ТАТЬЯНА ХОХРИНА. ТОВАРИЩИ ПО ДВИЖЕНИЮ

Вообще Аня очень любила дачу. Тем более, что эта была даже не дача, а место, где жили бабушка с дедушкой, где родилась мама и сама Аня, и которое было превращено в дачу только после появления московской квартиры. Всю зиму Аня считала дни и рвалась в Малаховку, хотя условия там были паршивые: три малюсенькие комнатки, терраса и кухонька в половине старого деревянного дома. Печка, газ в привозных баллонах, колодец, шатающийся от сильного ветра домик с сердечком в конце двора и душ из нагревающегося от солнца бака на четырех столбах. Вот и всё поместье. Но это Аню с Мишкой не смущало, особенно когда родилась дочка. И с первой травой и солнцем они, схватив в охапку новорожденную Олю и Анину бабушку, спешили перебраться за город. Единственное, что их волновало, — кому в этом году сдадут соседи свою половину общего с ними дома и повезёт ли им от этого с летней компанией или надо будет держаться подальше. Чтобы летняя жизнь была повеселее, Аня старалась еще зимой соблазнить каких-нибудь симпатичных знакомых снять соседскую часть, чтоб никому не было скучно.

В это лето Аня была особенно довольна. Все лето бок о бок с ними собиралась прожить семья ее лучшей подруги с почти таким же маленьким ребенком. Они дружили всю жизнь, так что можно было не волноваться и не ждать неожиданностей.

Но дело приняло совершенно новый оборот. Семья подруги, бывшая больше десяти лет в отказе, вдруг получила накануне переезда разрешение на выезд, сроку был отпущен месяц и им стало не до дачи. Аня похолодела, понимая, что не только провожает в неизвестность подругу, оставаясь в тоске и без летней компании, но и представляла себе праведный гнев соседей, которых она сперва уговорила дачу сдать, а теперь они потерпят убыток. Но подруга ее утешила:»Не волнуйся, вы не будете одни! Вместо нас на той половине будут жить наши новые приятели. Ты их не знаешь, но уверена, что слышала о них и сама захочешь подружиться. Это — знаменитый диссидент Юрий Р. с семьей. Представляешь, как вам будет интересно?!»

Ого! Конечно, Аня тысячу раз слышала эту фамилию. То его клеймили по радио, то поливали в Огоньке, о нем шептали все вражеские голоса, а в любимой Аниной туалетной книжке «Осторожно: сионизм» ему была посвящена даже отдельная глава. Как же здорово и как хочется познакомиться с ним и его семьей поскорее, только еще не ясно, будут ли им интересны Аня с мужем и будут ли они с ними иметь дело. Надо постараться быть на высоте!

Первым дачным утром все Анино семейство подхватилось ни свет, ни заря от душераздирающих призывов из соседнего окна:»Рива-а-а-! Нёма-а-а! Куша-а-ать!» — Это новые соседи скликали на завтрак детей. Аня, заранее считавшая себя проигравшей высоким нравственным стандартам дачников-революционеров, и здесь почувствовала угрызения совести. «Вот какие смелые люди! Плевать им на традиции ассимиляции, страх антисемитизма и все такое! Рива — так Рива, Нёма — так Нема! Не то что ты, толстая трусиха! Тоже ведь хотела назвать дочку Софа или Циля в честь бабушки, а как сложила вместе: Циля Михайловна Златковская, так от страха — мокрые штаны! И сразу Оля и твоя, а не Мишкина фамилия. Ольга Михайловна Рудакова. Тем более, что вы оба формально по паспорту безупречны. А эти — молодцы! Не боятся! Рива, Нёма — и ни шагу назад! Правда, подленький голос внутри Аньки зашептал:»А зачем провоцировать, зачем детей ставить под удар, чтоб каждый жлоб мог на эту тему из-за одного имени проехаться?! Что за принципиальность?» Но Анька сама поставила себя на место и окатила презрением за трусость.

