Автор: Пожалуй, нет более страшных слов, чем те которые однажды прозвучали в Иерусалиме у дома прокуратора Иудеи: „Его кровь на нас и на наших детях“. Cлед от них тянется через столетия. Ими оправдывали изгнания, погромы, массовые убийства, Холокост…
Сегодня эти слова из 27-й главы Евангелия от Матфея пасторы Германии стараются не упоминать. Слишком страшно такое упоминание. Но к нему, косвенно, нас возвращают свежие тексты из книг религиозного содержания. Вот один из примеров: „…Немного позже Сын Божий въехал на осле в Иерусалим и народ торжествовал. Наконец-то, заслуженный прием? Но как непостоянны люди. Несколько дней спустя, под влиянием несправедливых обвинений и религиозных вождей, прозвучал в том же городе клич: „Распни его!“
Текст типичный для предпасхальных проповедей. Превращение торжествующего народа в чернь, требующую во чтобы то ни стало казни, – основная смысловая и драматическая „канва“ большинства проповедей.
Цитируются в эти дни и тексты из Евангелий: „…весь народ стал кричать: смерть Ему! … Пилат снова возвысил голос, желая отпустить Иисуса. Но они кричали: распни, распни Его!“ (Евангелие от Луки).
Внутренний двор школы в Иерусалиме, который когда-то служил двором перед домом Пилата, по мнению археологов, мог вмещать примерно… 300 человек.
Конечно, об этом факте стало известно сравнительно недавно и казалось бы ничто не мешало воображению христиан представлять огромную площадь, забитую народом…
Но ведь христианские пастыри, читавшие Библию и наблюдавшие в течение столетий жизнь иудеев, знали чем является для тех заповеданные в Торе праздники. Вход в гетто или в еврейский квартал не был христианам „заказан“. Они могли посещать и посещали их. Более того, христиане нередко селились в еврейских кварталах.
И, конечно, они должны были знать, что никаких многолюдных сборищ, возможных в обычное время, во время Песаха быть не могло. Допускалось лишь собрание в Синагоге.
Но это отдельное знание, если и было, исчезало, как только они читали главу из Евангелия, и они верили, что тысячи людей, собравшихся тогда в Иерусалиме, пришли к дому прокуратора потребовать смерти праведника из Назарета.
А ведь пастыри, подчас наизусть цитирующие куски библейских текстов, много раз обращавшиеся к свитку Рут (книга Руфь), знали слова, находящиеся в конце свитка: „И сказал Боаз старейшинам и всему народу: вы свидетели ныне… что откупил я у Наоми все…“ И они понимали, что словосочетание „весь народ“ никак нельзя понимать буквально, что речь в свитке Рут идет о десяти свидетелях из старейшин, да зеваках, входивших и выходивших через городские ворота.
Но и это знание о контексте оставалось для них отдельным знанием. Оно никак не соединялось со словами в Евангелии, понимаемыми ими в абсолютном значении. И то, что „весь народ“ у дома прокуратора состоял лишь из кучки подонков, не приходило им в голову.
Испокон веков, признаком религиозной святости считалась цельность личности. И что еще, как не интеллектуальная совесть, служит средством достижения такой цельности?!
Но если бы религия и совесть располагались по соседству, то никогда бы не возникло движение, названное Реформацией.
Среди известных высказываний Лютера о совести можно найти одно, поразительно напоминающее слова апостола Павла о любви: „Das Recht ist ein zeitlich Ding, das zuletzt aufhören muß, aber das Gewissen ist ein ewig Ding, das nimmermehr stirbt.» – „Право – вещь временная и должна в конце концов прекратиться. Но Совесть – вечна и никогда больше не умрет.“
Такие слова мог написать лишь человек глубоко веровавший, что Б-г говорит с человеком в его совести…
Где же была совесть Лютера, когда он, прежде говоривший о несправедливости христиан по отношению к евреям, призывал в конце жизни к еврейским погромам?
„Может быть, более всего поразительно, что отвергнувший крест его несет; те же, которые приняли крест, так часто распинали других.“. – Эти слова написаны Николаем Бердяевым за год с небольшим до второй мировой. Но какой масштаб примет „распятие“ народа он предполагать не мог.
Покаяние (чтобы люди о себе не думали и какие бы слова не говорили) начинается с утверждения правды. Произнести ее должны и христианские пастыри. Сделать это очень трудно. Что ж, пусть вспомнят они слова Лютера на суде в Вормсе – слова человека, который не мог поступиться совестью: „Здесь я стою, я не могу иначе. Помогай мне Б-г. Амен.“
А пока одни, потрясенные собственной историей, люди, по-прежнему, повторяют на разные лады древнюю версию событий в Иерусалиме, другие, пытающиеся примирить веру в Б-га с совестью, покидают церкви.
В.С. -…если бы религия и совесть располагались по соседству, то никогда бы не возникло движение, названное Реформацией.
Среди известных высказываний Лютера о совести можно найти одно, поразительно напоминающее слова апостола Павла о любви: …»Право – вещь временная и должна в конце концов прекратиться. Но Совесть – вечна и никогда больше не умрет…»
:::::::::::::::::::::::::
Как Вам хорошо известно, понятие «СОВЕСТЬ» не вечно и тот, кто сегодня говорит о совести, завтра будет бросать камни в невинных. И — наоборот.
»Нет на свете совершенства»
Люди, исповедывающие мировоззренческую систему, полагаемую ими целостной и непротиворечивой, но не желающие видеть в ней, в ее толкованиях противоречий, а также нежелающие видеть противоречий между толкованиями и реальностью – такие люди имеют проблемы с интеллектуальной совестью. (Понятно, что с проблемой совести связано также несоответствие слов и дел основным принципам.)
О средневековье ли идет речь, или о сегодняшних днях – значения не имеет.