руке такие будильники, я извиняюсь за иностранное слово, конгруэнтны булыжникам. В плохо отапливаемый зал суда (дело было зимой) Катюша вошла с боевыми наградами, приколотыми к зимнему пальто с воротником из видавшей виды чернобурой лисы, которую она называла «лисабуркой». Колюню защищала яростно. Впрочем, ее мало кто слушал. Колюне дали год или два с отбытием в колонии общего режима. Может он и расстроился, даже наверняка расстроился, да только заметить этого ни жене, ни окружающим не удалось.
И стала Катюша жить одна. Может месяц или два жила одна. А потом стал к ней захаживать сосед. Друг и собутыльник ее Колюни. И вовсе не за тем, зачем вы подумали. Евгений Николаевич, а это был именно он, приходил с цветами. Он был отставной военный. Как и все отставные военные — положительный точно протон. Моложе Катюши лет на десять. Самой-то Катюше, к тому времени пошел седьмой десяток. Ходил-ходил, да и перешел совсем. Да и чего там было переходить — только спуститься на лифте с десятого этажа на второй. Год, а то и два пролетел у влюбленных как один день. Тут-то Колюня возьми, да и вернись из своего санатория в солнечной Удмуртии. И спроси у ясеня, где его любимая. Евгений Николаевич как раз в тот день был ясенем или тополем, или просто дровами, поскольку что-то там они с Катюшей отметили накануне и он лежал без всяких чувств на оскверненном изменой супружеском ложе. Не говоря худого слова, Колюня сгреб эти дрова и выкинул в окно. Хорошо, что этаж был второй, а то б проходить Колюне повторный курс санаторного лечения. Евгений Николаевич, однако, хоть и не убился, но ноги-таки себе переломал и в гипс его укатали буквально по самое не балуйся. Катюша с Колюней выхаживали его как собственного сына, если бы он у них был. У себя дома и выхаживали, чтоб с этажа на этаж не бегать. Как уж они у него прощения вымаливали — неизвестно. А только в милицию никаких заявлений не поступало. Через полгода или год, Евгений Николаевич поправился настолько, что мог своими ногами-загогулинами доковылять до ближайшего ларька за бутылкой. А вот с деньгами на содержание зеленого змия в домашних условиях стало совсем туго. На семейном (а на каком же еще?) совете было решено продать квартиру Евгения Николаевича и прописать его у Катюши с Колюней, а уж на выручку от этой сделки гульнуть так, чтобы чертям соседям тошно стало. Сказано — сделано.
Вот уже второй год соседям тошно, как и планировалось. Вся троица и примкнувший к ним намертво зеленый змий живет себе пропиваючи. На закуске, однако, экономят. Катюша уже не убирается на рынке, как раньше, а побирается. В конце дня сердобольные продавцы отдают ей мясные обрезки и кости. Иногда все же и покупают что-то. Вот как Евгений Николаевич мойву. Может он и думает что-то эдакое про меня, глядя, как и я покупаю вместе с ним эту маленькую и грустную рыбку. Может и думает. Да только не говорит. А смотреть в глаза ему меня никто не заставляет. Да он и сам их отводит.

2 комментария для “Михаил Бару. Моя мама очень хлебосольный человек…

  1. Михаил Бару

    Моя мама очень хлебосольный человек. Кроме того, как и всякая мать, а в особенности еврейская, она считает, что дети ее черт знает, чем питаются, даже голодают… Впрочем, слова этой песни настолько популярны, что нет смысла их здесь повторять. Когда я собираюсь приехать к ней в гости, то заранее должен позвонить и сообщить о том, что мы будем обедать. Такой вот ритуал. Противиться ритуалу дело безнадежное. Сказать, что можно просто чаю попить с плюшками — это обидеть. Тем более, что плюшки будут все равно. После винегрета, холодца с хреном, борща или рассольника, телячьих отбивных или котлет по-киевски с жареной картошкой будут плюшки. Огромные, с хрустящей корочкой, посыпанные сахарной пудрой и корицей. Откусишь от нее кусок и пока жуешь, да, собственно, и жевать не надо — откушенное само тает во рту, намазываешь место укуса плюшки вишневым или абрикосовым вареньем и рот уже и сам по себе открывается, чтобы… Но, если честно, то вопрос о меню скорее риторический. Что ни проси, а мама все равно приготовит то, что считает нужным. То, что по ее мнению, я должен любить. А я люблю жареную мойву. Что ж тут такого, спросите вы? А вот что. «Представь себе, говорит мама, что я прихожу в магазин за этой самой мойвой (тут она брезгливо морщится). Учти при этом, что меня здесь знает каждая собака (и даже дети этих собак, про себя добавляю я) и продавщица Нинка из рыбного отдела, сына которой я за уши вытащила из хулиганской компании, меня спросит: «Что это вы, Лариса Михайловна, мойву берете? Никак кота себе завели?» Ну, и что я отвечу? Что сын в гости приезжает? Что люди скажут?! Дома у себя будешь покупать мойву! Там, где меня никто не знает.»

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий