А. В. Парибок о четырех цивилизациях, четырех типах языков и четырех типах рационального мышления

Наткнулся на еще одну прелюбопытнейшую лекцию А. В. Парибка про роль грамматики и языка в конструировании философских понятий, на примере четырех языков и культур: греческой (и западной цивилизации), китайского, арабского (и семитских) и санскрита.

В западных языках основой является существительное и образованное от него статичное понятие сущности. Предикаты возникают, но, в общем-то, единственный глагол — это глагол «быть» (ну еще, наверно, «иметь«) «Человек идет» = «Человек есть ходящий» и т.п.

В китайском слова не имеют флексий, и слов мало, поэтому естественной единицей дискурса является высказывание, а не понятие. Те китайские афоризмы, которые нам кажутся метафорами, на самом деле представляют таксономию ситуаций. Это удивительное соображение, поскольку вот я например задумывался об архаическом (комплексном в терминологии Выготского; в основе — метафора) и понятийном мышлении, а здесь совершенно новый взгляд на метафоры. Парибок походя упоминает иероглифику (по-моему, другую совершенно потрясающую фишку), но не развивает мысль, к сожалению.

Семитскиe языки, в основе которой понятие корня (тут все не слишком убедительно). Парибок не проговаривает самого важного: дело в отсутствии связки «быть», а вовсе не корни (семитский корень открыли веке этак в ХI). Но таки делает правильный вывод o центральном месте дихотомии «сокрытое»-«явленное» и о противопоставлении «сущности» и «существования» у Ибн-Сины. Это другое понимание соотношения между сущностью и явлением (у Гегеля «сущность является, явление существенно», а у Ибн-Сины сущность существует; см. про крайние случаи — тождественности сущности и существования [самоактуализация, Ансельм, cogito ergo sum] и несовместимости сущности и существования [парадокс лжеца и его алгоритмическое vs. логическое понимание] по Парибку)

Индийская системa, где единица не лексема, а морфема. Соответственно, мышление падежами и соответствующими структурами, а не сущностями. Здесь нет субьекта (подлежащего), поскольку есть просто суффикс «-тор» делатель, прибавляемый к глаголу.

Жаль, что Парибок почти не говорит о роли системы письменности (китайская т.н. иероглифика, консонанты, буквы, клинопись, слоговое, египтская настоящая иероглифика). 🙂

Так заинтересовался лекцией Парибка про логику и четыре типа языков с разными базовыми единицами (существительное в греческом, предложение в китайском, корень в арабском и морфема в санскрите), что расшифровал кусок про Китай:

14:30 «:…[В древнекитайском языке,] первое — всякая лексема односложна, первичная. Некоторая небольшая часть из них — служебные, остальные части — полнозначные. Второе — иx небольше число, ну, порядка тысячи, допустим. Ну, может быть там две тысячи. Это означает, что это примерно в 50-70 раз меньше, чем количество существительных, которые позволяет структура языка типа русского, греческого или латинского языков. Мыслить таким скудным набором сущностей невозможно! Отсюда получается, что либо не будет никакого мышления, либо мышление будет опираться на другого типа языковые образования.

Конечно, китайцы много себе помогли иероглификой. Это два аспекта: иероглифика и другой слой мышления.

На что китайское мышление, культурное, в том числе философское, опирается? На естественную единицу коммуникации, которая есть высказывание. Высказывание есть единица смысла, а не лексема есть единица смысла. И поэтому, если мы по-европейски привыкли мыслить, что есть сущности, а потом обнаруживается, что они вступают в отношения, то по-китайски есть ситуация, а потом в ситуации мы обнаруживаем некоторые ее компоненты и некоторых ее участников.

Это позволяет сформировать достаточное количество понятийных средств, которые, однако, лингвистически устроены совершенно не так, как мы привыкли на Западе. Вот возьмем известное высказывание, цитату из Дао-дэ Цзин: «Совершенномудрый не обладает человеколюбием и предоставляет людям, его подданым, возможность жить собственной жизнью». Нам кажется, что это некоторая развернутая мысль. Но заметьте, что не с меньшим успехом мы можем ее понять как введение или использование понятия, т.е. некоторой лексемы по-русски или по-гречески, средней между, допустим, справедливостью, беспристрастностью, безучастностью или ненавязчивостью. Хотя невозможно сказать такие слова — китайский язык их не позволяет. А мыслить это можно, но с помощью высказывания.

