По блату и без…
Верни мне музыку, без музыки – тоска.
Андрей Вознесенский.
1
Композитор Леопольд Кайловский писал песню. Шёл творческий процесс, как бы…
Но музыка у него не получалась. Как всегда, кстати. Ведь со слухом у музыканта было неладно. Не то, чтобы он, вообще, не слышал. Скажем, если бы вы ахнули у него над ухом из гранатомёта, или на худой конец – из ружьишка, Кайловский несомненно среагировал бы …
Но вот – музыка, музыка, музыка …!
Он колотил, толстыми, как сосиски, пальцами по клавишам пианино, тискал и дёргал за струны гитару, но …
Мучился он, томился и, наконец, в отчаянии обратился к Создателю, о о существовании которого он всегда смутно подозревал в душе. Но тот вежливо отказался: “Видите ли, Вы задуманы как землекоп. У Вас, дорогой мой, искры Божьей по части музыки – нет. А вот на горной работе … Вы можете дойти до героизьма!”
Кайловский, конечно, вспылил: “Да у меня доку́мент есть! Смотри – чёрным по белому – композитор! Да я имею звания! Да я – ЧЛЕН …!”
Создатель опешил. Такого напора он явно не ожидал.
А композитор глубоко задумался, для чего задействовал весь свой мозг, включая и костный. Затем мощно шлёпнул дланью себя по лысине – как по эмалированному тазу: “А Ты напиши мне музыку – по блату! Мне не впервой! Я Тебе заплачу. Пятаки есть! У нас же тут всё по блату – за взятки … За бабки! А тут – всего делов-то – песня! Чего от неё кому будет?!”
… И Создатель под таким творческим напором композитора и по известной своей мягкотелости согласился. И написал музыку-по-блату. При этом Он ворчал, как грозовая туча, потому что музыка-по-блату даже у Него получилась совсем ерундовая.
Потом на эту музыку поло́жил текст поэт-шаровик Вениамин Лопата. Ему-то что! За свою долгую жизнь, которая охватывала социализм и начало демократии, он перепробовал много чего и брался за любую тему: восстановление сельского хозяйства, Бам-Бам-Бам, трезвость – образ жизни, секс на групповых, арендных и договорных началах и т.п. Это ему принадлежат такие проникновенные строки на заданные темы:
Здравствуй, Ваня! Здравствуй, Вера!
Ты – на трактор! Я – на хверму!
Или:
Приезжай ко мне на Бам!
Я тебе на рельсах дам.
Или:
Эх, сижу я под берёзой –
Удивительно тверёзый.
Или:
Любить по одиночке – глупо.
Давайте соберёмся в группы!
Или:
В аренду взял я на год Маню,
И сплю на ейном на диване.
И, наконец:
Договорись сперва с Матрёной –
Тогда получишь секс ядрёный!
2
А исполнил эту песню поп–певец Майкл Ломовой – как бы молодой человек лет семидесяти на вид. Голова его представляла собой колтун волос, из которого как перезрелая груша, торчал нос, осёдланный чёрными очками величиной с детский велосипедик.
Чувствуя всю ответственность первого исполнения, Ломовой, поднатужившись, выкатил из орбит глаза, так, что затрещали стёкла очков, и грянул нутряным голосом: “Я-га-га цибя лю-гу-блю, ма-га-я ка-га-нэфэтэка!”
У сидящих в зале преимущественно юных зрителей волос встал дыбом по всему телу, они вскочили и дружно завыли, словно стая ночных шакалов. А некоторые экзальтированные особи женского пола даже срывали с себя интимные предметы туалета и призывно махали ими над головами.
…Тут на сцену вырвались, как из психушки, силы поддержки – с десяток полуодетых в рвань существ со смешанными половыми признаками – вроде бородатых баб (выражаясь по научному – «женщин с оволосением по мужскому типу».
И начались эротические танцы, сильно смахивающие на собачьи свадьбы. Певец при этом сменил регистр и засипел как водопроводный кран – в момент отключения воды.
Поддавая жару, Ломовой профессионально вилял худыми бёдрами, будто старая потаскуха на панели.
А что ж вы хочите!? Он поступил в консерваторию тоже по блату – даже без взятки – поскольку его мать уже лет тридцать, как грузовая лошадь, топтала сцену, исполняя всякие шлягеры, и пользовалась большим авторитетом в музыкальной тусовке. Да и все преподаватели у него были блатники – чьи-то там дети, внуки, отцы и даже деды, словом – элита.
Концерт продолжался … Происходил как бы Парад Дебилов.
А я денежки люблю!
Я их много накоплю,
А потом на эти бабки
Много девушек куплю!
3
“Как же так,”– обращаясь к самому себе, сокрушался Создатель, – “Оне же ж задуманы и сотворены все как землекопы , ну, а оне – что делают…”.
