Татьяна Хохрина. Гости

— Алёооо! Алёоооо! Тетечка Рива, слышите меня? Это я, Ася! Ася Гендлина, из Симферополя! Иды Гуревич дочка! Внучка Гуты и Рудольфа! Узнали?В смысле слышали про меня? Баба Гута же рассказывала наверное? Когда Вы были у нас…Я тогда в выездном детском саду в Бахчисарае была. Ну конечно много лет прошло! Но ведь помнится же? Как Вы себя чувствуете? Нет, не только это узнать звоню конечно, но и это тоже. А еще хотела спросить, очень ли мы Вас стесним, если с мужем моим Мишей и доченькой Маришкой на недельку у вас на ночевку напросимся? Ну максимум дней на десять? Очень повидаться хочется, все так часто вспоминают Вас и Вашу семью! Ну и нам надо в Москве кое-какие вопросики порешать… Можно, да? Плохая связь очень… Не слышу почти ничего…Короче, мы у Вас в следующий понедельник об’явимся, ладушки? Только поезд очень неудобный, мы часа в 4 прибываем, метро еще закрыто…Может, Лилечкин муж Леня сможет нас встретить? Все-таки уйма вещей с собой…Не слышу, алёооо? Короче у шестого вагона будем Леню ждать в понедельник в 4 утра…

Рива раздосадовано шваркнула трубку и прошаркала на кухню. Совсем у людей совести нет! Превратили ее квартиру в перевалочный пункт! Вот уж действительно, один всю жизнь везет, а другой — едет… Вспоминают они нашу семью…Не было бы нашей семьи, некому было бы хоть кого-то вспоминать, лежали бы с простреленной головой во рву на 10-м километре Симферопольского шоссе на Феодосию, как сестра моя Фрида с девочками…

Рива тяжело опустилась на табуретку. Сколько она не запрещала себе вспоминать это время, но стоило прозвучать хоть одному кодовому слову, начинало стучать в висках, вылетать сердце, становилось душно, как в тот день, когда они сумели выехать, а губы беззвучно произносили имена, имена, имена…Их всех спас Нёма, ее муж, известный на весь Крым портной. Он выгреб все сбережения и купил теплушку. И собрал всю родню и друзей, в основном баб с детьми, мужики ведь были на фронте, это потом говорили, что они все не воевали и отсиживались в Ташкенте. На самом деле из всей их огромной семьи «отсиживался» только ее белобилетник Нёма с тремя инфарктами и одноногий Ицик. Они набились тогда в теплушку, как сельди в бочку, даже единственной дочке куклу большую взять не дали, чтоб место не занимать. Как Нёма умолял ривину сестру Фриду хоть детей с ними отпустить, раз фридиному мужу, директору фабрики, не разрешали эвакуироваться раньше самой фабрики. Но несчастная Фридка не хотела разделять семью. И немцы их не разделили. Фабрику за малозначительностью никто эвакуировать не стал, поэтому лежит фридкина семья во рву в полном составе, даже годовалому внуку место нашлось…А Гута с детьми поехала с Ривой в Казахстан и все остались живы. Овдовели только многие. Ну это погибли те, что не воевали…

Рива накапала себе валокордину, потому что казалось, что сердце прыгает уже на столе, вылетев из груди. Тьфу ты черт! День был как день, пока не этот звонок. Ладно, теперь надо думать, где разложить эту мишпуху, заставить бедного Леньку затемно тащиться за ними на вокзал, старшая внучка, небось, сбежит на неделю к подружке и правильно сделает, а младшую тоже хорошо бы, наплевав на школу, к другой бабушке пристроить. Пусть живет в любви, а не в сумасшедшем доме! И кормить же еще всех надо три раза в день! А это тебе не Симферополь, где даже на ржавой проволоке фрукты растут!

Рива поймала себя на мысли, что совершенно не рада будущим гостям, хотя все сорок лет после переезда чувствовала себя в Москве немного одиноко, притом что жила с дочкиной семьей. Но это потому, что Нёма так ее подвел и умер всего через 4 года после переселения в Москву. А родня ее не сильно занимала. Фриду не вернешь, младшая сестра Дора живет недалеко, она после реабилитации поселилась поблизости, а остальные только тянули одеяло на себя. Как они за годы эвакуации привыкли, что Нёма о них думает, так и продолжали потом только кричать «дай»! Даже когда Рива овдовела, никому не пришло в голову драную трешку в конверт сунуть или коробку гнилых груш передать. Они год сделали перерыв, пока все вокруг гадали, выживут Рива с Лилькой без Нёмы или нет, а как убедились, что продержались, поползли в Москву наперегонки то лечиться, то учиться, то концерт послушать, то самому сыграть…Кстати, позвать на такой концерт вдовую бабку никому в голову не пришло ни разу! А народ говорит, что евреи друг другу помогают и друг за друга держатся. Держатся, когда есть за что держаться…Рива поджала губы и полезла в кухонный шкаф делать ревизию.

Симферопольский десятидневный десант прошел на удивление спокойно, чтоб не сказать -с удовольствием. Внучки радостно сбежали в гости, приезжим хватило места, зять Ленька неожиданно спелся с Мишей Гендлиным на почве филателии, а Аня с Лилькой, освободившись от мужей, как девчонки носились по музеям, кафешкам и магазинам. Даже маленькая Маришка не осталась внакладе, завладев местом и сокровищами младшей внучки. В Москву, как выяснилось, приехали из-за нее, надо было проконсультироваться у редкого специалиста, но он их обнадежил, развеяв опасения симферопольских педиатров, и настроение у всех было чудесное.

Рива неожиданно почувствовала себя снова хозяйкой большого дома, все время поражала и своих, и гостей чудесами кулинарии, заливалась румянцем и счастливым смехом от их восторгов, дважды была выгуляна в театр, так что проводы застигли ее врасплох и повергли в тоску и расстройство. -Ну что это — десять дней! Приехали бы хоть на месячишко! Как хорошо, когда дом полон смеха и людских голосов! И совсем это не обременительно! Она даже высказала гостям обиду, что так редко навещают старуху, а ведь ей почти восемьдесят, сколько еще будет такая возможность, и успокоилась, только когда взяла с них слово, что летом они приедут снова.

Все это Рива рассказывала двум подружкам во дворе, угощая их симферопольскими медовыми грушами. И хорошо, что не слышала, как после ее ухода одна сказала другой:»Умеют они устроиться! И в войну не задело их, и до Москвы добрались, и груши им из Симферополя везут! Ловкие! Не зря недолюбливают-то их!».