Сначала новые соседи жили обособленно и словно не видели никого поблизости. Но потом детям стало любопытно, они пришли знакомиться, а за ними — и родители. Жена борца за правое дело была довольно симпатичная, тихая и робкая молодая женщина, почти не открывавшая рта. Да она бы и не успела, потому что муж ее его не закрывал. Он был настоящий трибун и весь исключительно в мыслях о борьбе. Поэтому любую фразу он начинал словами:»Когда мы замысливали наше общее дело…» Или «Когда мы разрабатывали стратегию нашего движения…» Или»Вместе с товарищами по противостоянию…». Следовать за этим могла потом любая фраза, ну, например:»Когда мы замысливали наше общее дело, каждое лето мы с Эллочкой ездили в Коктебель или Мисхор…»Вроде ничего особенного, но все равно звучало как-то революционно. Словно по дороге в Мисхор они разбрасывали листовки, а по приезде взрывали за собой железнодорожные пути. И Ане с Мишей все время было неловко за свою бесполезную, жалкую жизнь обывателей, которые только и стараются заработать, защититься, отдохнуть и приодеться, в то время как кто-то ради них не щадит живота своего. К тому же Аня была из юридической семьи и родительские приятели-адвокаты иногда защищали арестованных диссидентов в суде, поэтому жизнь Юрия и Эллочки казалась Ане с Мишей особенно опасной и близкой к ежедневному подвигу.

Тем временем Р. осваивался на новой территории и продвигался вглубь. Через неделю их машина уже стояла на Анином участке, чтобы не мешать Риве и Нёме играть на своей полянке, Мишка таскал Эллочке воду из колодца, пока Юрий писал, видимо, апрельские тезисы, Анька на обе семьи солила малосольные огурцы и делала баклажанную икру, а в душе можно было вымыться только холодной водой, потому что теплой уже вымылись подпольщики. Рива и Нёма с неумолимостью саранчи объедали соседские ягоды и еще недозревшие и уже теперь никогда не дозреющие яблоки, в общем дружба налаживалась. Иногда даже, когда над участками стелился из Анькиной кухни соблазнительный запах жаркого или грибов , борцы с режимом снисходили до совместного ужина и распития бутылочки вина с первым обязательным тостом «За победу!» Анька с Мишей даже почувствовали себя слегка приобщившимися, а не просто сочувствующими, и были счастливы. Юрий тоже освоился, свободно гулял по Аниной с Мишкой половине дома, пугая бабушку, и как-то набрел на книжные шкафы. А библиотека у них была отменная — три поколения книжников! Юрий изумился, словно до этого был уверен, что в этом доме грамоты не знают, потом нырнул в сокровищницу человеческой мысли и безошибочно выудил штук восемь самых ценных экземпляров. «Это я возьму»-, сказал он строго, как в аптеке. Мишка попробовал сострить, что деньги за сдачу помещения получают соседи, а книги воруют у них, но осекся под укоризненным Аниным взглядом, а Юрий, складывая книги в портфель, холодно улыбнулся и прокомментировал:»Просто, Миша, Вы приличных людей впервые увидели…»

Шло лето 1987 года. С продуктами были дикие перебои, в Малаховке тоже ничего нельзя было купить, Миша делал вылазки в Москву, но тоже с очень скромными результатами. Тем временем Юрий с Эллочкой приватизировали один из двух Аниных холодильников и, как состоятельные кроты из Дюймовочки, набивали его всяким соблазнительным дефицитом. Однако когда Аня робко спросила, нельзя ли тоже припасть к их живительному источнику, Юрий посмотрел на нее с неприкрытым презрением и устало ответил:»Нам надо помогать нашим товарищам по движению. И даже торговые работники это понимают…» И хотя Аня своими глазами видела, как Эллочка тянет оттуда готовить то язык, то вырезку, то курицу, ей стало ужасно стыдно, словно она хочет переполовинить скудную арестантскую пайку. Юрий заметил ее растерянность и неловкость, вгляделся в запасы и сказал:»Ну, если уж у вас такие проблемы и ребеночек все же грудной, я вас выручу. Раз в неделю можете рассчитывать на одну курицу и килограммчик какого-нибудь мясца. Это будет стоить червончик…» Аня путем простых арифметических действий поняла, что это в 2 раза дороже магазина, затрясла головой и, пятясь, повторяла: «Что Вы, что Вы, я понимаю, вашим нужнее, вам — товарищам по движению…»

Так в мелочах и суете пролетели летние дни, похолодало и зарядили дожди. Однажды утром Аня и Миша встали непривычно поздно — их некому было будить. Эллочка, Рива и Нёма во главе с пассионарием Р. незаметно покинули Малаховку. Видимо, привычно петляя и заметая следы. Координат своих новым знакомым они не оставили. Книжных раритетов тоже. Сначала Аня и Миша жутко хохотали. Потом, оглядев книжный шкаф, матерились. Потом блаженствовали, отсыпаясь. Потом, разбирая каждый раз покупки, не сговариваясь произносили:»Это нужно товарищам по нашему движению…». А потом они просто вспоминали то лето и радовались, что любые люди — всего лишь люди.

© Татьяна Хохрина