Или если мы возьмем другое известное выражение, я уж не помню откуда, кажется это из Стратогем: «Сидючи на пригорке, наблюдать за дракой двух тигров». После такой преамбулы мы тоже можем сказать: а ведь это можно оформить, при желании, в некоторую абстракцию, абстрактное понятие в европейской традиции. Китайцы его мыслят, но мыслят не в виде понятия, а в виде вставляемого высказывания.

Теперь я еще введу вот такое важное различение. Если у нас есть, по-европейски, сперва сущности, то есть слова, а потом слова вступают в синтаксис, то у нас есть определенное решение между такими событиями ума, как пребывание в смысле (я говорю слово, ты его слышись, это понятно, и твой ум неподвижен) и движением мысли от одного смысла к другому. Синтаксис есть движение, а семантика есть некоторый покой. Это однозначно по-западному и по-европейски. А по-китайски получается не вполне однозначно. А именно, если ты некультурный китаец, и ты сталкиваешься с высказыванием, ты, естественно, идешь мыслью от одного компонента к другому и ты синтезируешь мысль слушая. А если ты культурный китаец, ты наряду с этим синтезом получаешь готовую единицу. И это и есть двуплановость для китайцев: и готовая единица, и движение.

Пoэтому люди западной культуры, в том числе философы, будут естественно воспринимать китайские мысли как метафоры. Это неправда, или неосторожно по меньшей мере. Понятие метафоры введено Аристотелем из рода в род, из вида в вид и так далее. И везде имеется в виду как подоплека — таксономия сущностей. Без этого нельзя ввести понятие «метафоры». А у китайцев нет никакой таксономии сущностей. Зато китайцы научились мыслить абстрактно ситуациями. И не нужно прикладывать к этому понятие метафоры.

Китайское рассуждение, для тех, кто совершенно не знает китайской литературы можно проиллюстрировать так. Две квази-посылки, говорится: «Либо в стремя ногой, либо в пень головой. Либо грудь в крестах, либо голова в кустах. A поэтому, молодой человек…» думай и так далее.

И это корректное рассуждение. У нас такого рода высказывания называются «образными», «пословичными» и так далее. А у китайцев их на насколько порядков больше, они порождаются, и ими можно думать. И это строгое мышление.

Как известно, венец античного мышления сущностями — это введенная в четвертом веке Порфирием древо таксаномии сущностей. Оно, конечно, весьма уязвимо, из-за того, что там только дихотомия, и ко многому можно придраться, в том числе ссылаясь на диалог Платона «Софист». Выходить за пределы дихотомии настолько сложно, что когда это делалось, это представляло колоссальные философские трудности и открытия. Например, хотя бы трихотомия Святой Троицы.

По-китайски нет никакой возможности создавать таксономию сущностей, потому что и сущностей-то нет. Вместо этого было создано нечто не менее рациональное. Но оно только такими прозорливыми людьми как Лейбниц усматривается в качестве рационального. Это таксономия высказываний. И это есть ни что иное, как [гексаграмный?] путь, это формальные ситуации.

Некоторые из них можно перевести на язык типа русского так, например, как «маневр». Описывается, допустим: сидеть там, ждать в какой-то ситуации, в таком-то положении. Описывается ситуация. Слово «маневр» достаточно сложное.

Аренда с пятью участниками. «Кто, что, за сколько, на какой срок, и у кого арендует». Тут есть таксономия ситуаций, и тот, кто владеет И-Цзином (называть это гаданием, по-видимому — натяжка), формально мыслит ситуациями. Человек, который столкнулся со слишком сложной ситуацией для себя, получает такую подсказку, которая упрощает это в 64 раза. После этого, если ты не дурак, ты знаешь что делать, тебе упрощают ситуацию.

Есть таксономия ситуаций вместо таксономии сущностей. Наверняка это не менее рационально, просто совершенно альтернативно….»

Для меня это неожиданный подход к вопросу о соотношении метафорического и понятийного мышлений. Метафора как движение мысли (синтаксис), а понятие как покой (семантика).

При этом в западной картине мира, опирающейся на лексемы как первичные понятия, воспринимаются как метафоры те высказывания, которые в китайской картине мира могут быть понятийными суждениями. Разница из-за различия аналитических и синтетических языков.

