Автор: В каком из трех путешествий погиб знаменитый путешественник Кук?
Этот вопрос кажется нелепым. Но он просто вырван из контекста. Объясню все по порядку. Когда к нам в отделение поступал пациент или пациентка с деменцией (той или иной природы), то для определения степени слабоумия проводилось психологическое тестирование, имеющее целью проверить способность к письму, счету, чтению, логическим умозаключениям. В последнем случае задавался, в частности, такой вопрос: «Знаменитый путешественник Кук за свою жизнь совершил три путешествия. В одном из путешествий он погиб. Как вы думаете, в каком?» И тут следовали такие ответы: «доктор, я географию давно проходила, не помню», «не знаю» и т.д.
Но это присказка. А речь пойдет о распаде речи (прошу прощения за тавтологию), о тех речевых нарушениях, которые являются одними из ведущих симптомов в клинической картине заболеваний с прогрессирующим слабоумием. Но пугаться не надо. Я не буду излагать здесь материал учебника по психиатрии позднего возраста. Мне показалось интересным провести некоторые параллели между распадом языка и его становлением, т.е. процессом словообразования на раннем этапе языкового развития.
Сделаю сразу оговорку, что читателя не должно удивлять мое обращение к клиническому материалу, дабы проводить какие-либо параллели и делать выводы. Известно, что патология психической деятельности представляет ценный материал для психологического анализа мышления и речи, поскольку позволяет видеть психические феномены, принадлежащие как бы другому ее уровню, согласно принципу, «что скрыто в норме, то явно в патологии»
Итак, к примеру, врач показывает больной ручку и спрашивает: что это такое? как называется? Она вертит ее в руках, а потом говорит: «это то, чем пишут». Потом врач показывает больной ключ от отделения (в домах призрения, как известно, двери запираются). Ответ в том же духе: «это то, чем дверь открывают». Т.е. названий предметов она уже не помнит, а назначение предмета, его функция в памяти еще сохранена. В чем тут интерес?
Из источников следует, что все глаголы в древности брали свое происхождение от имен существительных. Притом важно, что при образовании глагола исходным было назначение предмета или его функция, от которой глагол собственно и происходил.
Как, например, в иврите (то, что здесь встречаются новые глаголы, не должно смущать, т.к. модернизация иврита, образование новых слов происходило по закономерностям древнего языкотворчества): домкрат (магбэаh) и поднимает (магбиаh), соловей (замир) и напевает (мэзамэр), фосфор (зархан) и светит (зорэах), санитар (ховэш) и бинтует (ховэш), чемодан (мизвада) и снаряжает (мэзавэд), ширма (мавдэлет) и отделяет (мавдил), цистерна (мэхал) и вмещает (махил), мясник (кацав) и отсекает (коцэв) и пр.
Так что, при слове сфог (губка) можно безошибочно «угадать» образованный от нее глагол «впитывает» (софэг), при слове же ластик (махак) — глагол стирает (мохэк), при слове ключ (мафтеах) — глагол открывает (потэах), при слове клад (матмон) — глагол прячет (матмин)
Естественно спросить: разве это не вызывает аналогию с тем, как больная «угадывает» производимое действие, которое у нее связано в памяти с назначением того или иного предмета?
О чем это говорит? Как принято считать, болезненные психические явления выражают собой регресс на более раннюю ступень развития в плане онтогенеза и выражаются в нисходящем процессе по направлению от наиболее дифференцированных, высокоорганизованных функций к наиболее примитивным, более ранним по истории. Иными словами, при заболевании в первую очередь поражается то, что было сформировано последним.
А применительно к данному случаю, можно сказать, что распад речи идет в направлении обратном ее становлению. И в этом плане нет ничего показательней, чем детское словотворчество, тем более, что оно имеет сходство с древним языкотворчеством.
«Нет таких слов, которые ребенок не превратил бы в глаголы», писал К.И.Чуковский. Как известно, глагол- это «нерв» всякого языка. С этим можно связать то формирующееся в подсознании ребенка представление, что «каждая вещь существует для того или иного точно определенного действия и вне этого действия не может быть понята. В существительном ребенок ощущает скрытую энергию глагола» (Чуковский).
И как мы видим, принцип конструирования глаголов у ребенка находит свою аналогию в древнем языкотворчестве. Поэтому неудивительно, что в иврите как одном из древнейших языков можно обнаружить глаголы, тождественные тем, которые изобретает ребенок (об этом подробно в статье «Чем отличается иврит от современных языков?»)
При нарушениях речи частым симптомом являются т.н. парафазии, когда больной переставляет местами буквы или слоги. Это наблюдается и у ребенка, когда он начинает говорить. Мой сын говорил не кошелек, а шекелек (понятно, что это выходило непроизвольно, никаких предпосылок ко всякого рода аллюзиям, намекам тогда не было) .
В связи с тем, что говорилось выше, возникает вопрос: а можно ли найти этим парафазиям, или «словам-перевертышам» языковые эквиваленты в древнем словотворчестве?
В своей знаменитой лекции о любительской лингвистике академик Зализняк пишет: «В рассуждениях лингвистов-любителей «обратное прочтение» — это событие, которое на каждом шагу происходит в истории слов и порождает в языке «слова-перевертыши. В реальной истории языков (каких угодно) не известно ни единого примера того, чтобы слово, вошедшее в живой язык, происходило из обратного прочтения чего бы то ни было».
Но с этим нельзя согласиться.
Продолжение следует