В продолжение вот этих двух мыслей про Лидию Гинзбург, формалистическое эссе В. Шкловского «Воскрешение слова» (1914) и эссе 1915 г. Бялика «ПОД ОБОЛОЧКОЙ ЯЗЫКА» (גילוי וכיסוי בלשון):
Много раз возвращался к статье, дающей что-то для понимания 1920х и авангарда.
Борис Гаспаров. «Развитие или реструктурирование: Взгляды академика Т. Д. Лысенко в контексте позднего авангарда.»
http://www.ruthenia.ru/logos//number/1999_11_12/04.htm
Итак, Гаспаров пишет:
«Лысенко указывает на то, что так называемая “формалистическая генетика” исследует организм так, как если бы это был “неживой”, неорганический феномен. Применительно к объектам, принадлежащим к неорганическому миру, верно, что окружение либо не влияет на их существование, либо играет отрицательную — скорее деформирующую, нежели образующую — роль: однако для всех “живых” явлений существование в среде — это не посторонний фактор, но первостепенное условие. Формирование всех черт живого организма осуществляется в этом непрерывном взаимодействии со средой. Основной порок генетики, согласно Лысенко, состоит в ее “абиологизме”, то есть в неумении понять решающее различие между живыми феноменами и теми, что подвластны “механическим” законам.
Взаимодействие неживых тел с окружающей средой не является условием их сохранения, наоборот, это — условие уничтожения их как таковых. Например, чем лучше изолировано какое-нибудь неживое тело от воздействия кислорода, влаги, температуры и т. д., тем дольше оно остается тем, что оно есть. Наоборот, если живой организм изолировать от условий внешней среды, ему необходимых, то он перестанет быть организмом, живое перестанет быть живым. Живое неотъемлемо связано с окружающей средой, с условиями постоянного обмена веществ»
И дальше про структурализм и формализм:
«Вне зависимости от научной ценности лысенковского силлогизма он вполне последовательно и красноречиво выражал главную мыслительную парадигму, получившую господство в конце 1920-х годов в качестве реакции на преобладающее умонастроение предшествовавшего десятилетия (время первоначального возвышения авангардной культуры). Поэтому не стоит удивляться тому, что полемика Лысенко с “формалистической генетикой” поразительно, пункт за пунктом, сходна с аргументами, выдвигавшимися М. М. Бахтиным и его последователями В. Н. Волошиновым и П. Н. Медведевым в конце 1920-х годов в полемике со структурной (соссюрианской) лингвистикой и формалистической концепцией литературы и литературной эволюции.
И Волошинов в “Марксизме и философии языка», и Медведев в “Формальном методе в литературоведении” полагали, что общая ошибка структурно ориентированного изучения языка и литературы заключается в трактовке их предметов как “мертвой материи”. Волошинов доказывал, что теория Соссюра продолжает европейскую традицию абстрактно-рационалистического подхода к языку, сформировавшуюся в процессе изучения “мертвых” языков древности. В том же ключе Медведев подчеркивал, что формалисты, изолируя структуру литературного произведения от его социальной среды, трактовали ее как “химическую (т. е. неорганическую — Б. Г.) структуру”.
Про Марра:
«Что отличало Марра от его потенциальных союзников на Западе (в которых он соглашался видеть только попутчиков) и в России, так это всеохватный, бескомпромиссный характер в равной степени и его критики “западной”, или “буржуазной”, исторической лингвистики, и того, что он предлагал в качестве позитивной альтернативы. Марр отказывался подчиняться каким бы то ни было формальным законам фонетических изменений, установленным сравнительным анализом языков одной и той же “семьи”: его собственные реконструкции доисторического прошлого языков были движимы свободной ассоциацией идей и не следовали никаким формальным правилам и процедурам.»
Вишенка на торте:
«Параллели между этой филологической дискуссией и цитированной выше биологической полемикой несомненны. Иногда кажется, что споры с “формальным методом” в литературе и биологии находятся в отношениях метафорической парафразы. В самом деле, заменив “биологический организм” на “литературное произведение”, “природную среду” — на “социальное окружение”, “гены” — на “приемы”, “эволюцию видов” — на “литературную эволюцию” (или наоборот), мы придем к двум почти взаимозаменяемым парадигмам представлений о природе “органических” явлений, характере их образования и путях их развития во времени.»
* * *
Получается такая примерно схема. С одной стороны — подходы, имеющие дело с завершенными, «мертвыми» формами и с изолируемыми явлениями. Формализм в литературоведении. Структурализм и компаративизм в лингвистике. Химия неорганических соединений. Все эти подходы самодостаточны, они не требуют диалога, не требуют первого и второго лица. Они имеют дело с записями явлений, а не с самими явлениями. Они имеют дело с узнаванием (я имею в виду, скажем, узнавание слова или образа) и с развернутым (под «развернутым» я имею в виду развернутое предложение, с субъектом и предикатом).
