Автор: Он, кто армянское небо назвал близоруким,
а красоту женщин сравнил с красотою львиной,
тот, кто дарил забвение птицам, тюрьмам, старухам,
тот, кто видел свет, сходящий с горы лавиной,
Он, кто из последних сил висел на подножке трамвайной,
кому со столба рассказывал сказки рупор,
кто пил на кухне чай вдвоем со свободой тайной
и при стуке в дверь впадал в беспробудный ступор,
Он тот, кто видел ордер с печатью на арест и на обыск,
кого телячий вагон вез к могиле дальневосточной,
который хотел, но не смог прожить, приспособясь,
дышал и давился советской ложью подстрочной,
Он тот, чьи стихи я читал на папиросной бумаге
с бледным шрифтом, каждое слово запоминая,
Но что я мог знать о нервной, тщедушной отваге,
о черном солнце, что воссияло с вершины Синая,
о стуже Летейской и о свободе плененной,
о пчелах и ласточках, об ионийской дудке,
о солдате в шинели рядом с Александрийской колонной,
о кипятке станционном, о лагерной самокрутке…
Борис Херсонский на день рождения Осипа Мандельштама
Он, кто армянское небо назвал близоруким,
а красоту женщин сравнил с красотою львиной,
тот, кто дарил забвение птицам, тюрьмам, старухам,
тот, кто видел свет, сходящий с горы лавиной,
Он, кто из последних сил висел на подножке трамвайной,
кому со столба рассказывал сказки рупор,
кто пил на кухне чай вдвоем со свободой тайной
и при стуке в дверь впадал в беспробудный ступор,
Он тот, кто видел ордер с печатью на арест и на обыск,
кого телячий вагон вез к могиле дальневосточной,
который хотел, но не смог прожить, приспособясь,
дышал и давился советской ложью подстрочной,
Он тот, чьи стихи я читал на папиросной бумаге
с бледным шрифтом, каждое слово запоминая,
Но что я мог знать о нервной, тщедушной отваге,
о черном солнце, что воссияло с вершины Синая,
о стуже Летейской и о свободе плененной,
о пчелах и ласточках, об ионийской дудке,
о солдате в шинели рядом с Александрийской колонной,
о кипятке станционном, о лагерной самокрутке…