… Попавший по случаю на концерт провинциальный бродяга–геолог, нервно думал: “Господи, какая фуфлятина! В кои-то веки попадёшь в Центр, и вот тебе – на! А, может, я не понимаю? Не прониц, так сказать? С этими полевыми работами отстал в культурном отношении?”
Создателю было стыдно. Ведь никто, кроме Него, не знал, в том числе, отставший как бы в культурном отношении бродяга, каких кадров потеряла геология. «Нет…надо восстановить статус кво!», —теребя свою бороду, решил Он.
… Скоро геолог улетел в любимые далёкие дебри, тихо тоскуя от своей культурной неполноценности.
… И вот, не прошло и года, как блатные деятели искусств, уже весело и плодотворно сверкали кайлами и лопатами, махали кувалдами за тысячи кэмэ от столичных небес под диким азиятским Солнцем.
А из переносного приёмника, стоявшего под развесистым кедром неслось: «Нʹмало нʹполовин, нʹмало нʹполовин ….Я н,не могу нʹпросынаться нʹодна…Я….»
Это – новая восходящая звизда российского шоу-бизнеса изливала своё горе перед стадами многочисленных фанатов….
Эрос в Хламске
… “мне удивительно, что ваша любовь
принимает такие причудливые формы.”
Михаил Зощенко.
1
Эту ночь розовощёкий красавец Эрос провёл в парке г. Хламска, куда он прилетел как бы с ревизией.
Ранним утром Эрос сладко потянулся, расправил крылья, со всхлипом зевнул и вместе с лучами восходящего Солнца пустил три любовных стрелы.
Первый и второй раз – со сна – он слабо натянул лук, и стрелы не вылетели за пределы провинциального городка, найдя там свои жертвы.
Зато третья стрела угодила в один из районов столицы нашей Родины, где бурно функционировала эротическая выставка.
Стрела опасно ранила – в самое сердце – наслаждающегося там известного sex–академика, толкнув его к подвижнической деятельности – на любовном фронте.
И вот что из этого вышло.
2
Как только заработало хламское радио и телевидение, было передано сообщение, резко выделяющееся на фоне серой асексуальной массы провинциальной информации:
Сегодня в 23 часа 59 минут по хламскому времени в клубе “Красный резинщик” состоится лекция ПРЕКРАСНЫЙ МИР ИНТИМНОГО СЕКСА! Читает лучший сексопатолог страны, генерал-директор Научно-Исследовательского Института Сексуальных Отношений (НИИСО) академик Д.Т. Импотентдт. Лекция сопровождается показательными выступлениями! Желающие могут принять в них участие!”
– Ты смори, а? Всё, прям, как у ъих! – возопил поражённый любовной лирикой штатный житель г. Хламска Облысей Волосеевич Бездеев, по прозвищу Трутяга, обращаясь к своей законной супруге Анаконде Крокодиловне – эмансипированной женщине.
– Пойдём, или … опять!? – прогрохотала Анакондушка отдающим ржавчиной басом и окуталась клубами дыма, будто пиратская каравелла после бортового залпа.
– А як же, Ганна, – неожиданно для себя, как бы по-украински, ответствовал муж-орёл, Герой Квартирных Перебранок. – Что ж, мы ъих хужей, шо ли?
3
Всю ночь в городском клубе трясущийся от страсти (или – от старости?) заслуженный академик вдалбливал в головы необученных аборигенов г. Хламска сексуальный минимум.
Сидящие в первом ряду супруги Бездеевы жадно ловили слова лектора, лопающиеся гранатами в звенящей тишине зала.
Лишь однажды эта тишина была грубо нарушена пением неизвестно, как и зачем попавшего туда городского алконавта В.В.Ампирчука. (Читатель, конечно, догадался, что это была третья жертва Эроса).
Этот Ампирчук вдруг во всю мочь заревел, как магнитофон, у которого поплыл звук: “Па-а-шёл ка-а-зёл в ка-а-пе-ратив, ку-у-пил ка-а-зёл при-зир-ва-а-тив!”
Но – мгновенно – был удалён из клуба.
И лекция – при полном стечении народа – продолжалась.
До утра.
…А в заключение прибывшие с академиком помощники – половые партнёры А.А.Рводкин и Б.Б. Лебёдкина – продемонстрировали зрителям современную технику секса, которую эти зрители, правда, имели возможность наблюдать и раньше в бывших колхозных стадах.
К сожалению, по своей малограмотности, среди хламцев не нашлось желающих выступить на сцене. И они подавленно молчали.
4
А В.В. Ампирчук, вылетевший, как пробка, из дверей клуба, отряхнулся.
Бормоча… « пришёл казёл на скотный двор, и паказал казе прибор..», он доплёлся до ближайшего пня и присел на него.
Затем добыл из внутреннего кармана вельветового клифта – жирного и пахучего, как бумага из-под копчёной селёдки – початую бутылку местной отравы и приложился к ей.
Сморщившись так, что лицо его стало похоже на сушёную грушу, Ампирчук на ощупь изъял из другого кармана слегка присыпанный табаком и многодневной пылью кусок серой и тяжёлой, как бетон, колбаски и вытер его о бывшие вайтовые траузеры.
