Татьяна Хохрина. ДИТЯ СЕМИ НЯНЕК

«Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут». (Письмо Н.Н.Пушкиной, апрель 1834 г.)

Я родила свою единственную долгожданную дочь в 30 через восемь лет после выхода замуж и первое время дышать боялась, не то что доверить ее еще кому-то. Но тогда даже в теории не было осесть после родов дома и к этому свести все трудовые порывы. К тому же я училась в это время в заочной аспирантуре в том же институте, где работала, надо было все равно строчить статьи и диссер, сдавать коллоквиумы и вообще разворачиваться к лесу, т.е. детской, задом, а к науке — передом. На бабушек, увы, расчета не было, обе они даже вдвоем бы эту почетную миссию не осилили, им бы самим неплохо было помочь, так что выход был один — нянька.

Первую няньку под сложившимся позже кодовым названием «Бабка Ирка»мы нашли по объявлению и даже сейчас я холодею от ужаса, вспоминая наше идиотическое простодушие и отвагу, с которой мы пустили в дом, а главное — к ребенку, совершенно неизвестную старуху. А бабка была занятная. По ее словам, да и всем ухваткам она давно была в теме и занималась чужими детьми и чужим хозяйством не один десяток лет. Поэтому, похоже, не я ее тестировала, а она меня. И сразу поняла, на какую овцу она нарвалась.

Для начала она проверила легкость разводки и наличие вшивого интеллигентского комплекса вины перед простым народом. Согласившись на зарплату старшего научного сотрудника, она жестко прошлась по меню и распорядку дня, попутно истребовав новую теплую шапку, рейтузы и еще кое-что из экипировки, раз уж я хочу, чтоб она не только курила на балконе и закусывала, но еще и гуляла. Я же кивала башкой, как китайский болванчик, вываливала из закромов на выбор предметы теплого туалета, каждую фразу начинала словом «извините» и уже заранее бабушке сочувствовала. И бабка Ирка сделала одолжение, согласилась и вышла на работу.

Первое время мы сосуществовали вокруг моей дочки вместе, так что никаких явных патологий не наблюдалось, Но была проблема: у моей дочки были очень ранние зубы, отравившие ей радость еды в принципе, и накормить ее было непросто тогда, да в известном смысле и сейчас, когда ей 32. Но бабка Ирка, в арсенале которой был немигающий взгляд удава Каа, и с этим справилась на раз. И маленькая Катя сразу поняла, что с этим надзирателем не забалуешь. Поэтому позже, уже после расставания с няней номер один, доброжелательные соседи мне рассказывали, что бабке было достаточно на расстоянии ста метров почти беззвучно выдохнуть:»Стоять!» и бегущее дитя замирало соляным столбом, как жена Лота, а горки поворачивали вспять. Но узнала я эту воодушевляющую деталь, как водится, после, а не до…

Бабка Ирка снисходительно относилась к нам с мужем, как к лагерным придуркам, манипулировала нами с ловкостью Амаяка Акопяна, заметно приоделась и отъелась, с нашей помощью вытащила вороватого внука из КПЗ и, похоже, решила у нас надолго задержаться. Поэтому она периодически выступала коучем, разъясняя мне мои экзистенциальные ошибки и наставляя в правильном направлении. Так уже через неделю работы у нас она презрительно на меня посмотрела и без всякого уважения констатировала:»Сколько ни плати, сроду у тебя путёвой прислуги не будет! Вона я ишшо не попросила ничаво, а ты ужо несёшь:»В етом будеть Вам тепло, Ирина Ванна…Ета шапка Вам уши закроить…С етой сумкой удобнее…» А вот в цековской доме я работала. Я — нянькой, а Феня — работницей. Так они раз в год давали премию 10 рублей и то — только одной из нас. Так мы друг перед дружкой кирпичи грызля, убивалися, чтоб быть той, кто десятку заслужил, хотя что с той десятки-то! А ты всё «проститя» да «извинитя» да «будьтя любезны»..Какая ж ты хозяйка?!» Вывод ее обо мне я подтверждаю всю жизнь.

Ее пребывание у нас действительно могло бы продлиться дольше, но через некоторое время после выхода на работу и оставления ребенка с Эльзой Кох наедине, я по возвращении обнаружила широкую красную полосу на персиковой детской щеке. Нянька незаметно смылась домой, пока я в немом ужасе смотрела на безмятежное и, похоже, привычное к случившемуся дитя. На мой вопрос рано и сразу по-взрослому заговорившая Катя беззаботно ответила:»Я плохо ела и бабка Ирка меня сначала ткнула лицом в кашу, а потом побила полотенцем»…

Полночи я, рыдая, под такие же рыдания родителей, ощупывала лицо пострадавшей и задыхалась от жалости, пока та не вывернулась из моих дрожавших рук и не уснула богатырским сном. Оставшиеся полночи я чувствовала себя государственным обвинителем Руденко на Нюрнбергском процессе над проклятой изуверкой нянькой. Однако утром я решилась только, загородив хихикающее дитя, выдать няньке внеочередную зарплату, забрать у нее ключи и попросить больше нас не беспокоить.»Это почему это?!» — нагло спросила зарвавшаяся старуха. Я жалко заблеяла про порочные методы воспитания, за что была окинута презрительным взглядом, а на прощание услышала нежное:»Тьфу, рохля!», что было истинной правдой.

Все близкие негодовали, возмущались, попутно укоряли меня в неправильном подборе персонала, но с ребенком оставаться не мог или не хотел никто, а на работу идти надо было. Поэтому я взяла десять дней за свой счет и судорожно начала искать няньку номер два.

