Бродя по сети постоянно натыкаешься на любопытный материал, который некуда применить (М.Гаспаров из таких многолетних выписок книгу «Записки и выписки» собрал, а Л.Чуковская — «Чужие мысли»), так что предшественники у меня славные.
Ушибленные Шекспиром или об одной статье А.Амфитеатрова
Пару лет назад в сети был выложен отсканированный (кажется, В.Ивановым (?)) комплект журналов «Театр и искусство» начала XX века.
И хотя он не оцифрован, но иногда по ссылкам (или случайно) можно обнаружить весьма любопытные статьи.
Так было и на этот раз – в №46 за 1907 имеется рецензия А.Амфитеатрова на пьесу Ф.Сологуба о кровосмесительной связи отца с дочерью.
Сама эта пьеса давно забыта, однако в рецензии имеется большой текст об «ушибленных Шекспиром» (Амфитеатров называет их «Панурговым стадом», намекая на эпизод из Рабле, когда Панург «спровоцировал» бросится в море целое стадо баранов).
Вот как описывает Амфитеатров одного из таких несчастных, ушибленных Шекспиром и желавшим сыграть Гамлета (приводимая ниже история — сокращенный отрывок из оцифрованной мною и слегка отредактированной рецензии – одновременно и трагична, и смешна).
Эльснер […] принадлежал к этому, гибели обреченному, Панургову стаду. Был он, как водится, из хорошего общества, офицер, бедняк существом своим—«Шекспир несчастный». Скольких и испытаний стоил Эльснеру его Шекспир достаточно обличает уже тот факт , что, в конце концов, очутился он с «Гамлетом» своим в такой дыре, как умирающий “Артистический Кружок” [собрание любителей конца века -БР].
Пришлось ему играть, приняв, конечно, спектакль на свой счет, пред шестьюдесятью зрителями, окруженному случайными любителями или статистами за актеров, нанятыми в трактире «Ливорно», в костюмах из табачной лавочки пополам с бюро похоронных принадлежностей.
Надо фанатически верить в могущество и в необходимость своего дара, надо в самом чувствовать внутри себя какое-то новое слово, которое жжет и мучительно рвется наружу, без вопля которым жить нельзя, чтобы пойти на риск—выступить, при подобных обстоятельствах на сценических подмостках, да еще в «Гамлете».
Эльснер походил на Гамлета не больше, чем сам Гамлет на Геркулеса, однако, читал, хотя дилетантски, но очень неглупо, чувствовал мысль и фразу, любил роль всею душою. Словом, в другой обстановке, он был бы не хуже, если не лучше, многих присяжных актеров, хвастающих о Гамлете:
— “Моя коронная роль.”
Но кто бы ни появлялся на сцене публика умирала со смеха: такой это быль сброд!
А в чужом пиру похмелье принимал на себя злополучный Гамлет.
И, как бывает среди недобросовестных и равнодушных комедиантов-наемников, они, заметив, что безстыжее несоответствие их ролям смешит добродушно настроенную публику, принялись безобразничать уже нарочно, откалывая водевильныя коленца. Гамлет краснел, кусал губы, сжимал кулаки, но—играл.
Однако пришел час лопнуть и его долготерпенью. Вышла на сцену Тень. Я не могу описать вам этой Тени, потому сказать: я, хотя видел, но не видел ее. Я не знаю даже, что именно было так позорно в ее костюме и гриме, но— едва она мелькнула пред глазами моими, я уже лежал лицом на спинке стула в переднем ряду и колотился лбом, потрясаемый самым диким и властным смехом, какой когда-либо посылала мне судьба,—в что ничего глупые, пошлые, наглые, подлые, гнусные, я никогда еще не видал и вряд ли когда-либо что увижу. по задыхающемуся реву хохота в зале, я слышал, что немногочисленные соседи мои переживают же впечатления.
