Автор: В октябре 1978-го года польский кардинал Кароль Юзеф Войтыла становится Римским Папой, и для Польши начинается другая эпоха. Все, включая видных членов партии, в восторге от этого события.
Глава страны и партии Эдвард Герек строит на свои средства костёл в элитном предместье Анин, неподалёку от своего дома.
Каждое воскресенье все разбредаются по костёлам, где открыто произносятся проповеди, которые вскоре приведут к созданию «Солидарности» Леха Валенсы.
Однако телепрограмма «Международная панорама» видела главную опасность в том, что в помещении посольства США стала свободно функционировать библиотека американского Конгресса. Сообщалось, что свежие американские газеты поступают туда как бы не с общего тиража, а с первой и до последней страницы корректируются группой психологов-гипнологов из спецслужб. После прочтения этого «идеологического наркотика» наступает массовый прозападный «охмурёж». Поэтому в эту библиотеку ломится оболваненная молодёжь со всей страны.
Загадкой оставалось то, как молодёжь соцстраны, знавшая тогда английский язык на уровне «It was a table yesterday», массово и «запоем» вчитывалась в «Washington Post“ или, хуже того, в «Financial Times“.
Я оказываюсь в Варшаве 15 февраля, день, когда произошёл взрыв знаменитой «Ротунды». Официальная версия — бытовой газ.
Я останавливаюсь в семье пригласившего меня Эдмунда Ч., чьи предки много поколений принадлежали к высшей польской аристократии. Особняк его семьи находился в том самом элитном «Анине», по соседству с домом Эдварда Герека.
На следующий день дочь Эдмунда Ева повезла меня осматривать Варшаву.
Для начала мы заехали в костёл “Trzech Krzyży“ — «Трёх крестов», где Ева хотела исповедаться. Её муж Пьотр почти месяц был в отъезде, и она успела за это время сильно нагрешить.
Перед ней, в очереди к окошечку ксёндза, сидели ещё две очаровательные грешницы. Я тогда подумал, какая вредная у этого ксёндза работа — целый день выслушивать исповеди шаловливых красоток про их проделки, не имея при этом права иметь жену или подругу. Этот ксёндз, наверное, мог бы «пробить» себе у польского кардинала Вышинского спецмолоко за вредность, но оно вряд ли бы ему помогло.
С другой стороны, если у него были литературные способности, он мог бы каждый вечер, вернувшись в келью, создавать по «Декамерону».
Ева вышла из костёла какой-то просветлённой. Грехи были отпущены, и теперь она могла с чистой совестью встречать любимого мужа Пьотра.
В польских магазинах я узнал, что что модные тогда кожаные куртки бывают двух типов. «Штуковые» — дешёвые искусственные, и «быдловые» — из настоящей кожи. Отдел ёлочных игрушек именуется «Zabawki do choinki» (где “choinka“ читается через русскую букву «у»)
В газетном киоске «Ruch“ Ева купила журнал «Uroda“ — глянцевое издание с модными красавицами, а я — известинскую «Неделю».
В «Неделе» международное обозрение вёл тогда Александр Бовин. Ему удавалось излагать там истинные события, иногда слегка их «припудривая», чтобы спасти от цензуры.
К примеру, если бы состоялось соревнование по бегу между Брежневым и Джимми Картером, то это могло бы быть изложено так: «Наш Генсек занял почётное призовое место, а вот американский Президент добрался к финишу предпоследним».
В «Неделе» я рассчитывал узнать новости о жесточайшей китайско — вьетнамской войне, где Советский Союз встал на сторону вьетнамцев. Были серьёзные опасения, что миллиард разозлённых китайцев попрёт на нас с полученным от нас же ядерным оружием.
В Одессе «ходил» тогда такой анекдот, как бы из недалёкого будущего:
На углу лиц Маоцзэдуновской и Линь-бяевской, бывших Дерибасовской и Карла Маркса, в кафе «Алеет Восток», бывшем «Алые Паруса», сидят два хунвэйбина, пьют сакэ и читают «Дацзы-Бао» вместо прежних «Известий».
Один хунвэйбин спрашивает другого: — Рабинович, ну как тебе при китаёзах? Тот отвечает: — Всё путём, только надоело щуриться, и их сакэ поганей, чем «палёная» водка.
