Татьяна Хохрина. Соленые огурчики

— Нет, тетя Циля, все-таки объясните мне, в чем причина?! Мы же похожи, как две капли воды! Когда я смотрю на Белку, мне кажется, что я смотрю в зеркало! Мы не просто двойняшки. У нас даже родинки на одном месте, у нас у обеих левая бровь выше, мы обе картавим, у нас одинаковый размер барахла. Мы — две абсолютные копии. Все люди существуют в единственном числе, а нашим родителям на всякий случай природа подсунула два экземпляра. Согласно фамилии Дубель. Причем Белка — оригинал, а я — второсортный дубликат…

Бабушка Циля крутилась на терраске, солила огурцы, а Элка Дубель как обычно примостилась на широких перилах крыльца и жаловалась ей на свою тяжелую судьбу и загубленную жизнь. Элкино скорбное перечисление неудач и обид обрушивалось водопадом Виктория, так что бабушка могла только слушать, вставить хоть слово было невозможно. Поэтому Цыпа успела перемыть ведро малюсеньких огурчиков, отрезать им попки, набить ими трехлитровые банки, перекладывая раздавленными дольками чеснока, зонтиками укропа и листьями вишни, смородины и дуба. Другое ведро уже закипало на крохотной электроплитке, чтобы растворить в кипятке соль и сахар, забросить туда горошины душистого и горького перца и сделать рассол. Поэтому на Элкины речи бабушка реагировала только мимикой, то поднимая брови, то качая головой, то открывая рот. А Элка продолжала…

— Тетя Циля, ну правда, почему так?! Почему с младенчества при таком совпадении все у нас было по-разному?! Почему Белка спала в кроватке, а я — в старом корыте?! Почему она носила новую шубку и новые валенки, а я — доставшиеся от папиной племянницы?! Почему, когда мы пошли в первый класс и мама гладила перед 1 сентября парадные фартуки, мне достался тот, где она случайно прожгла дырочку, а Белке — новехонький?! Почему, если оставался один свежий воротничок, его пришивали Белке, а я тащилась в грязном?! Когда мы подросли, Белке купили диванчик, а мне хватило места только на кресло-кровать?! А Вы спали когда-нибудь на кресле-кровати?! Это же пытка! Сейчас на этом чертовом кресле даже наша собака спать не хочет! А мне годилось!

Элка громко шмыгнула носом и всхлипнула от жалости к себе. Достала из кармана растянутой вязаной кофты огромный мужской носовой платок и долго в него сморкалась, а потом уголком вытерла слезы и протерла уродливые, замотанные изоляцией очки. Какая она все-таки некрасивая! Какая-то нелепая, мосластая, с седой непослушной, похожей на клоунский парик, гривой. И покрасневший от слез носище был словно гримером утрирован театральным гуммозом. Пожалуй, такой здоровый нос в Малаховке был только у Элкиной сестры Беллы и старьевщика Арона.

— А в школе учились! Все делали одинаково, а классная любила только Белку! Домашнее задание вместе делаем, под копирку: ей — пять, мне — три. Как нагрузки распределять, ей — над первоклассниками шефствовать, с ними каждую перемену обниматься и в кино ходить, а мне — класс мыть или доску тереть. И позже вроде ровно шли, все одинаково, а ей вдруг обломилась серебряная медаль, а мне — шиш из-за какой-то дурацкой запоротой контрольной. Про выпускной даже вспоминать противно. Клавдия Гавриловна из ателье у станции два платьица нам сшила одинаковых, муслиновых, голубых. Так Белка пришла в нем принцессой и вернулась под утро красавицей, а мне Фельдман-придурок вина красного стакан на подол опрокинул и начал ржать и кричать, что я в малаховском овраге невинность потеряла. Поэтому я, рыдая, огородами домой побежала, даже не потанцевав, а Белка, звеня медалью, веселилась до победного конца.

Нахлынувшие воспоминания сдавили Элке грудь, она снова захлюпала носом, а бабушка сняла закипевший рассол, поставила банки рядком в детскую цинковую ванночку и устало разогнулась. — Ай, Элла, шо ты обкусываешь себе сердце?! И шо уже вспоминать то, шо не помнит даже столетний Гуткин?! Эта била так давно, шо ты сама уже точна не вспомнишь, или ты мучила, или тебя мучили. И кому ув тебе претэнзии?! И к момэ или бобэ, или к школьная администрация? Или к тому швыцеру Фельдману, что чем облить тебя вином, луче таки сводил бы ув овраг? Перестань уже пИсать глазами! У мине будут пересолены огурчики!

— Тетечка Циля, не сердитесь на меня! Просто обидно от такой несправедливости и тогда, и сегодня! Я почему ведь вспоминаю? Не в школе же дело, плевать, если бы это было только тогда. Мне сейчас 53 года, какая школа?! Но ведь это началось с рождения и тянется до сих пор. Были одинаковые, росли одинаково, обе Пищевой институт окончили, обе в одной малаховской комиссионке одевались. Все согласно фамилии дублировали. Только Белка успела сначала за директора универсама Чумиченко замуж сходить, а не успел он попасть под электричку — так нате Вам! Теперь она жена протезиста, мадам Циферович! И двухэтажная дача со всеми удобствами, и зубной кабинет, и кооператив в Люберцах, и дети-близнецы, но не такие, как мы! А мне осталась старая халабуда на Красной Змеевке, и то потому, что она Белке не нужна, и выжившая из ума баба Фрида впридачу! Поэтому я и не молчу, и не перестаю возмущаться таким неравенством!

Про старуху Фриду Элка Дубель сболтнула зря. Фриду бабушка любила, когда-то сама бегала к ней за советом, как теперь к бабушке бегает Элка. К тому же пора было разливать в банки с огурцами рассол, это дело серьезное, требует аккуратности и спокойствия, иначе обвариться можно, а тут Элка со своими глупостями. Пора заканчивать.

— Знаешь, Элла, шо я тебе скажу: нигде не написано, шо должно било бить наоборот и щастя должна била кушать ты — полной ложкой, а Белка скрести по дну. И никто его точно не щупал, того щастя. Еще неизвестно, в кого его било больше, когда будут подсчитывать ув конце. Шо ты болтала об детстве и об школе, то вообще халоймэс, у тебе свербит неиспользованный овраг, перееханый поездом Чумиченка и зубник Циферович. Ты гадаешь, где такой у Белки кручок, шо она их зацепила, а ты не смогла. Так я тебе отвечу. У тебе зуби только ув во рту, а ув Белке — еще ув одном месте, не зря же ее муж — протезист! Так шо не во всем ви с Белка одинаковие: ув неё ТАМ зуби, тебе ее не обштопать! Поэтому висморкай нос и на сегодне иди уже на Красную Змеёвку, передай привет Фридочке.

Элка сползла с крыльца и поплелась к калитке, а бабушка хмыкнула, ловко разлила рассол и запечатала банки лопухами листьев хрена.

© Татьяна Хохрина