Михаил Бару о вариантах с одинаковым концом

В кафе на Малой Бронной юная, тонкая и гибкая официантка интеллигентной, но неуловимо провинциальной наружности, в руках которой роман Тургенева смотрелся бы куда как лучше, чем салфетка, ловко прибирает стол в перерыве между тыквенным биском с тигровыми креветками и утиной ножкой конфи с тушеной капустой. Она ставит на свой поднос пустую тарелку, рюмку из-под «Русского стандарта», заглядывает мне в глаза своими огромными, почти детскими, золотисто-зелеными глазами и почтительно, как дочь отца, тихо спрашивает:
— Сейчас еще пятьдесят, да?
Где, как, когда всосала она из того воздуха, которым дышала, этот лакейский дух, откуда она взяла эти приемы, которых видеть не могла в детстве, в семье, где папа наверняка был инженером или врачом, а мама библиотекарем или учительницей начальных классов где-нибудь в Боровске или Торжке. Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, неизучаемые.
Черт дернул ее поехать поступать в Москву, в театральный. Не поступила, поплакала, вспомнила, что хорошо у нее с арифметикой, что в уме умножает трехзначные числа и пошла в официантки, чтобы уж на следующий год непременно поступить в театральный. Проработает она в официантках года три или даже лет пять, выйдет замуж, придет домой с полными сумками продуктов, проверит уроки у детей, постирает, станет кормить обедом мужа, и, между гороховым супом со свиной рулькой и гуляшом, спросит его:
— Сейчас еще пятьдесят, да?
Не дожидаясь ответа, наденет ему на голову кастрюлю с остатками супа и уйдет в спальню глухо рыдать в подушку, чтобы дети не услышали.
Может, конечно, повернется жизнь к ней другой, более светлой стороной. Выйдет она замуж за олигарха, который случайно зайдет к ним в кафе поужинать, потом родит ему двух детей, потом они уедут отдыхать к себе на виллу, на французский Лазурный берег и уже там, за обедом, не задавая никаких вопросов и не дожидаясь ответов, она наденет ему на голову супницу севрского фарфора, полную тигрового биска с тыквенными креветками.
С третьей стороны, может, ей повезет. Сбудется ее мечта, и она закончит театральный. Выйдет замуж за инженера похожего на ее отца, родит от него двух детей, придет домой с репетиции, уставшая как собака, после изнурительного пятичасового поиска сверхзадачи в роли комнатной левретки в доме какой-нибудь выжившей из ума пиковой дамы, охрипшая от лая, с порванными о руку режиссера колготками, проверит у детей уроки, внимательно выслушает рассказ мужа о том, как его подсиживают на работе, достанет из холодильника кастрюлю с гороховым супом и, не говоря худого слова, оденет ему на голову.
С четвертой стороны — почему все должно заканчиваться кастрюлей с супом? Вовсе нет. Это может быть компот или манная каша или жидкое тесто для сырников. Они будут смотреться ничуть не хуже. Только манная каша должна быть без комков. Она девушка добрая, не жестокая.

2 комментария для “Михаил Бару о вариантах с одинаковым концом

  1. Спасибо большое!
    Знаю ещё один вариант. Достоверный. Поступила. Закончила. Приняли в столичный театр. Перебралась в Израиль. И там, в «Гешер», тоже отметилась. Правда, с «кастрюлей» что-то немножко было. С кем не бывает.

  2. Михаил Бару о вариантах с одинаковым концом

    В кафе на Малой Бронной юная, тонкая и гибкая официантка интеллигентной, но неуловимо провинциальной наружности, в руках которой роман Тургенева смотрелся бы куда как лучше, чем салфетка, ловко прибирает стол в перерыве между тыквенным биском с тигровыми креветками и утиной ножкой конфи с тушеной капустой. Она ставит на свой поднос пустую тарелку, рюмку из-под «Русского стандарта», заглядывает мне в глаза своими огромными, почти детскими, золотисто-зелеными глазами и почтительно, как дочь отца, тихо спрашивает:
    — Сейчас еще пятьдесят, да?
    Где, как, когда всосала она из того воздуха, которым дышала, этот лакейский дух, откуда она взяла эти приемы, которых видеть не могла в детстве, в семье, где папа наверняка был инженером или врачом, а мама библиотекарем или учительницей начальных классов где-нибудь в Боровске или Торжке. Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, неизучаемые.
    Черт дернул ее поехать поступать в Москву, в театральный. Не поступила, поплакала, вспомнила, что хорошо у нее с арифметикой, что в уме умножает трехзначные числа и пошла в официантки, чтобы уж на следующий год непременно поступить в театральный. Проработает она в официантках года три или даже лет пять, выйдет замуж, придет домой с полными сумками продуктов, проверит уроки у детей, постирает, станет кормить обедом мужа, и, между гороховым супом со свиной рулькой и гуляшом, спросит его:
    — Сейчас еще пятьдесят, да?
    Не дожидаясь ответа, наденет ему на голову кастрюлю с остатками супа и уйдет в спальню глухо рыдать в подушку, чтобы дети не услышали.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий