Татьяна Хохрина. С ДОБРЫМ УТРОМ

Лида нащупала тапки и тихо, чтоб не разбудить Сережу, поплелась на кухню. Надо успеть занять пару конфорок, пока старухи не выползли и не затеяли кипятить белье. Боже мой, ей скоро сорок лет, неужели она всю свою жизнь так и будет выдергивать себя из-под одеяла затемно, чтоб не стоять в очереди в туалет, чтоб успеть принять душ, чтоб вовремя замочить в тазу белье, чтоб не толкаться у плиты, задыхаясь от тошнотворных запахов соседского варева?! Пока никаких изменений не светит. А казалось, что осталось только руку протянуть…

Отца своего Лида никогда не видела. Да трудно сказать, и помнила ли его имя и лицо ее мать. Так, случайный пассажир. В прямом смысле. Лидина мать работала проводницей на железке, моталась в такие медвежьи углы, куда непонятно зачем вообще-то и рельсы проложили. Серое полусырое белье раздавала, чай содой разбодяживала, безбилетников на третьей полке за червонец прятала, иногда по-дешевке что-то схватить удавалось. Даже дома, в полуподвальной комнатенке с 16 соседями за стенкой, казалось, что лампа качается и чашки на столе подпрыгивают на стыках рельс, а проходивший под окнами трамвай довершал полное ощущение вокзала. И всегда в дороге. И быт-то в комнатенке не отличался от вагонного, какой смысл был на неделю уют наводить.Ни семьи, ни пристанища путевого. Ну и жалели некоторые иногда. Особенно кому в поездах не спится. Заглядывали посидеть, словом перекинуться, чекушку махнуть да и согреть друг друга между перегонами.

Лидка не должна была и появиться-то. Только мать с поездками этими обсчиталась, растерялась, в больницу идти было поздно, так что пошла к бабке. И вышло все нелепо — и Лидка осталась, и срок дали за аборт криминальный. Лидку она в тюрьме и родила. Слава богу, всего год отсидеть выпало и с Лидкой на руках она вышла. Дом с ее комнатушкой за это время снесли и пошла она на завод уборщицей за служебную комнату. Тем более, что с дитем на руках не наездишься! Но поставила себе задачу: раз ее собственная жизнь прахом пошла, не допустить такой жизни для Лидки! Семь шкур спущу — а выучу, чтоб в белом халатике или костюмчике в маникюре на работу ходила, за путевого мужика замуж пошла и переломила их судьбу!

Детства своего с мамкой в коммуналке Лида почти не помнила, помнила только какой-то непрекращающийся забег. Мать гоняла ее с учебой по-страшному, заставляла все лето вперед все задачи решать, без конца зубрить, а поскольку сама ее проверить не могла, подрядилась у редакторши заводской многотиражки Розалии Соломоновны квартиру убирать. Та-то ученая неряха была, вечно с папиросой, пеплом обсыпанная, голова некрашеная-немытая, а на могучей груди ниткой желток от завтрака присох. Но очень грамотная, по любому предмету могла Лидке и помочь, и поспрашивать.

Окончила Лидка школу с серебряной медалью, хотя дорого она ей далась . Лидка толком даже в зеркале себя не разглядела за школьные годы. Да и повода не было: одета была в старье перелицованное, разве иногда по случаю матери кто-то кофтенку или туфли почти не ношеные отдавал. Даже на выпускной не пошла — не в чем было. И долбила, долбила, долбила…Рисковать не стала, да и деньги были очень нужны, и дальше учиться пошла во ВТУЗ при заводе материном. Там и учишься, и работаешь, все копейка идет. И выучилась Лидка на инженера. В лабораторию там же взяли, проверять прочность металлов. В белом халатике ходила, со стрижечкой, в туфельках — все, как мать мечтала! Но недолго.

