Автор: Можно ли писать стихи после Освенцима? При своем рождении этот вопрос был нелепостью, но после тысячекратного повторения сделался пошлостью. А принимать душ после Освенцима можно? Ведь не только поэзия, но и гигиена не сумела предотвратить ни один из кошмаров XX века. Так почему же разочаровываться в поэзии — это красиво, а разочаровываться в гигиене — нет? И вообще, почему нужно было разочаровываться в стихах именно после Освенцима, если массовые истребления людей — вполне рутинные эпизоды человеческой истории? Или все дело в том, что они наконец-то коснулись если не нас самих, то наших отцов-матерей? Видимо, дело в другом: прежние зверства (хотя при чем тут звери, звери не убивают во имя идеалов), прежние ужасы творили люди «дикие», а ужасы XX века — люди «просвещенные».
Хотя именно у людей просвещенных — имеется в виду: рациональных — исчезают последние тормоза религий и традиций, препятствующие решать все вопросы «окончательно»: нет человека — нет проблемы. И единственная сила, пока еще не позволяющая всем нам относиться друг к другу так же рационально, как нацисты к евреям в Освенциме, это поэзия в широком смысле слова — подсознательная уверенность в том, что есть нечто более важное, чем победа над конкурентом в борьбе за приятные ощущения, ибо с рациональной точки зрения ни добра, ни зла не существует, а есть лишь ощущения — приятные и неприятные. Сегодня, когда власть религий и предрассудков над человеческими душами многократно ослабела, этой драгоценной уверенностью обладают только те, кто хотя бы частично живет в мире поэзии.
То есть, говоря упрощенно, именно после Освенцима нужно писать и воспринимать стихи в тысячу раз более страстно, потому что сегодня у мира нет иных тормозов, кроме эстетических.
И вот перед нами буквально «Стихи из концлагеря» Ганса Гюнтера Адлера, перевод с немецкого Виктора Кагана (Ганновер, 2019).
Читать дальше здесь:
https://magazines.gorky.media/zvezda/2021/3/ogromnaya-rabota-dobra.html
«Огромная работа добра». Статья Александра Мелихова о «Стихах из концлагеря» Ганса Гюнтера Адлера в переводе Виктора Кагана
Можно ли писать стихи после Освенцима? При своем рождении этот вопрос был нелепостью, но после тысячекратного повторения сделался пошлостью. А принимать душ после Освенцима можно? Ведь не только поэзия, но и гигиена не сумела предотвратить ни один из кошмаров XX века. Так почему же разочаровываться в поэзии — это красиво, а разочаровываться в гигиене — нет? И вообще, почему нужно было разочаровываться в стихах именно после Освенцима, если массовые истребления людей — вполне рутинные эпизоды человеческой истории? Или все дело в том, что они наконец-то коснулись если не нас самих, то наших отцов-матерей? Видимо, дело в другом: прежние зверства (хотя при чем тут звери, звери не убивают во имя идеалов), прежние ужасы творили люди «дикие», а ужасы XX века — люди «просвещенные».
Хотя именно у людей просвещенных — имеется в виду: рациональных — исчезают последние тормоза религий и традиций, препятствующие решать все вопросы «окончательно»: нет человека — нет проблемы. И единственная сила, пока еще не позволяющая всем нам относиться друг к другу так же рационально, как нацисты к евреям в Освенциме, это поэзия в широком смысле слова — подсознательная уверенность в том, что есть нечто более важное, чем победа над конкурентом в борьбе за приятные ощущения, ибо с рациональной точки зрения ни добра, ни зла не существует, а есть лишь ощущения — приятные и неприятные. Сегодня, когда власть религий и предрассудков над человеческими душами многократно ослабела, этой драгоценной уверенностью обладают только те, кто хотя бы частично живет в мире поэзии.
То есть, говоря упрощенно, именно после Освенцима нужно писать и воспринимать стихи в тысячу раз более страстно, потому что сегодня у мира нет иных тормозов, кроме эстетических.
И вот перед нами буквально «Стихи из концлагеря» Ганса Гюнтера Адлера, перевод с немецкого Виктора Кагана (Ганновер, 2019).
Читать дальше по ссылке в блоге.