Он слабо ткнул закуску зубами … Но тут из острой – пилообразной чёрной тени забора по-волчьи выступил неизвестный кобель и с чувством посмотрел в податливые глаза алконавта.
Тот перепелил кусок зубами и протянул половину незнакомцу.
Они вместе поужинали.
…Потом хлебосольный Ампирчук поцеловал кобеля в тёплое темя и новоиспечённые друзья с сожалением расстались.
На ближайшей лавочке, затаившейся в таинственной глубине парка, наш друг животных тревожно задремал.
Издали он походил на кучу грязного белья.
Эрос, пожалев пропадающую стрелу свою, присел рядом с колотящейся во сне жертвой и ласково–любовно ткнул алконавта в бок.
– А, эт-ты, Эрик, – не удивился тот. – Эт-ты не по адресу. Хто с водкой дружен, тому … ты … не нужен. – Он закрыл багровый, как перезрелый помидор глаз, и снова погрузился в кошмар.
5
Из клуба сексуально обученные О.В. и А.К. Бездеевы вышли с просветлёнными лицами и – как бы окрылённые.
Однако, в самой глубине души Облысея Волосеевича шевелились черви сомнения. А в голове – словно в пустой стеклянной банке – мухами звенели мыслишки: “… Вот взять, к придмеру, того же кузнечика … али – кобеля … Оне ж, к придмеру, академиев не кончали … А поди-ка же ты, угонись за ъими …”
…И он с нарастающим ужасом приближался к дому.
Когда супруги миновали парк, они услыхали мощный взрыв собачьего лая, а затем увидели, как из его дальнего угла поднялась какая-то, вроде бы, птица, и нелепо махая крыльями, потянула над сухими кронами деревьев.
В чистом утреннем свете она казалась грязной вороной.
Страшный сон
Ну, целуй меня везде – я ведь взрослая уже!
(Современная песня).
Если хочешь – это так просто!
Миг – и ты станешь взрослой!
(Современная песня).
Вадик Тонконогов, молодой человек пятнадцати лет от роду, тревожно метался в предутреннем сне.
Вчера весь день, да и большую часть ночи, он отдыхал.
То есть, посещал дискотеки, видеотеки, казино, которых в городе было больше, чем жилых домов.
В дискотеках круглосуточно шла музыкальная бомбардировка и Вадик, привычно заморозив глаза и мозги, отрешённо шевелил конечностями в толпе танцующих, среди которых часто попадались девочки почти ясельного возраста с фиолетовыми лицами старух.
В уютных видеозалах на экранах гангстеры виртуозно грабили, устраивали кровавые разборки; садисты и вампиры сладострастно терзали свои жертвы; педрилы, лесбиянки и наркоманы сменяли друг друга, как на карусели … Разложившиеся покойнички с рёвом вставали из могил …
…Словом, высшие достижения культуры Запада и ещё более высшие – нащих, доморощенных кинодеятелей – демонстрировались во всей своей красе.
А в игорных залах обезумевшие от глупости и жажды наживы люди, в том числе, нищие пенсионеры и их внучата, проигрывали свои деньги, доставшиеся им самыми разными путями.
Потом многих из них – прямо от автоматов – волокли в переполненные психушки.
. . . . .
Да, сон у Вадика был тревожен …
Вадику снилось, что он идёт по ночному – не то нашему, не то ъихнему – городу, а вместо фонарей на столбах – человеческие головы с выпученными красными глазами, которые подмигивают ему …
В тёмном углу на груде мусора обезьяна насиловала какое-то существо, а рядом толпа людей–пауков кидалась на крокодила … Тот страшно щёлкал пастью, кидался во все стороны и фальшивым детским голосом выкрикивал: “Дружат волки и овца! А–а! А–а!”
Вадик поднял глаза к небу, а там, вместо облаков, быстро плыли, тяжело опускаясь на него, женские окорока, подрумяненные снизу огнями большого города…
И вдруг сверху со страшным звоном и грохотом дождём посыпались тяжёлые железные монеты, каждая – величиной с тарелку …
Тогда Вадик побежал в первый попавшийся подъезд, но путь ему преградила женщина в мужских трусах и в сапогах до колен, голая по пояс и с усами, как у донского казака.
Она призывно качнула гипертрофированными гитарными бёдрами, раздула усы на стороны и вдруг запела утробным фальцетом: “Не дам, угу, ни другу, ни врагу!”
Потом, растопырив руки, молча бросилась на Вадика.
– Да кто у тебя просит-то!? – взвыл Вадик, распахнул глаза и выскочил из постели, как ошпаренный.
…За окном вставало Солнце.
Отец с матерью уже опохмелились и, собираясь на работу, врубили на полную катушку магнитофон, который заливал комнату музыкальной блевотиной.
Надо было одеваться и идти учиться.
В школу.
.