В общем-то, убедительным ни это рассуждение, ни примеры я бы не назвал — я бы сказал, что это попытка построения аргумента. Может, есть более убедительные примеры?

Еще раз для себя переформулирую три идеи:

1). По поводу метафорического мышления, в котором единица — предложение, и понятийного мышления, в котором единица — сущность или лексема (существительное). Обычно метафорическое мышление ассоциируется с архаическими культурами, у которых нет логики и плохо развиты абстрактные понятия. Здесь же противоположный предел спектра: развитая самодостаточная культура на основе китайских иероглифов (кстати, произнося это слово, я каждый раз вздрагиваю, потому что «иероглифами» это называется только по-русски, по-английски иероглифы только в Египте) и аналитического/изолирующего типа языка.

Разделение на образное и логическое мышление обычно не связывают с типом языка. Не все реалии и эмоции удается вместить в прокрустово ложе логики и грамматически корректных структур («шеррингтоновская воронка» по Дьяконову), отсюда возникает необходимость в образном языке. Но то, что мы считаем тропами (прежде всего — метафорами), требует различения понятий (их таксономию), которoe достигается на уровне существительных (сущностей), а не на уровне высказываний. По-видимому, архаическое («комплексное», п[а]ралогические, мифологическое и т.д.) мышление, когда мыслят образами вроде «солнце летит по небу», может быть источником как более развитого мышления сущностями (словами), так и мышления ситуациями (предложениями). А вовсе не тождеcтвенно последнему.

2). Сущность не тождественна существованию (Парибок связывает это с Ибн-Синой и арабским семитским языком [где нет глагола-связки «быть» или «иметь» и наличное мыслится как порождаемое и находимое, араб. ваджада, евр. מצא-המציא]). То есть не все возможное существует (хотя многие считают именно так, тот же Антропный принцип, когда нужно из рукава вытащить возможное, но не существующее, на этой идее основан).

Есть ситуации, когда сущность и существование неразделимы. Это вещи, которые невозможно представить без того, чтобы они существовали. Можно представить не существующего кентавра (потому что он похож на лошадь и на птицy), можно представить серобуромалиновый цвет (он похож на другие цвета спектра). Это потому, что эти понятия таксономически принадлежат к ряду (животных или цветов, соответственно). Но нельзя было бы представить язык, если бы он не существовал, мысль (если бы мыслей не было), субъекта, Бога, смысл [Со смыслом, впрочем, более спорно, смысл порождается мифологемой, опять как «Солнце летит по небу»]. Это потому, что другую такую систему как человеческий язык вообще представить нельзя, он один, тут нет ряда. На этом основано доказательство Ансельмом Кентерберийским бытия Бога (как существа обладающего всеми качествами, в том числе и качеством бытия), на этом основана идея «мыслю, значит существую».

С другой стороны, есть понятия, для которых сущность и существование не совместимы. Например, парадокс лжеца («это предложение ложно»). В понятийной системе мышления он парадоксален и выводит за пределы бинарной логики, в ситуационной / алгоритмической системе мышления это бесконечный цикл («если да, то нет» и наоборот).

3). Подлежащее называется subject (не следует путаться, субъект и объект менялись местами в разных контекстах, оба слова значат «предмет»), а сказуемое — предикатом. Подлежащее — это предмет в окружающем мире, а сказуемое — нечто, соотносящееся с говорящим. «Утро туманно» — «утро» — предмет, «туманно» — наше восприятие его. Во фразе «Путин — мурло» Путин (подлежащее) — это объективная реальность, а мурло (сказуемое) выражает наше отношение к нему. Здесь не стоит углубляться в дебри [«Лондон — столица Великобритании» и «Столица Великобритании — Лондон» одно ли и то же, и почему сказуемое в именительном падеже — любопытные вопросы, но не по теме], достаточно представления о теме и реме [семитское «Кузнец — была у него собака»=»Собака была у кузнеца», «Мудрец — глаза его в голове его»=»Глаза мудреца в голове» החכם עינייו בראשו].

Итак, подлежащее — это внешний предмет, a в сказуемом присутствует говорящий как субъект. Эссенция и акциденция. Яблоко — плод (это его сущность по определению, как «человек — говорящее двуногое без перьев [политическое животное]»), а красное или зеленое яблоко — наше отношение (акциденция, второстепенный признак). Отсюда во фразе «На дереве выросло зеленое яблоко» яблоко — внешний объект, а «выросло зеленое» — наше восприятие. Ну, хоть ко многим деталям можно придраться, в целом makes sense, не так ли?