Нянька номер два, найденная тем же порочным путем, оказалась как раз очень даже ничего. Она была медсестрой на пенсии, хромой одинокой теткой, инвалидом детства, что в простой и нищей ее семье считалось обузой, поэтому до работы она провалялась по лесным школам и интернатам, где на медсестру попутно и выучилась, и человеческое отношение в семье, похоже, впервые узнала в нашем доме. Она проработала у нас года два и мы были обоюдно счастливы. Но благодаря этому она скопила впервые в жизни денег, по глупости отдала свою квартиру женившемуся племяннику и купила дом в деревне за 200 км от Москвы. Потом она прокляла это день и час, мыкалась одна с этим разваливающимся доминой и огромным, никому не нужным яблоневым, стремительно дичающим садом, но обратной дороги, увы, не было. И появилась нянька номер три.

Нянька номер три была образованная. Инженер. Каждую сентенцию она начинала словами «Я родилась на улице Мархлевского», что, видимо, в ее сознании приближало ее к Виндзорам. Правда, потом оказалось, что она — дочь вертухая внутренней тюрьмы на Лубянке, получившего за особые заслуги квартиру замученного там страдальца. Она попалась нам не в лучший период своей жизни, когда инженерство ее сократили, а потом и ее воспитательство в заводском детском саду. Гулять она не любила, в основном играла с Катей в детский сад, о чем Катя как домашний ребенок только мечтала.

Игра состояла в следующем. Нянька варила себе кофе, садилась с сигареткой у телевизора и говорила:»Группа! Урок труда! Все лепим из пластилина грибы!» Дальше нянька могла прилечь часа на два, а вся наша квартира, как березовая роща после дождя, прорастала разноцветными липкими кривыми грибами, которые Катя производила в промышленном количестве. Одобрения нянькиного они все равно не вызывали, потому что любое катино телодвижение нянька сравнивала с действиями своей внучки, понятное дело — идеальной во всем, так что Катя всегда была в отстающих. Грех сказать, но к общей радости нянька нашла работу в продленке школы, куда отправлялась с осени ее внучка, и мы простились , не скрывая ликования.

И пришла нянька номер четыре. Это был особый случай. Она считалась нашей старшей подругой, жила с нами на одной лестничной клетке, критиковала всех предыдущих нянек, говоря»Эх, жаль, я работаю…Вот я бы была идеальной няней для нашей Катеньки!» Когда нянька номер три слиняла, эту как раз попросили с работы. И сбылась обоюдная мечта. Правда, она потребовала прилично увеличить зарплату, а работать на два часа в день меньше, но зато же своя, идеальная! Хуже няньки, пожалуй, у нас не было…

Катя все время торчала у нее на кухне, пока та варила деду своему щи и борщи, стирала белье и занималась собственным домашним хозяйством теперь уже за зарплату начальника отдела небольшого завода. И даже грибы лепить там было запрещено. При этом мне она все время жаловалась на жизнь, на деда, а главное на того монстра, который выдает себя за нашу дочь Катю. Не удивительно, что однажды, незаметно вернувшись раньше времени домой, я услышала, как на причитания и обвинения няньки номер четыре, мой розовощекий пятилетний ангел устало сказал:»Как же ты осточертела мне, старая сволочь…»

Я не знаю, сколько еще попыток мы бы выдержали, в каких горнилах еще закалился бы характер моей крошки, но к счастью вскоре настал момент, когда все сошлось! Мы поменяли квартиру, а Институт государства и права практически перестал платить деньги. Поэтому я взяла тайм-аут и слилась со стремительно приближавшейся к школе дочкой в абсолютной любви и совершенном счастье.

Но вообще то няня — вещь нужная, полезная, особенно если ты — Пушкин, а она — Арина Родионовна. Мисюсь, где ты??….

© Татьяна Хохрина

3 комментария для “Татьяна Хохрина. ДИТЯ СЕМИ НЯНЕК

  1. Татьяна Хохрина. ДИТЯ СЕМИ НЯНЕК

    «Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут». (Письмо Н.Н.Пушкиной, апрель 1834 г.)

    Я родила свою единственную долгожданную дочь в 30 через восемь лет после выхода замуж и первое время дышать боялась, не то что доверить ее еще кому-то. Но тогда даже в теории не было осесть после родов дома и к этому свести все трудовые порывы. К тому же я училась в это время в заочной аспирантуре в том же институте, где работала, надо было все равно строчить статьи и диссер, сдавать коллоквиумы и вообще разворачиваться к лесу, т.е. детской, задом, а к науке — передом. На бабушек, увы, расчета не было, обе они даже вдвоем бы эту почетную миссию не осилили, им бы самим неплохо было помочь, так что выход был один — нянька.

    Читать дальше в блоге.

  2. Татьяна Хохрина. ДИТЯ СЕМИ НЯНЕК

    «Видел я трех царей: первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут». (Письмо Н.Н.Пушкиной, апрель 1834 г.)

    Я родила свою единственную долгожданную дочь в 30 через восемь лет после выхода замуж и первое время дышать боялась, не то что доверить ее еще кому-то. Но тогда даже в теории не было осесть после родов дома и к этому свести все трудовые порывы. К тому же я училась в это время в заочной аспирантуре в том же институте, где работала, надо было все равно строчить статьи и диссер, сдавать коллоквиумы и вообще разворачиваться к лесу, т.е. детской, задом, а к науке — передом. На бабушек, увы, расчета не было, обе они даже вдвоем бы эту почетную миссию не осилили, им бы самим неплохо было помочь, так что выход был один — нянька.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий