Лариса Миллер. «Стихи гуськом» — 10.10.2011

* * *
И чайник с носиком отбитым –
Он тоже не просеян ситом
Времён и памяти. Он жив.
Жив стол, который, отслужив,
Давным-давно исчез в пространстве.
В том мире, где о постоянстве
Смешно мечтать, мне дорога
И дырочка от утюга
На скатерти. Когда-то мама
Её прожгла, а я упрямо
Терзала скатерть. И росла
Та дырочка. Я всё спасла.
Даже дедулин подстаканник.
Я не хочу, чтоб, как Титаник,
Всё медленно ушло ко дну,
Оставив здесь меня одну.
2011

* * *
О штампах с любовью (1995 г.)

Это скучное слово «шаблон», существующее в толковом словаре с пометкой «неодобрит». Это сладкое слово, означающее устойчивость и стабильность.
Шаблон — скрепа, соединяющая грандиозную и хрупкую конструкцию — жизнь.
Шаблон — припев, творящий песню: что бы ни звучало до или после, он всё увяжет.

Капитан, капитан, улыбнитесь,
Ведь улыбка — это флаг корабля,
Капитан, капитан, подтянитесь,
Только смелым покоряются моря!

Шаблон — то, чему покоряется житейское море; то, что способно хоть как-то обуздать его и ввести в рамки.
Шаблон — стройматериал, кирпич, из которого Наф-Наф складывает жилище, недоступное волку.
«Чур-чура, я в домике», — кричали мы в детстве, забегая в кружок, очерченный мелом на асфальте или прутиком на земле. Все круги были похожи, но каждый знал свой и, очутившись в нем, чувствовал себя в полной безопасности. Салка в полушаге, а осалить слабо, потому что ДОМ сакрален и недоступен. Заперев его изнутри — «трик-трак», — мы вступаем в таинственную область привычек, привязанностей и любимых штампов. И не дай Бог лишиться хоть одного из них. Нарушение стереотипа — испытание для взрослого и катастрофа для ребенка. Лишить его привычного — все равно, что резко выдернуть пеленку из-под младенца. Однажды я проделала нечто подобное со своим новорожденным сыном и увидела панику на его лице, увидела, как быстро и беспорядочно задвигались его крохотные конечности — он летел в пропасть. Рутина жизни священна. Она спасает от хаоса и держит на плаву. «Кто пил из моей чашки и сдвинул ее с места? Кто сидел на моем стуле и сломал его?» — визжит Мишутка из сказки «Три медведя». Горе Маше, вторгшейся в святая святых и там набедокурившей. Ребенок (а ребенок и душа — почти синонимы) вступает с каждой вещью, с любым, даже самым будничным явлением жизни, в тайный сговор. Поедая кашу из СВОЕЙ тарелки, он не просто ест, а близит встречу с Дюймовочкой, живущей на дне ее. Прихлебывая молоко из любимой треснутой чашки, общается с трещиной, имеющей богатую и бесконечную историю. Ложась спать, разглядывает потолок, по краям которого бегут провода и ходят маленькие люди в валенках и ватниках. Садясь за стол делать уроки, принимается исследовать пещеру, образовавшуюся в доисторические времена, до его дня рождения, когда легкомысленная мама оставила на столе включенный утюг. Любимая дыра — необходимое условие существования. Устранить ее, поменяв старый стол на новый, значит разрушить устойчивый мир, выдуть тепло из обжитого пространства… www.vestnik.com/issues/2003/1112/win/miller.htm