И вот ты сидишь в саду на складном стульчике возле пруда размером с ванночку для купания грудного ребенка, и у тебя в руках большая кружка с чаем, в который положено две столовых ложки черничного варенья. Ласковый ветерок шевелит остатки волос на твоей голове, за забором мычит чей-то теленок, нежелающий идти домой и где-то далеко, через три дома, монотонно жужжит газонокосилка. Ты смотришь, как на куст пионов прилетела пчела и, точно слепая, ощупывает каждый, еще нераскрывшийся бутон, всеми шестью ногами. Вот прилетела еще одна и вдруг… откуда-то из самого сердца живота, из размазанного пятна от черничного варенья между пятой и шестой полосками на полинялой дачной футболке, внутренний голос тебе тихо, но твердо говорит:
— Это твое счастье, мужик.
Ты начинаешь кипятиться, возражать ему, как же так, причем здесь пруд, черничное варенье, в том смысле, что крыжовник, три аршина земли и все такое для счастья, то есть для земного шара, научных открытий, космических кораблей и полетов к другим галактикам ни в коем случае не помеха. Произошла какая-то ужасная ошибка. Ты сейчас, сейчас принесешь чертеж ракеты или научную статью, которую ты написал почти наполовину или даже на две трети и, честное слово, допишешь сегодня же или завтра, но… голос неумолим.
Ты дрогнувшим голосом спрашиваешь:
— И это все?
— И это все, да. И сад, и пионы, и пчелы, и черничное варенье, и ласковый ветер, и грядка с укропом, и грядка с клубникой, и ранняя редиска, и своя картошка без удобрений, и подвал, полный банок с солеными огурцами и помидорами, и квашеная капуста, щи из нее…
— И это все?!
— И еще трехлитровая бутыль с рябиновой настойкой.
— Но статья… и чертежи…
— Хорошо. Пятилитровая.
Ты снова доказываешь, захлебываясь словами, умоляешь и чуть не плачешь…
— Милый, — трогает тебя за плечо жена, пришедшая в сад срезать цветов для букета на обеденном столе, — ты всхлипывал во сне. Не спи перед закатом. Будет потом весь вечер голова тяжелая.
Еще весь во власти своего сна, ты пытаешься объяснить ей про счастье, про внутренний голос идущий из сердца живота, про спор с Большим Черничным Пятном между полосками… Она смотрит на тебя и спрашивает:
— И давно это у тебя? Давно ты разговариваешь со своим животом?
Ты устало машешь рукой и замолкаешь.
— Пойдем в дом, — ласково говорит жена. — Я наварила на ужин молодой картошки с укропом, нажарила куриных котлет и поставила в морозилку…
— Кот-ле-ты…, — медленно, по складам, произносишь ты. – Я так люблю твои котлеты. Особенно сухарную панировку – она такая сочная и хрустящая…
И ты идешь в дом, а по пути рвешь с грядки зеленый лук к ужину.
Один комментарий к “Михаил Бару. И вот ты сидишь в саду…”
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
Михаил Бару
И вот ты сидишь в саду на складном стульчике возле пруда размером с ванночку для купания грудного ребенка, и у тебя в руках большая кружка с чаем, в который положено две столовых ложки черничного варенья. Ласковый ветерок шевелит остатки волос на твоей голове, за забором мычит чей-то теленок, нежелающий идти домой и где-то далеко, через три дома, монотонно жужжит газонокосилка. Ты смотришь, как на куст пионов прилетела пчела и, точно слепая, ощупывает каждый, еще нераскрывшийся бутон, всеми шестью ногами. Вот прилетела еще одна и вдруг… откуда-то из самого сердца живота, из размазанного пятна от черничного варенья между пятой и шестой полосками на полинялой дачной футболке, внутренний голос тебе тихо, но твердо говорит:
— Это твое счастье, мужик.
Ты начинаешь кипятиться, возражать ему, как же так, причем здесь пруд, черничное варенье, в том смысле, что крыжовник, три аршина земли и все такое для счастья, то есть для земного шара, научных открытий, космических кораблей и полетов к другим галактикам ни в коем случае не помеха. Произошла какая-то ужасная ошибка. Ты сейчас, сейчас принесешь чертеж ракеты или научную статью, которую ты написал почти наполовину или даже на две трети и, честное слово, допишешь сегодня же или завтра, но… голос неумолим.
Ты дрогнувшим голосом спрашиваешь:
— И это все?
— И это все, да. И сад, и пионы, и пчелы, и черничное варенье, и ласковый ветер, и грядка с укропом, и грядка с клубникой, и ранняя редиска, и своя картошка без удобрений, и подвал, полный банок с солеными огурцами и помидорами, и квашеная капуста, щи из нее…
— И это все?!
— И еще трехлитровая бутыль с рябиновой настойкой.
— Но статья… и чертежи…
— Хорошо. Пятилитровая.
Ты снова доказываешь, захлебываясь словами, умоляешь и чуть не плачешь…
— Милый, — трогает тебя за плечо жена, пришедшая в сад срезать цветов для букета на обеденном столе, — ты всхлипывал во сне. Не спи перед закатом. Будет потом весь вечер голова тяжелая.
Еще весь во власти своего сна, ты пытаешься объяснить ей про счастье, про внутренний голос идущий из сердца живота, про спор с Большим Черничным Пятном между полосками… Она смотрит на тебя и спрашивает:
— И давно это у тебя? Давно ты разговариваешь со своим животом?
Ты устало машешь рукой и замолкаешь.
— Пойдем в дом, — ласково говорит жена. — Я наварила на ужин молодой картошки с укропом, нажарила куриных котлет и поставила в морозилку…
— Кот-ле-ты…, — медленно, по складам, произносишь ты. – Я так люблю твои котлеты. Особенно сухарную панировку – она такая сочная и хрустящая…
И ты идешь в дом, а по пути рвешь с грядки зеленый лук к ужину.