«Выкидыши»

Фрагмент шестой, заключительный

ПИТЕРСКИЕ ЗАРИСОВКИ

В августе 2004 года мы с Викой сделали друг другу по подарку. Вика давно рвалась в Питер – навестить маму, а я зарёкся: не ступлю на российскую землю НИКОГДА, слишком воротило меня от воспоминаний о тридцатипятилетнем там проживании (правда, связано это было больше с режимом, чем со страной, но мне не верилось, что … – ну, и так далее); я же, побывав однажды в командировке в Эстонии (1964), влюбился в эту страну, в её природу, архитектуру, стиль жизни и в её народ.

И вот – неожиданно и для жены, и для самого себя – я сказал Вике «поехали» и махнул рукой. Вот тогда-то Вика поразила меня встречным «поехали»:

– Сначала побываем в Таллинне, а уж оттуда паромом в Питер.

– ?

– Ты же мечтал побывать в Эстонии…

– !

– Усвой два принципа: никогда не говори «никогда» и – «все мечты сбываются, товарищ!»

Я понял: человек человеку друг, товрищ и брат, особенно – если человек человеку любимый муж или любимая жена.

О той нашей поездке можно рассказывать много и интересно, потому что Вика оказалась в Эстонии впервые, а я в Питере тоже, можно сказать, впервые, потому что двухдневное пребывание в северной российской столице в 1964 году, по пути в Таллинн, не в счёт – что такое два дня в Ленинграде-Петербурге?

Что уж говорить о маленькой Рахели (в самом конце нашего гощения у Викиной мамы, в последний день, 7 сентября, нашей дочери исполнилось 4 года). Сколько впечатлений!

Помня свой предыдущий визит в родной город в 1993 году, в самый разгул антисемитской «Памяти», Вика попросила:

– Разговариваем только по-русски, никаких упоминаний Израиля, пожалуйста…

Сказано – сделано.

30 августа мы оказались на Невском проспекте. На пешеходном переходе дочь затерялась среди прохожих, я испугался и громко позвал:

– Рахель! Рахель!

Дочь тут же вынырнула из толпы, а я вдруг увидел, как Вика в страхе сжалась и втянула голову в плечи. Я посмотрел по сторонам.

Чуть-чуть позади нас, слева шли двое – лет тридцати пяти-сорока с совершенно испитыми лицами. Услышав мой зов, они взглянули на нас, и один другому сказал вполголоса:

– Люди со Святой земли.

И оба, приговаривая «Спаси вас, Господь», стали истово осенять нас крестными знамениями. Лица и глаза их просветлели.

Такая реакция поразила, обрадовала и умилила нас.

Как только мы пересекли Невский проспект, как сразу попали в облаву. Несколько ряженых вылавливали родителей с детишками примерно семи-восьми лет и собирали их в «резервацию», устроенную тут же на тротуаре.

Заиграла музыка, одна клоунесса поднялась на импровизированную сцену и стала раззадоривать детишек, петь, прыгать, а её товарки сцепили детей за рукчи, образовали круг, началось веселье – как мы поняли, приуроченное к началу учебного года.

Я вскинул камеру и заснял клип. Вот он, Рахель вторая справа, самая маленькая. Щёлкаю клавишей, запускаю и смотрю, как дочь самозабвенно прыгает и хлопает в ладоши, и душа моя празднует.

– Дети, кто может прочитать стишок? – спросила клоунесса.

Потянулись вверх ручки.

Детишки рассказывали – кто-то про «Зайку бросила хозяйка», кто-то «Идёт бычок, качается». Дошла очередь до Рахели.

– «Жили были старик со старухой у самого синего моря», – размеренно начала наша дочь сказку Пушкина. И – пошло-поехало.

– «Дурачина ты, простофиля! – уперев руки в боки имитировала она грозную старуху. – Не мог попросить выкупа с рыбки!»

Когда сказка закончилась, восторженная и удивлённая ведущая спросила:

– Девочка, в каком классе ты учишься?

– Я не учусь, – ответила девочка, – я хожу в садик.

– В какой же садик ты ходишь?

– В «Дардасим», – невозмутимо ответила девочка. Слово «дардасим» на иврите – это сказочные гномы.

– Что это за садик такой? Где он находится? – спросила клоунесса.

– В Беэр-Шеве, – последовал ответ. – Мы приехали из Израиля.

Моего ребёнка заобнимали, затискали, задарили подарками.

А потом, у ограды Летнего сада, портрет Рахельки рисовал питерский художник Александр Сидоров. Рахелька терпеливо позировала, а художник Сидоров терпеливо рисовал.

День 2 сентября мы провели на Васильевском острове – гуляли, катались верхом на белой лошадке, а под вечер надо было возвращаться домой.

Вика вышла к обочине шоссе и подняла руку. Тут же остановился частный автомобиль, Вика позвала нас, быстро сторговалась с водителем на 150 рублей, и мы поехали.

Я обратил внимание на висевший перед ветровым стеклом машины большой крест, весь приборный щит был обклеен изображениями Марии с младенцем, распятиями, ликами святых. Я показал это Вике, она молча кивнула.

Вдруг с заднего сиденья раздался голосок:

– Папа, а правда, что у нас в Израиле… – окончания фразы я не помню, вернее всего я его даже не услышал. Сердце оглушительно и часто заколотилось, казалось – вот-вот оно разорвёт барабанные перепонки.

Когда мы подъехали к дому, Вика вышла из машины, обогнула её спереди и подошла к дверце водителя, чтобы расплатиться. Он решительно завертел головой:

– Что вы, что вы, я не могу.

– Что – не можете? – удивилась Вика.

– Я не могу взять у вас плату.

– Как это не можете? – настойчиво протягивала деньги Вика. – Ведь мы с вами договорились!

– Я не могу, – стоял тот на своём. – Ведь вы приехали из Святой земли…

– Пусть у вас будет мир, – сказал напоследок водитель. – Мир вам.