Автор: Софья Евгеньевна вела беседу трескучим голосом, разделяя фразы цезурами, с подлинным московским аканьем.
Забирали и до войны, и после, в пятьдесят шестом выпускали.
Она своих не дождалась.
Детский библиотекарь на пенсии, она могла бы не выходить из квартирки на Сивцевом Вражке. Продукты сын приносил, жировки забирал в сберкассе платить.
Плед на ноги, да с оханьем — под торшер, крытый шалью.
В кресле возле старенького «Беккера» со стопками нот — читала Верлена по-французски, а любимого Элиота наизусть.
Но проклиная артрит, спускалась на Арбат, шла потихоньку до булочной.
От булочной — к антикварам.
— Прошу простить, но не продалась ли моя гравюра? Нет еще? Какая досада!
И взглянуть заодно ещё разок — на перламутровые прихватки для бальных юбок.
На чернильницы чистого хрусталя.
На серебряного Командора с носом Мефистофеля.
От антикваров — в 25-й дом, к Вахтангову.
Там она имела изысканную беседу с костюмершей.
— Вот Евгений Симонов поставил «Лешего». Но разве это Чехов, судари мои?
— Да, дорогая, — отвечала костюмерша, — что уж тут спорить, вы правы совсем. Вовсе не Чехов, а черт-те что! А знаете, давайте, я лучше индийского заварю? Вам с колотым или рафинаду?
От костюмерши — к зоомагазину, где пионеры покупали рыбок. И вот пурпурные рыбки с королевскими хвостами — в банке.
— Айда теперь на Москву-реку?
Софья Евгеньевна вежливо трещала:
— Дети! Вы что же, не москвичи разве, из лесу родом? У нас говорят, на МосквА-реку!
— Бабушка, извините!
И она, и ее сверстницы в ношеных горжетках, с театральными биноклями в муфтах, с пальцами в серебре, в немыслимых шляпках и старомодных очках, но с прямыми спинами, — вдруг раз, да исчезли.
Осталась ли после них подлинная, неторопливая Москва? После вторжения равнодушных оленеводов?
Уж не знаю, как сказать…
У Самойлова лучше получилось:
«Нету их. И всё разрешено».
(Фотография Игоря Пальмина)
От антикваров — в 25-й дом, к Вахтангову.
=====
Ошибка.
Дом 25 находится на левой стороне Старого Арбата, если идти от центра, а театр им. Вахтангова — на правой стороне и несколько дальше.
Анатолий Головков. ВЗЫСКАТЕЛЬНАЯ МОСКВА
Софья Евгеньевна вела беседу трескучим голосом, разделяя фразы цезурами, с подлинным московским аканьем.
Забирали и до войны, и после, в пятьдесят шестом выпускали.
Она своих не дождалась.
Детский библиотекарь на пенсии, она могла бы не выходить из квартирки на Сивцевом Вражке. Продукты сын приносил, жировки забирал в сберкассе платить.
Плед на ноги, да с оханьем — под торшер, крытый шалью.
В кресле возле старенького «Беккера» со стопками нот — читала Верлена по-французски, а любимого Элиота наизусть.
Но проклиная артрит, спускалась на Арбат, шла потихоньку до булочной.
От булочной — к антикварам.
— Прошу простить, но не продалась ли моя гравюра? Нет еще? Какая досада!
И взглянуть заодно ещё разок — на перламутровые прихватки для бальных юбок.
На чернильницы чистого хрусталя.
На серебряного Командора с носом Мефистофеля.
Читать дальше в блоге.