Случилась у Лидки сумасшедшая любовь. И парень такой видный! И тоже у них же инженер. Свадьбу в заводской столовой отмечали, даже главный технолог был, речь говорил, а Розалия Соломоновна отдельно выступала и очень Лидку и мать хвалила, даже потом о них в многотиражке написала. Мать вырезала себе заметку эту, всем читала, аж надоела, и в паспорте носила, как самое дорогое. Гордилась. А профком прямо на свадьбе молодым квартиру обещал и не обманул! Как дом заводской сдали, там Лида с мужем однокомнатную получили. Даже жаль, что так быстро. Лидка уже беременная была, дали бы позже — так больше, уже на троих.

Только одно было не очень — выпивал муж Лидкин. Все чаще и чаще. Оказывается, у него и жена раньше была, а от пьянки ушла, несмотря на то, что девочка у них. Вот и при Лидке выпивать стал. Да чем дальше, тем больше. Она уж на сносях была, а он чуть ли не под забором валяется. А Сережа родился не очень крепенький, все плакал, аж грыжу накричал. Мужа Лидкиного это раздражало ужасно. И он еще больше пил. Пил и скандалил. Денег не приносил, а хозяином себя чувствовал. На Лидку орал, на дитё грудное замахивался, бабке вообще приходить не разрешал. Ну, а как ударил Лидку первый раз, она второго дожидаться не стала, схватила Сережу — да к бабке в коммуналку.

Потом развод. Квартиру эту однокомнатную — куколку! — на две комнаты разменяли и Лида с Сережей пришли в исходное положение. Не получилось бабке карму Лидину исправить. Суждено было видно по кругу пойти. И теперь, как когда-то — мать, Лидка подскакивает в пять утра, чтоб не сталкиваться с соседями и хоть час-два иметь иллюзию отдельной, свободной жизни, если, конечно, не вглядываться в чужие счетчики, тазы и разномастные столы на кухне. Ничего, не так страшно все. И соседей все же не шестнадцать, а только четверо, и не подвал, а квартира нормальная. И комната у нее большая, 18 метров, и окна во двор. И школа Сережкина во дворе, и до завода пятнадцать минут пешком, а там и мамкина комната рядом. И платить недорого за коммуналку эту. Совсем даже неплохо все. Это она себя уговаривает так каждый день. Но не всегда получается поверить.

С кухни она услышала как стукнула дверь у стариков-соседей. Дед понес в туалет бабкино ведро, потом долго давился кашлем, пока не закурил. Сволочь! Сколько раз просила курить в комнате у себя, а не в туалете! Сережке вставать через десять минут, прямо после деда туда! Задыхаться начнет с астмой своей. Сейчас бабка выползет. Цепляться начнет, что две конфорки заняты, а ей надо готовить и белье кипятить, словно нельзя час подождать, когда Лида на работу уйдет. Все стирает-кипятит, а рядом стоять нельзя — задохнешься! И с кухни не выкуришь ее, рассядется, в каждую кастрюлю заглянет…»Почем кур брала?»»Кажный день парня сарделькими кормишь, посмотришь, чем он тебя в старости кормить станет!» Ее-то детей действительно не видно. Хотя, с другой стороны, и дети-то ее уж наверное на пенсии, если не на кладбище. А вот тоже: противная бабка, страшная, огромная, а деда подцепила после войны, да при трех детях! Ну вот как это?! Почему у одних получается, а у нее — нет?

