Позвякивает ложечка в стакане,
дрожит пейзаж в задышанном окне,
деревья пляшут в озорном канкане,
и плачет память в мимолётном сне.
В загоне тесном общего вагона
душе легко, просторно и светло.
Манят провинциальные перроны
домашней снедью, ластится тепло.
«Яке ж воно погане, жиденятко!»
услышишь и оглянешься — о ком?
Да о тебе! И сердце канет в пятки,
и в горле загорчит колючий ком.
Тебе пять лет и ты не понимаешь,
но на перроне топчешься с лузгой
и шкуркой своей детской уже знаешь,
что ты какой-то не такой, другой.
Зачем, к чему и что всё это значит?
В вагон вернёшься, нос прижмёшь к стеклу.
Уже темнеет. Мелкий дождик плачет.
И смотришься в густеющую мглу.
© 13.9.2019
Виктор Каган
Позвякивает ложечка в стакане,
дрожит пейзаж в задышанном окне,
деревья пляшут в озорном канкане
и плачет память в мимолётном сне.
В загоне тесном общего вагона
душе легко, просторно и светло.
Манят провинциальные перроны
домашней снедью, ластится тепло.
«Яке ж воно погане жиденятко!»
услышишь и оглянешься — о ком?
Да о тебе! И сердце канет в пятки
и в горле загорчит колючий ком.
Тебе пять лет и ты не понимаешь,
но на перроне топчешься с лузгой
и шкуркой своей детской уже знаешь,
что ты какой-то не такой, другой.
Зачем, к чему и что всё это значит?
В вагон вернёшься, нос прижмёшь к стеклу.
Уже темнеет. Мелкий дождик плачет.
И смотришься в густеющую мглу.
© 13.9.2019