С другой стороны — подходы имеющие дело с разворачивающимися, незавершенными или «живыми», неизолируемыми объектами. Сюда в какой-то мере попадает и марристское учение (как попытка), и представления о живой силе в биологии. Поскольку поминать Лысенко и Лепешинскую совсем уж нехорошо (засмеют), лучше сослаться на такого мыслителя как Анри Бергсон. Они имеют дело с видением (а не узнаванием), с интуицией и свернутым знанием.
Как нам объясняет Илья Дворкин, Франц Розенцвейг считал, что завершенные формы изучает математика, а диалогические формы доступны языку. Он же (Дворкин) когда-то давно приводил в городе Бердичеве замечательный текст из трактата «Кдушат-Леви» ребе Леви-Ицхока из Бердичева, которые писал, что прошлое «йеш», оно наличествует, а настоящее «эйн», оно эфeмерно.
Но как все же понять мысль Лидии Гинзбург (ученицы Шкловского) про редукцию, про противопоставление символического телесному? Напомню, она говорит, что ритуальное и театральное — символично, оно имеет дело с отдельными признаками (цветом, звуком, запахом), а не с целым. Есть люди, которые поддаются соблазну увлечься редуцированием. Oни думают, что чтобы получить настоящие губы, нужно стереть помаду, а чтобы получить голову, нужно сбрить волосы. И в результате оказывается, что в человеке ничего нет, кроме жил и кишек с их содержимым.
Как специалист по surface science я подумал вот что. Фольфганг Паули говорил (обсуждая сложнось эфектов на физической поверхности), будто Бог придумал материалы (их трехмерную толщу, bulk), а дьявол придумал поверхности (с их двумерными эффектами, которые портят столь простые и логичные трехмерные материалы). Я думаю, тут все наоборот. В Талмуде (Псахим 94а) сказано, что наш мир — лишь крышка, то есть грань от котла Преисподни (כל העולם כולו ככיסוי קדירה לגיהנם). Попытка снять оболочку, чтобы добраться до сути, приводит нас в Геенну. Жизнь сущесетвует на поверхности, מְרַחֶפֶת עַל-פְּנֵי הַמָּיִם, а толща и глубь — мертвы и формальны.
* * *
Я думаю, нужно сформулировать еще одно важное наблюдение (которoе здесь является ключем к пониманию). Конечно, Шкловский обвиняет оппонентов в том же самом, в чем они обвиняют его — в формализме. Когда он противопоставляет «видение» живого поэтического образа или слова «узнаванию» затертого штампа, то он имеет в виду именно то, в чем его самого (вместе со всеми формалистами и структуралиcтами) обвиняют «Волошинов и Медведев», а также Бахтин. В замене живого мертвым. Они меняются местами.
Также и сравнивая (шутливое) высказывание Вольфганга Паули с образным высказыванием трактата Псахим, да не запутает нас, что рай и ад меняются местами. По большoму счету не важно, дьявол создал поверхности или наоборот. Cути высказывания это не менят.
Похожая ситуация и с номиналистами и реалистами (см. мою следующую запись, про движение). Они меняются местами, и вот у рационального Ф. Успенского Григорий Палама (к которому возводят имяславие) был номиналистом и аристотельянцем, а у мистика П. Флоренского он, наоборот, реалист и платоник. Это не важно, как ни странно.
Когда у нас возникает двойственность или бинарная оппозиция, во многих случаях не важно, где стоит что именно. Когда вы вcтавляете батарейку в прибор, вам не важно, что именно обозначенно «+» и что «-» , и в какую сторону течет электрический ток: от плюса к минусу или наоборот. Важно, чтобы между плюсом и минусом была разница потенциалов. Важно, что полюсов два, а не где какой. Это очень странно (сам сомневаюсь), но без такой возможности замены противоположностей многие вещи трудно понять.
Михаил Носоновский
19 января 2021 at 18:00
Я в курсе, что Вы, Инна, фанатка Марра (и Выготского).
________________________
«Фанатка» — это больше к футбольным болельщикам\ цам относится или каким-нибудь поклонницам эстрадных звезд и пр. Есть ведь и другие слова. Обидно.
И вот еще. Как можно серьезно относиться к утверждениям Волошина, когда вообще неизвестно, чтО он написал, поскольку «в 1970-е—1980-е годы, сразу после пробуждения исследовательского интереса к этим работам, преобладала точка зрения, согласно которой Волошинов просто «одолжил» опальному и непечатавшемуся Бахтину своё имя и фактически не писал ничего (а некоторые полагали, что такого человека вообще не было, и Волошинов — просто псевдоним Бахтина).
