Марина Гарбер. Сладко умереть на поле битвы…

«Сладко умереть на поле битвы»,
слаще — дома: свечи, клавесин,
а в саду левкои тоньше бритвы,
чище флейты, — как писал Кузмин,
зарекаясь бритвой настоящей
вены вскрыть и кончить дело, но —
умер грациозно и изящно
сероглазый мальчик в кимоно.

Сладко умереть, когда не к спеху,
и покуда тридевята смерть,
очень мало нужно человеку,
чтобы мёд-да-сахар умереть:
домочадцев шёпоты в гостиной,
вялый всхлип, бренчание молитв,
бабочка торшерная с повинной
над столом отчаянно висит.

Сладко без хитона и сандалий,
руки накрест, видеть из окна
магний эвкалипта, ливня калий,
будто древних римлян имена,
или — одуванные метели,
рыбака у озера валет…
Жаль, мы сладкой смерти не хотели, —
как почти обмолвился поэт.

Жаль всю эту мишуру и праздник,
пройду-жизнь, наряженную в смерть, —
так в закат палач на место казни,
маску сняв, приходит поглазеть.
Вот и призрак на домашней тризне,
чутче спя и чувствуя тесней
дорогую бесполезность жизни,
горько-горько расстаётся с ней.