Теперь хлопнула входная дверь. Это Алла Пална любовника своего выпустила на волю. Сейчас тоже на кухню явится шелковым халатом шелестеть и духами так с ног сшибать, чтоб пол дня еще мутило и есть не хотелось. Если сядет сейчас тут кофе пить, Сережу придется в комнате кормить, а то его тошнить будет. Вот тоже, скоро на пенсию ей, волосы уже реденькие, как покрасит хной — особенно видно. И вены страшные, как узлы морские! А тоже человек есть! И культурный такой, врач, с цветочками ходит, разговаривает тихо, а жабе этой рыжей лапку целует…По два-три дня у нее из комнаты не вылезает, в туалет шмыгнет — и обратно. И только смех из-за двери! Наверное, и правда, обхохочешься, если их в койке увидеть, но только ведь смеются они не над собой…Небось и семья у этого доктора есть. Врет, небось, жене, что на дежурстве или эпидемия какая, а сам Аллу Палну лечит наложением рук! Нет в жизни справедливости…

У нее вот никого нет. И фигуристая вроде, и на лицо симпатичная — все говорят. А был один Сережкин отец — и все. Сначала после него даже думать об этом не хотелось, а сейчас думай-не думай — очередь не стоит. Бабка-соседка в войну мужа потеряла — на тебе деда на замену! Алла Пална дважды замужем была, потом из гастронома к ней ходил один, из рыбного отдела, так она даже Сережу бутербродом с икрой угощала. А потом смеялась. Надо, мол, мне срочно возлюбленного менять, а то от фосфора светиться начну! И — пожалте, тут же доктор нарисовался! Только Лида одна с Сережкой бьется и некому не то что руки целовать — носки постирать.

Лида часто об этом с Розалией Соломоновной говорит. А с кем еще?! Мамка всю жизнь без мужа прожила, тот еще советчик. Соседки эти тоже в учителя не годятся, им ее секреты знать не надо. А Розалия Лидку любит, и Сережу балует — своих-то нет, хотя мужички были. И в жизни понимает, все-таки журналист, почти писатель! Лидка иногда Сережу к матери закинет, а сама к Розальке поболтать. И всегда на эту тему съезжают. Лида даже спрашивает:»Может, со мной что-то не так, словно я бракованная? Может, они устроены иначе как-то?» Розалька тогда смеется и говорит:»Конечно, иначе! У них там зубы!» И они обе тогда долго хохочут, чай пьют или винцо какое и хохочут! «Зубы!» Глядишь, и у нее вырастут! И жизнь тогда кажется Лидке не такой безнадежной.

© Татьяна Хохрина

Один комментарий к “Татьяна Хохрина. С ДОБРЫМ УТРОМ

  1. Татьяна Хохрина. С ДОБРЫМ УТРОМ

    Лида нащупала тапки и тихо, чтоб не разбудить Сережу, поплелась на кухню. Надо успеть занять пару конфорок, пока старухи не выползли и не затеяли кипятить белье. Боже мой, ей скоро сорок лет, неужели она всю свою жизнь так и будет выдергивать себя из-под одеяла затемно, чтоб не стоять в очереди в туалет, чтоб успеть принять душ, чтоб вовремя замочить в тазу белье, чтоб не толкаться у плиты, задыхаясь от тошнотворных запахов соседского варева?! Пока никаких изменений не светит. А казалось, что осталось только руку протянуть…

    Отца своего Лида никогда не видела. Да трудно сказать, и помнила ли его имя и лицо ее мать. Так, случайный пассажир. В прямом смысле. Лидина мать работала проводницей на железке, моталась в такие медвежьи углы, куда непонятно зачем вообще-то и рельсы проложили. Серое полусырое белье раздавала, чай содой разбодяживала, безбилетников на третьей полке за червонец прятала, иногда по-дешевке что-то схватить удавалось. Даже дома, в полуподвальной комнатенке с 16 соседями за стенкой, казалось, что лампа качается и чашки на столе подпрыгивают на стыках рельс, а проходивший под окнами трамвай довершал полное ощущение вокзала. И всегда в дороге. И быт-то в комнатенке не отличался от вагонного, какой смысл был на неделю уют наводить.Ни семьи, ни пристанища путевого. Ну и жалели некоторые иногда. Особенно кому в поездах не спится. Заглядывали посидеть, словом перекинуться, чекушку махнуть да и согреть друг друга между перегонами.

    Читать дальше в блоге.

Добавить комментарий