Слухи о подставном авторстве Волошинова ходили и ранее. Например, Ольга Фрейденберг записала в своих мемуарах: Десницкий, неизменно разнося меня за «яфетидологию» и устремленье к прошлому, в то же время ценил меня и любил. Его правой рукой был Н. В. Яковлев, смещённый учёный секретарь. В свою очередь Яковлев имел свою правую руку. Это был Волошинов, изящный молодой человек и эстет, автор лингвистической книги, написанной ему Блохиным[1]. Этот Волошинов цинично предлагал мне, чтоб я за него и на него работала, а он за то будет продвигать меня через Яковлева и Десницкого. Я отказалась – и наши отношенья сделались холодны, как лёд.
Вскоре Волошинов пал, как пал вскоре и Яковлев, как пал ещё дальше Десницкий, – как в своё время навсегда упал Богаевский. Люди, строившие советскую власть, один за другим убирались этой же властью со сцены. Хищники пожирали друг друга»(см.Википедию).
Уж О.М.Фрейденберг не заподозришь в пристрастии или тенденциозности.
Борис Гаспаров (не путать с великим стиховедом Михаилом Гаспаровым) — крупнейший филолог и интереснейший автор из Тарту, Стенфорда и Колумбийского ун-та. Мне его статья интересна.
Про Волошинова мало что знаю. Работа, о которой речь «Марксизм и философия языка», действительно, издана в 1993 как «Бахтин под маской». Бахтин, пожалуй, единственный советский гуманитарий, получивший на Западе признание, не за работы по русской литературе, а обще-гуманитарное.
https://imwerden.de/pdf/bakhtin_pod_maskoj_marksizm_i_filosofiya_yazyka_1993__ocr.pdf
Марр отказывался подчиняться каким бы то ни было формальным законам фонетических изменений, установленным сравнительным анализом языков одной и той же “семьи”: его собственные реконструкции доисторического прошлого языков были движимы свободной ассоциацией идей и не следовали никаким формальным правилам и процедурам.»
_______________________________
Ну вот всегда так о Марре. Одни общие слова с упором на негативной оценке его научной деятельности. Ничего нового. А если спросить автора, в чем конкретно он видит ошибочность научных идей Марра, то речь сразу пойдет о четырех лингвистических элементах — нельзя же идти вопреки устоявшемуся общественному мнению и официозу. И больше ни о чем.
А главного никто не хочет видеть. Вразрез господствующему фонетическому направлению в лингвистике, Марр считал, что «отстранение лингвистов от суждения о мышлении, как первоочередной проблемы, − это «проклятье», которое тяготеет над всеми предприятиями по организации исследовательских работ». Язык «неразлучен с мышлением».
Его идеи о дологическом мышлении и особенностях древней архаической семантики находят свое подтверждение на экспериментально — психологическом уровне в разработанной Выготским концепции комплексного мышления.
Как это смотрится в плане утверждения автором, что «его (Марра) собственные реконструкции доисторического прошлого языков были движимы свободной ассоциацией идей и не следовали никаким формальным правилам и процедурам»?
Можно, конечно, любительским мнением пренебречь. Но вот Франк –Каменецкий, проводя сравнение концепции Кассирера с яфетической теорией Марра, пишет, что «в трудах Кассирера яфетическая теория получает поразительное подтверждение целого ряда своих положений, вплоть до одинаковой их формулировки и тождественности терминов». А Франк-Каменецкий — не любитель, да и Э.Кассирер был не лыком шит. Печально все это и горько.
Я в курсе, что Вы, Инна, фанатка Марра (и Выготского). 🙂 Я думаю, роль Марра в советской гуманитарной науке еще толком не осознана. Особенно если говорить не о прямом влиянии, а о неосознанном. Слишком значительно его влияние. Hаверно, понять его место в развитии мысли ХХ века можно только на расстоянии, посколько для этого нужно со стороны посмотреть и на структуралистов и формалистов, почти безраздельно владевших умами во второй половине века. Что я, кстати, для себя и пытаюсь делать в этой блог-записи. 🙂
Меня бы интересовало влияние Марра в семитологии, прежде всего на таких необычных исследователей, как Юшманов, Майзель и Газов-Гинзбург. Последний, судя по его работам, наверно, очень удивился бы, что кто-то его записывает в марристы. Oн-то старательно цитирует модных западных авторов, обосновывая свои идеи «изобразительности языка в его истоках» (то есть сводя язык к звукоподражанию и т.п.). О влиянии Марра на семитологов тоже ничего еще не написано. Но семитология — слишком узкая обласать, это не славистика, крупных семитологов широкая гуманитарная общественность не знает толком.