Ну и вот оказывается (если верить А. В. Парибку), что такая речь, направленная на внешнее, характерна для западной цивилизации, а в буддизме и индуизме кроме этого есть еще внутренняя речь и представление знания для себя. Вообще, знание можно получать двумя способами. Самому узнать (скажем, эксперимент проделать) и узнать от Другого (скажем, прочитать про эксперимент в учебнике физики). Эти два способа должны укладываться на одну полочку, и, по-моему так западная логика как раз под это и заточена, чтобы совмещать это два типа знания. Вот знаменитая проблема P!=NP о том, проще ли найти ответ в решебнике, чем решить задачу самому заново.

Но Парибок говорит, что у индусов и буддистов есть средства внутреннего представления знания (see https://en.wikipedia.org/wiki/Vitarka-vicara), а не представления с целью передачи Другому. Это, в частности значит, что когда речь идет о теме и реме («Яблоко зеленое», «У кузнеца была собака»), тема (то есть подлежащее), надо полагать, не является внешней. Кроме того, у них есть способы интернализации знания. Обсудили что-то, поняли логику. А теперь тихо посидим и помедитируем об этом. 🙂

PS. Была еще одна мысль — что нирвана (абсолютное благо) как философское понятие не имеет положительного определения, а лишь чем она не является (a.k.a «прекращение страдания»). Kак любая актуальная бесконечность, думаю. В FB Парибок написал (видимо, готовясь к той лекции), что «нирвана — не состояние» (после чего была длинная дискуссия о том, что одновременно мoжно быть только в одном состоянии); нирвану находят, а не достигают. В контексте разговора об отсутствии конструктивного/позитивного определения это имеет смысл. Хотя можно ли сказать, что актуально бесконечное множество «находят, а не достигают» [пересчетом?], я не знаю.

4 комментария для “А. В. Парибок о четырех цивилизациях, четырех типах языков и четырех типах рационального мышления

  1. Подлежащее — это предмет в окружающем мире, а сказуемое — нечто, соотносящееся с говорящим. «Утро туманно» — «утро» — предмет, «туманно» — наше восприятие его. Во фразе «Путин — мурло» Путин (подлежащее) — это объективная реальность, а «_урло» (сказуемое) выражает наше отношение к нему.
    ______________________
    «Мурло» — сказуемое? А как будет называться тогда то, что обозначает действие?

    1. «Мурло» — сказуемое? А как будет называться тогда то, что обозначает действие?

      То, что обозначет действие, называется глаголом! Сказуемое может быть именным или глагольным, не так ли? Речь о том, что предложение связывает нечто внутри нас с чем-то вне нас. То есть опирается не некие объекты со своей сущностью (подлежащие, являющиеся существительными) и приписывает им аттрибуты или предикаты (сказуемое = предикат). При этом предикаты нe являются сущностями, они описывают наш опыт взаимодействия с сущим. А про Путина это конечно просто мой эпатажный пример для привлечения внимания к теме.

  2. Само различение именительного и косвенного падежа в языках синтетического строя подразумевает разделение на субъект и предикат (на языке каббалы это разделение на свет и сосуды). Подлежащее — это предмет в окружающем мире, а сказуемое — нечто, соотносящееся с говорящим. «Утро туманно» — «утро» — предмет, «туманно» — наше восприятие его. Во фразе «Путин — мурло» Путин (подлежащее) — это объективная реальность, а «_урло» (сказуемое) выражает наше отношение к нему.

  3. Для меня это неожиданный подход к вопросу о соотношении метафорического и понятийного мышлений. Метафора как движение мысли (синтаксис), а понятие как покой (семантика).

    При этом в западной картине мира, опирающейся на лексемы как первичные понятия, воспринимаются как метафоры те высказывания, которые в китайской картине мира могут быть понятийными суждениями. Разница из-за различия аналитических и синтетических языков.

    Обычно метафорическое мышление ассоциируется с архаическими культурами, у которых нет логики и плохо развиты абстрактные понятия. Здесь же противоположный предел спектра: развитая самодостаточная культура на основе китайских иероглифов и аналитического/изолирующего типа языка.

Добавить комментарий