«Конотоп». Несколько превосходных мемуарных рассказиков кинорежиссёра Аллы Исааковны Суриковой, снявшей более двадцати фильмов («Суета сует», «Ищите женщину», «Человек с бульвара Капуцинов», «Дети Понедельника», «Хочу в тюрьму», «Вы не оставите меня», «Любовь и Сакс» и др.)

ХРЯКИ. РАЙКА, СВЕТКА, ИГРА В «БОЛЬНИЦУ»

Мое детство прошло в этом городе — на границе Украины и России. Конотоп — так, говорят, назвала его проезжавшая здесь императрица Екатерина. Кони здесь в грязи увязли, почти утопли. Правда это или выдумка увязающих в жирной грязи хмурых жителей Конотопа, не знаю.

Мы приехали с вокзала на подводе. Подвода — это тощий конь с ребрами навыверт и большое деревянное корыто, прикрученное к четырем ржавым скрипучим колесам. 1945 год. Конец войне. Ура! Лето! Я возвращаюсь с дедушкой и с бабушкой из эвакуации — из города Омска. Эвакуированные — это «выковыренные». Так нас называли там. Здесь мы стали «повернутые» (от украинского слова — повэрнутыся — возвратиться). Дом дедушки и бабушки, в котором они жили до войны, занят другими людьми. Людьми, которые неплохо устроились при немцах. Нам пока отдали свои полдома Харьковские. Бабушка за глаза называла их «хряки». Хряк — это, вообще-то, большой толстый свин. Харьков­ский же был длинный, пополам согнутый, и всегда в сапогах. Он курил и кашлял. Лицо все в синих точках. И пальцы корявые. Он смотрел косо и все время моргал. А рот был кривой и заканчивался возле уха. Когда Хряк кашлял, казалось, что он смеется. Только косые глаза зло смотрели в разные стороны. Зато у Хряков была замечательная веранда, густо обвитая диким виноградом — любимое место наших детских игр, когда Хряка не было дома. Веранда выходила во двор. Также в этот двор выходило крыльцо Светки-Блот, Райки-Балалайки, Гришки-Синие яйца — моих главных друзей. Через дорогу жили еще две наши подружки: Светка Блюм и Тамарка Мопса. Тамарку так дразнили за обожженное и оттого похожее на безносую псину лицо. У Мопсы отец Сэмэн был старьевщиком. Его дразнили Лохмачом. С утра он кричал: «Покупаю стары вещы, стары вещы!»… На самом деле никогда ничего не покупал. Торговался, грязно ругаясь, за каждую копейку, смешивая идиш, русские и украинские слова с отборным матом: «С ково ты сдрала, шлеперка, ети зашмурганные … кальсоны? Шмаровозка…б! Цэ ж х.. в говне! Забирай и шоб я тэбэ бильше нэ бачив до е. м.». Чтоб от него поскорее избавиться, ему отдавали все тряпки даром. У Сэмэна было пятеро грязных детей и маленькая худющая жена — тетя Хая, которая всегда носила большой беременный живот. «Чтоб ты сдох!» — кричала днем Сэмэну тетя Хая. А ночью раздвигала свои худющие ноги. Каждый день Сэмэн привозил и складывал в своем доме, похожем на сарай, какие-то тряпки. Бабушка не разрешала ходить к ним во двор. У детей были вши. А в тряпках копошились здоровые крысы. Но заглянуть очень хотелось.

Читать дальше здесь:

https://znamlit.ru/publication.php?id=7899

Один комментарий к “«Конотоп». Несколько превосходных мемуарных рассказиков кинорежиссёра Аллы Исааковны Суриковой, снявшей более двадцати фильмов («Суета сует», «Ищите женщину», «Человек с бульвара Капуцинов», «Дети Понедельника», «Хочу в тюрьму», «Вы не оставите меня», «Любовь и Сакс» и др.)

  1. «Конотоп». Несколько превосходных мемуарных рассказиков кинорежиссёра Аллы Исааковны Суриковой, снявшей более двадцати фильмов («Суета сует», «Ищите женщину», «Человек с бульвара Капуцинов», «Дети Понедельника», «Хочу в тюрьму», «Вы не оставите меня», «Любовь и Сакс» и др.)

    ХРЯКИ. РАЙКА, СВЕТКА, ИГРА В «БОЛЬНИЦУ»

    Мое детство прошло в этом городе — на границе Украины и России. Конотоп — так, говорят, назвала его проезжавшая здесь императрица Екатерина. Кони здесь в грязи увязли, почти утопли. Правда это или выдумка увязающих в жирной грязи хмурых жителей Конотопа, не знаю.

    Мы приехали с вокзала на подводе. Подвода — это тощий конь с ребрами навыверт и большое деревянное корыто, прикрученное к четырем ржавым скрипучим колесам. 1945 год. Конец войне. Ура! Лето! Я возвращаюсь с дедушкой и с бабушкой из эвакуации — из города Омска. Эвакуированные — это «выковыренные». Так нас называли там. Здесь мы стали «повернутые» (от украинского слова — повэрнутыся — возвратиться). Дом дедушки и бабушки, в котором они жили до войны, занят другими людьми. Людьми, которые неплохо устроились при немцах. Нам пока отдали свои полдома Харьковские. Бабушка за глаза называла их «хряки». Хряк — это, вообще-то, большой толстый свин. Харьков­ский же был длинный, пополам согнутый, и всегда в сапогах. Он курил и кашлял. Лицо все в синих точках. И пальцы корявые. Он смотрел косо и все время моргал. А рот был кривой и заканчивался возле уха. Когда Хряк кашлял, казалось, что он смеется. Только косые глаза зло смотрели в разные стороны. Зато у Хряков была замечательная веранда, густо обвитая диким виноградом — любимое место наших детских игр, когда Хряка не было дома. Веранда выходила во двор. Также в этот двор выходило крыльцо Светки-Блот, Райки-Балалайки, Гришки-Синие яйца — моих главных друзей. Через дорогу жили еще две наши подружки: Светка Блюм и Тамарка Мопса. Тамарку так дразнили за обожженное и оттого похожее на безносую псину лицо. У Мопсы отец Сэмэн был старьевщиком. Его дразнили Лохмачом. С утра он кричал: «Покупаю стары вещы, стары вещы!»… На самом деле никогда ничего не покупал. Торговался, грязно ругаясь, за каждую копейку, смешивая идиш, русские и украинские слова с отборным матом: «С ково ты сдрала, шлеперка, ети зашмурганные … кальсоны? Шмаровозка…б! Цэ ж х.. в говне! Забирай и шоб я тэбэ бильше нэ бачив до е. м.». Чтоб от него поскорее избавиться, ему отдавали все тряпки даром. У Сэмэна было пятеро грязных детей и маленькая худющая жена — тетя Хая, которая всегда носила большой беременный живот. «Чтоб ты сдох!» — кричала днем Сэмэну тетя Хая. А ночью раздвигала свои худющие ноги. Каждый день Сэмэн привозил и складывал в своем доме, похожем на сарай, какие-то тряпки. Бабушка не разрешала ходить к ним во двор. У детей были вши. А в тряпках копошились здоровые крысы. Но заглянуть очень хотелось.

    Читать дальше по ссылке в блоге.

Добавить комментарий