А затем со сцены зазвучал нижеследующий разговор, не предвиденный Шекспиром:Гамлет. Уйдите!
Тень. Чего?
Гамлет. Я приказываю вам: уйдите.
Тень. Зачем?
Гамлет. Я не могу с вами играть. (К публике). Господа. Извините, но вы сами видите, что
я не могу играть с такою тенью. (К Тени). Вы…вы не Тень, а чучело.
Тень. Сами—то вы чучело!!!…Занавес не упал, а рухнул, и… спектакль кончился.
Эльснер несколько дней был притчею во языцех Москвы. Я уверен, что, если бы он повторил «Гамлета», то сделал бы ряд полных сборов.
Но «Шекспир несчастный» был закваски Геннадия Демьяновича Несчастливцева:— Забавлять-то тебя? Шутов заведи!
Я больше никогда уже не слыхал об Эльснере, как об актере.
Но он писал пьесы. И престранныя. Одна из них, не помню, или была в моих руках, или читал мне ее кто—то из товарищей-журналистов: ведь слишком двадцать лет отделяет нас от времени, о котором рассказываю. Но пьесу я как будто только вчера читал, настолько, в несложности своей, она ярка и незабвенна.Начать с того, что в ней было 24 действия.
Уже ЭТО обстоятельство не совсем обыкновенно.Действие 1. Номер гостиницы в губернском городе.
Входит Проезжающий, за ним коридорный с вещами.
Проезжающий. Этот номер мне нравится. Я остаюсь здесь.
Коридорный. Слушаю—с. Долго изволите пробыть?
Проезжающий. Я приехал, чтобы присутствовать на торжественном акте в институте, где воспитывается моя дочь, которую я никогда не видать.
Коридорный. Это, стало быть, завтра-с. Доброе дело.Спушаю-с. (Уходит),
Проезжающий. Скучно… Чем бы заняться? Га! (звонит. Входящему коридорному). Человек… есть у вас девки?
Коридорный. Сколько угодно-с.
Проезжающий. Приведи мне девку.Занавес
Действие II. Тот же номер. В выходной двери исчезает юбка поспешно скрывающейся женщины
Проезжающий. Однако, она была девушка. Она оставила мне на память свою сорочку, Спрячу. В сущности, гнусно с моей стороны. Какие подлецы все мы, мужчины.Занавес.
Действие III. Торжественный акт в институте благородных девиц. Много публики. Проезжающий во фрак и при орденах.
Директриса института. Золотой медали удостоена воспитанница…
Проезжающий. Что я вижу?!. Она!
Директриса института. Девица Имярекова.
Проезжающий. Как?
Сосед. Девица Имярекова.
Проезжающий. Что? Имярекова? Не может быть! (дико хохочет). Моя дочь.
Девица Имярекова вглядываясь в Проезжающаго, узнала… вскрикнула… упала в обморок …
Все. Успокойтесь! Успокойтесь!
Проезжающий. Молчите! Вы все ничего не понимаете! Один я понимаю! Это моя дочь! Ха—ха—ха! Это—моя дочь!
(Вынимает из кармана женскую сорочку и машет ею, среди всеобщего ужаса и недоумевания).Занавес.
От передачи дальнейших актов избавлю читателя, так как четвертый происходит уже в доме умалишенных»
И далее Амфитеатров издевательски возвращается к пьесе Сологуба:
— Так что — видите ли: ничто не ново под луною! Америку ДО Колумба открыли какие то норвежские викинги, любовною драмою между родителем и дщерью Ф.Соллогуба упредил Эльснер.
… Но этот разбор уже за пределами публикации или, цитируя Шекспира, «Дальнейшее молчанье».
«Эльснер походил на Гамлета не больше, чем сам Гамлет на Геркулеса, однако, читал, хотя дилетантски, но очень неглупо…»
За 110 + лет появилось много «бродящих по сети» дилетантов, читать не умеющих…Тhe rest is silence.