* * *
Что ж тебе бездвижется, пещерится,
листьями тетради шелестя?
Лучше посмотри, как небо щерится,
солнечною фиксою блестя —
до того блатное и веселое,
что с тобою хочет говорить:
«Я тебе поэму наглаголую.
Только дай, братишка, закурить».
Будем, небо, яростными, броскими,
отдаляя времени обрыв.
Задымим на пару папиросками,
от луча светила прикурив.
Всё когда-то с мертвой точки сдвинется.
Но пока, зажатое стеной,
почему-то сердце карантинится
за решеткой ребер костяной.
* * *
…А вместе живется врознь.
Земля – как цыганский табор.
У каждого своя осень,
у каждого свой сентябрь.
Прекрасны и беззаконны,
катитесь, святого ради,
каштановые иконы
в колючем своем окладе –
космическим бездорожьем,
готическим безразличьем,
речистым единобожьем,
лучистым косноязычьем.
Из уст кочевого скифа
звучит соловьино мова.
Язык доведет до Киева
и бросит меня – немого.
И пусть это будет бездна,
застывшая на форпостах –
мне нравится бессловесно
катать на ладони воздух.
И воздух мой, тощ и мелок,
в больничной уснет палате,
простужен движеньем стрелок
на солнечном циферблате.
Михаил Юдовский. Два стихотворения
* * *
Что ж тебе бездвижется, пещерится,
листьями тетради шелестя?
Лучше посмотри, как небо щерится,
солнечною фиксою блестя —
до того блатное и веселое,
что с тобою хочет говорить:
«Я тебе поэму наглаголую.
Только дай, братишка, закурить».
Будем, небо, яростными, броскими,
отдаляя времени обрыв.
Задымим на пару папиросками,
от луча светила прикурив.
Всё когда-то с мертвой точки сдвинется.
Но пока, зажатое стеной,
почему-то сердце карантинится
за решеткой ребер костяной.
Второе стихотворение читать в блоге.