Мы шли по улице «Новый Свят», где после войны была восстановлена архитектура старой Варшавы, и на которой через пару лет будут снимать фильм «Ва-банк». С нами поравнялся человек, который посоветовал мне куда-нибудь спрятать советскую газету, чтобы мы не попали в приключение с польскими нациками. Ева немедленно выхватила её у меня и спрятала к себе в сумочку.
Свернув с «Нового Свята» на Аллеи Уяздовски, мы вскоре оказались у американского посольства. Я вспомнил про нашумевшую американскую библиотеку, про толпы оболваненной молодёжи, и предложил туда зайти.
Библиотека оказалась бывшим актовым залом, где вдоль стен стояли стеллажи с книгами, а на многочисленных столах были разложены свежие американские газеты. Во всём огромном зале был только один посетитель — интеллигентного вида негр в очках. Сотрудница посольства с грустью рассказала мне, что примерно такая же посещаемость происходит со дня открытия. Я выбрал себе детектив на английском, и мы отправились осматривать «Старе Място».
Я хотел послать фотографию пустого зала Александру Бовину, как аргумент в его постоянных спорах с «кондовым» Евгением Примаковым. Но плёнка долго оставалась непроявленной в фотоаппарате Евы. Пока я этот снимок получил, они уже спорили об американских дипломатах, захваченных в Иране.
Тогда Бовин в прямом эфире «Международной Панорамы» сравнил это похищение с убийством в Тегеране российского посла Грибоедова и получил предупреждение. Затем он назвал иранского вождя Хомейни человеком 7-го века, попавшим в 20-й, и был полностью отлучён от масс-медиа.
Шестеро дипломатов тогда сумели сбежать, добраться до посольства и вылететь из Тегерана по поддельным канадским паспортам. Евгений Примаков был тогда среди тех, кто гневно осудил эту наглую выходку, грубо поправшую суверенитет Ирана. Но эта шестёрка америкосов не одумалась, совесть их не замучила, в «застенки» они не вернулись.
Через 444 дня, в день вступления Рейгана в президентскую должность, всех дипломатов отпустили. Рейган давно обещал сравнять с землёй Кум — родной город Хомейни, и иранцы поняли, что он не шутил.
Весь цивилизованный мир радостно поздравлял Рейгана, и советская пропаганда быстро развернула оглобли своей телеги в нужном направлении.
Было заявлено, что наши масс-медиа давали слово всем — как сторонникам иранского народа, так и приверженцам американских дипломатов, ну вот, к примеру, Бовину.
Александр Бовин тут же был представлен к ордену «Дружбы народов», а по телевидению замелькали радостные лица освобождённых американцев. Куда-то исчезли перекошенные физиономии религиозных фанатиков, а все так к ним привыкли.
Когда в 90-х годах Евгений Примаков возглавит МИД, станет понятно, что Александру Евгеньевичу осталось недолго быть российским послом в Израиле.
Но вернёмся в Варшаву. Мы побывали в замке «Вилянув», где висел портрет предка Евы, получившего здесь графский титул из рук круля Собеского. Там, по традиции, мы выпили по бокалу старинного вина из королевских подвалов.
На вечер у нас с Евой был запланирован бар со стриптизом, где единственной стриптизёршей была подруга Евы Ядвига.
Ядвига со своим женихом приехали на мотороллере, и жених подсел за наш столик. Он рассказал нам, что они студенты, а в этом баре его подруга подрабатывает для их будущей свадьбы.
Погас свет, на небольшой сцене появилась Ядвига с горящим факелом, в античной тунике, прикрывавшей одну грудь.
Некоторое время она танцевала что-то греческое на сцене, а потом стала танцевать у каждого из столиков. Там, где ей давали деньги, она приподнимала тунику и освещала факелом свои прелести. Остальные посетители ограничивались созерцанием её груди.
Я возвращался домой, увозя из Варшавы множество впечатлений и настоящую «быдловую» куртку.
Следующий мой приезд в Варшаву пришёлся на времена «500 дней» Лешека Бальцеровича, и я стал свидетелем исторического события — с Палацы Конгрессовой сбрасывали эмблему «PZPR» — Польской Объединённой Рабочей Партии.