Автор: Спешу утешить русских Саш и Маш, которые не так и ропщут, кстати: никто не запрещает русский марш, а просто он пройдёт в другом формате. Впервые, может быть, за десять лет вам не дадут пройти в родном пейзаже, но акция — провластна или нет — названью соответствовать должна же! Соврать корреспонденты не дадут — они же это дело освещают: вот каталонский марш, когда идут. А русский марш — когда не пропущают. Бывает марш ребят, утят, котят, марш работяг, несущих серп и молот, а русский марш — когда идти хотят, но не идут: нельзя или не могут. Напрасно русофобы нам твердят, что русские недвижны в идеале, но нынче русский марш — когда сидят: кто под арестом, кто-то на диване.
Особенно нагляден русский марш, когда идёт из мясорубки фарш, когда прессуют лишних и ненужных, когда ОМОН идёт на безоружных! У Родины особая стезя. Во мне не усмотрите святотатца, но русский марш — когда идти нельзя, когда сперва идут — потом садятся. Зовём же мы движением вперёд унылое хождение по кругу, вторжение в соседский огород — подмогою страдающему другу, зовём же мы простое существо, тотально обделённое талантом, — без всякого стеснения «гарантом», хоть что он гарантирует, кого?! Ведь называем мы машинку ту — в эпоху, о которой Быков грезит, — советской, воплотившей простоту машинкой для жужжания во рту, коль не жужжит она и в рот не лезет!
Российский марш — сложнейший ритуал. Он может продолжаться три недели. Сперва заявку кто-то подавал, но утвердить её не захотели; потом ещё неделю подождут, добавят в голос бронзы или стали — и могут предложить другой маршрут (на этот раз и предлагать не стали); потом идёт фейсбучная грызня, она демотиватор и локатор: идти позорно, не ходить нельзя, ты провокатор, сам ты провокатор! Один идёт Собянину назло, другой идёт Навальному в угоду, приходит втрое меньше, чем могло, и списывают это на погоду, потом идёт борьба за тех, кто взят, и на допрос пикетчиков таскают, а после им посадкою грозят, но одного кого-то выпускают. Кто младший — уезжает, не скорбя, в депрессию опять впадает старший, и все навозом чувствуют себя. Других итогов нет у местных маршей.
Поистине бесценен опыт наш, его и прочий мир уже ворует — мы показали миру русский марш, тот марш, когда никто не марширует. Сегодня мы на важном рубеже, отметь его, историк бледнолицый: ведь слово «русский» кое-где уже считают отрицательной частицей. Весь мир уже привык за двадцать лет, к России с осторожностью приблизясь, что если русский мир — то мира нет, что если русский бизнес — то не бизнес… Подобный путь — не худшее из зол. Весь свет в политкорректность углубился. Когда хотим сказать «самоубийство», мы просто говорим «роскомнадзор». И вот простой рецепт для милых дам, который повсеместно входит в моду: они не говорят уже «не дам», а просто — «дам по-русски», то есть в морду. Пора оставить скучные попытки определить российский вкус и цвет: Россия — место, где всего в избытке. Того, что надо, — не было и нет.
Дмитрий Быков. Маршевое
Спешу утешить русских Саш и Маш, которые не так и ропщут, кстати: никто не запрещает русский марш, а просто он пройдёт в другом формате. Впервые, может быть, за десять лет вам не дадут пройти в родном пейзаже, но акция — провластна или нет — названью соответствовать должна же! Соврать корреспонденты не дадут — они же это дело освещают: вот каталонский марш, когда идут. А русский марш — когда не пропущают. Бывает марш ребят, утят, котят, марш работяг, несущих серп и молот, а русский марш — когда идти хотят, но не идут: нельзя или не могут. Напрасно русофобы нам твердят, что русские недвижны в идеале, но нынче русский марш — когда сидят: кто под арестом, кто-то на диване.
Особенно нагляден русский марш, когда идёт из мясорубки фарш, когда прессуют лишних и ненужных, когда ОМОН идёт на безоружных! У Родины особая стезя. Во мне не усмотрите святотатца, но русский марш — когда идти нельзя, когда сперва идут — потом садятся. Зовём же мы движением вперёд унылое хождение по кругу, вторжение в соседский огород — подмогою страдающему другу, зовём же мы простое существо, тотально обделённое талантом, — без всякого стеснения «гарантом», хоть что он гарантирует, кого?! Ведь называем мы машинку ту — в эпоху, о которой Быков грезит, — советской, воплотившей простоту машинкой для жужжания во рту, коль не жужжит она и в рот не лезет!
Российский марш — сложнейший ритуал. Он может продолжаться три недели. Сперва заявку кто-то подавал, но утвердить её не захотели; потом ещё неделю подождут, добавят в голос бронзы или стали — и могут предложить другой маршрут (на этот раз и предлагать не стали); потом идёт фейсбучная грызня, она демотиватор и локатор: идти позорно, не ходить нельзя, ты провокатор, сам ты провокатор! Один идёт Собянину назло, другой идёт Навальному в угоду, приходит втрое меньше, чем могло, и списывают это на погоду, потом идёт борьба за тех, кто взят, и на допрос пикетчиков таскают, а после им посадкою грозят, но одного кого-то выпускают. Кто младший — уезжает, не скорбя, в депрессию опять впадает старший, и все навозом чувствуют себя. Других итогов нет у местных маршей.
Поистине бесценен опыт наш, его и прочий мир уже ворует — мы показали миру русский марш, тот марш, когда никто не марширует. Сегодня мы на важном рубеже, отметь его, историк бледнолицый: ведь слово «русский» кое-где уже считают отрицательной частицей. Весь мир уже привык за двадцать лет, к России с осторожностью приблизясь, что если русский мир — то мира нет, что если русский бизнес — то не бизнес… Подобный путь — не худшее из зол. Весь свет в политкорректность углубился. Когда хотим сказать «самоубийство», мы просто говорим «роскомнадзор». И вот простой рецепт для милых дам, который повсеместно входит в моду: они не говорят уже «не дам», а просто — «дам по-русски», то есть в морду. Пора оставить скучные попытки определить российский вкус и цвет: Россия — место, где всего в избытке. Того, что надо, — не было и нет.